Ночь в конце месяца
Шрифт:
И тетя Соня, видно, поняла — испугалась.
В первый раз вижу в глазах у нес виноватое выражение; поправляет на голове платок,
шепчет:
—Что же будет теперь... Что же будет...
Не смог я глядеть на нее, схватил ящик в охапку и отнес в кладовую. Сижу над втулками,
перебираю в пальцах. И чувствую — жжет мне руки...
Валька наблюдает за мной и посмеивается:
—Что, бригадир, прижало? Хочешь, выручу?
А как тут можно выручить? Брак такой, что не исправишь — отверстия рассверлены
больше, чем требуется. Надо восемь и две десятки, а просверлили восемь с половиной.
Но Валька хитрый был, дьявол.
—Учись, — говорит.
Взял одну втулку и легонечко стукнул по ней молотком. Она, конечно, сплющилась. Но
совсем незаметно для глаза, чуть-чуть. И отверстие получилось в тютельку. Правда, теперь
оно не круглое, а продолговатое, но авось не заметят!..
«Исправили» мы брак, сдал я всю партию в ОТК. Контролеры меряют втулки своими
пробочками, а я места себе не нахожу. Вот попадусь, вот попадусь!..
Но пронесло. Наряд подписан, ящик со втулками увезен в сборочный цех. Прибежал я к
тете Соне, рот у меня до ушей:
—Порядочек!
Она сначала не верила, потом обняла меня, чуть не плачет.
—Милый, — говорит, — спасибо... Добрый ты человек!
—Пустяки, — отвечаю, — мы не то еще можем!
Весело у меня было на душе в тот день. От хорошего настроения и работа заспорилась—
мигом все делаю. Ни один станок не молчит, гремят все шестеро, а я возле них
прогуливаюсь, руки за спиной... Но только радость-то недолгой получилась. Вот уже смене
конец, я с завода ушел, отправились мы с Валькой за приключениями, — а про втулки не
забыть. Сначала неясно было: чем тревожат? Только никак не избавиться от беспокойных
мыслей, засела внутри меня дрожь...
А после додумался. Ведь это еще не спасение, что контролеры пропустили брак. Даже
если на заводе никто не заметит, все равно не скроешь. Откажет в работе радиостанция,
начнут выискивать причину, исследуют — вот и амба... Мои втулки будут в жизни
проверяться, а это такой контролер, которого не обманешь.
Наутро я за два часа до смены пришел на завод. Еще не знал, как поступить, — или
признаться мастеру, или самому за станок встать и сделать новую партию... Потом решил
сбегать на сборку, чтобы вернуть брак. Хожу вдоль конвейера, и в глазах мутится: не найти,
где мой проклятый ящик...
Но везло мне, глупому, честное слово! Удивительно даже. Оказалось, что эти втулки, в
общем, не очень важная деталь. И намертво крепятся винтом, так что не соскочат из-за
бракованных отверстий...
Когда понял я это, — сел тут же на ящик и почувствовал, что двинуться не могу. Размяк,
расклеился...
А потом вернулся к себе в цех и начал, загодя станки налаживать. И на второй день
раньше пришел, и на третий. Проняло меня, как говорится... Теперь накрепко запомнил, что
любая деталька будет проверяться в жизни.
Конечно, это не значит, что я уже таким сознательным стал. Черта с два, — сначала
просто боялся, как боятся учителя, который к доске вызовет... И не месяцы, а годы должны
были пройти, чтобы начал я понимать кой-чего.
Вот, знаете, у нас нередко судят о людях только по их поступкам. Hу там — норму
выполняет, взносы аккуратно платит, сидит на всех собраниях, — значит передовой и
сознательный. А ведь главное-то не здесь. Главное — почему он так поступает?
Через год мою фотографию на Доску почета вывесили. И бригада моя славится,
премиальные получаем всякий месяц. Но сознание-то мое человеческое далеко еще
отставало от моих дел, — и обманывались во мне, и сам я обманывался. Думал — раз хвалят,
значит — хорош...
Ну, а на самом-то деле... Впрочем, сейчас поймете, как было на самом деле.
Эта самая тетя Соня, что втулки испортила, через год уволилась. На ее место прислали
новенькую.
В то время вербовали рабочих по деревням, — и вот появилась в моей бригаде
деревенская девчонка, щеки яблочками. Шурой звали... Неопытная совсем, не то что на
станки — на трамваи удивлялась.
И какая-то... хорошая такая, чистенькая, крепенькая. Даже смотреть на нее радостно.
Знаете, будто она только что в снежки поиграла, раскраснелась и еще глаза от солнца щурит...
Я ее поставил работать за свой знаменитый «Болей». Думаю — сил у нее хватит, девка
живая, оправится. А зато получать будет побольше, может, ей в деревню надо деньги
отправлять...
Танцует Шура за этим «Болеем» — руки мелькают, юбочка по ногам хлещет, — быстро,
быстро... И, знаете, даже как будто красиво это получается...
Я ей, незаметно, заказы даю полегче, повыгодней. Не почему-либо, вы не подумайте,—
просто так. Хотелось что-нибудь, приятное сделать.
И вдруг возле «Болея» однажды остановился Валька. Уже не помню, ко мне ли он
пришел, или просто мимоходом, но только увидел он Шуру — и мичманку на затылок
сдвинул.
— Простите, барышня, вы на рояле не играете?
Шура, конечно, не подозревает ничего, смеется. Она вообще разговорчивая была... Слово
за слово, Валька ей все свои готовые фразы выложил. Ей это в диковинку, интересно. Короче
говоря, вечером гуляли мы уже втроем.