Обручник. Книга вторая. Иззверец
Шрифт:
– Свободу нашим товарищам!
Этот выкрик уже по делу.
Толпа взволновалась.
– Обнаглели, сволочи! – крикнул кто-то фальцетом.
Чувствовалось, что внутри зреет нешуточный накал.
– Ишачили на них, как проклятые, и вот тебе благодарность.
Длинно, но по существу.
И вдруг тот же, что ранее вел никчемные рассуждения, голос:
– Когда кто-то рассказывает, как он остановил лбом поезд, мне жаль при этом не говоруна, а паровоз.
И поскольку этому
– Для победы над врагами надо мало: необходимо подавить их друзей своим интеллектом.
Ну, это он слишком.
Интеллект в толпе не имеет значения. Он хорош – в мифе.
Когда кто-то вдруг откроет, что перед ним гений.
И начинает об этом вещать безо времени.
Может, как этот вот сейчас неуёмец, который на ту минуту изрек еще одну спорность:
– Язык надо не столько знать, сколько чувствовать.
– Верните наших братьев! – выкрикнулось справа.
И толпа вновь загудела.
– Всеобщая любовь – это главный недостаток нашей нации.
Но это уже был перебор в такой серьезный момент. И Коба остановился, чтобы увидеть этого краснобая.
И от смущения чуть отпятился.
Это был человек без обеих рук.
И он о нем слышал.
Кисти ему отжевал какой-то иностранный станок.
И кто-то шутливо посоветовал:
– Голосуй двумя культями, они сотни рук стоят.
Коба догнал тех, с кем рядом шел.
А калека – в спину ему – прочитал четыре стихотворные строчки:
Я разбудил судьбу-угрюмкуСвоей нежданной маятой,Что мимо губ пронес я рюмкуИ рот остался сиротой.Толпа уперлась в островок из солдат и остановилась.
– Ну что у вас, проблемы или печаль? – спросил хлыщеватый штабс-капитан в какой-то, стилизованной под декорацию, шинели.
– У нас требование, – ответил Коба.
– Какое?
– Вы должны немедленно выпустить из тюрьмы тех, кого незаконно арестовали и содержите за решеткой.
– Они нарушили закон!
– Какой?
– Цивилизованного поведения.
– Тоже мне интеллигент! Два лаптя и все на одну ногу!
Это, конечно же, вскричал безрукий.
К тому времени день налился неведомым дотоле клекотом.
Откуда-то с гор послетелось несметное количество орлов, которые кружились в воздухе, буквально наскакивали друг на друга, обильно соря перьями.
– И в небе нет покоя, – сказал старик в вислой полями шляпе. – Чего им-то делить?
– Свободу, – сказал кто-то.
И тут же несколько голосов заскандировали это слово:
– Сво-бо-ду!
Приехал какой-то
– Кто у вас главный? – спросил.
Коба только что хотел выступить вперед, как кто-то – сзади – его решительно осадил.
– Все мы тут главные! – выкрикнул калека.
И здесь кто-то вссуматошился в толпе.
– Бить их всех надо, а не балачки точать!
Сказано нарывуче. Но по-русски.
Толпа шатнулать.
И тут же, по неведомой команде, солдаты окружили всех манифестанцев и стали теснить их ко двору тюрьмы.
Где уже настежь были распахнуты ворота.
– Всех не пересажаете! – крикнул калека.
Но тут же был выужен каким-то вахмистром и уведен прочь.
Начало смеркаться.
И когда малость прошло возбуждение, к Кобе подошел тот самый старик в шляпе с вислыми полями.
– Зря ты все это творишь!
– Что именно? – поинтересовался Джугашвили.
– Злишь власть и людей будоражишь.
– Но ведь без куска хлеба оставляют.
– На то они и хозяева. И добавил: – На свое рот раззявили.
Коба не знал, что сказать. Какая-то глубинная правота была в словах старика.
Сколько на заводе рабочих иметь, конечно же, должны определять хозяева, а не те, кто у них в подчинении.
Но вместе с тем…
– Еще один шаг, – тем временем сказал дед, – и поплывут вдоль улиц гробы.
А на второй день предсказания старика сбылись.
Все начиналось по сценарию, отработанному накануне.
С одной разницей, что балаганных офицеров уже видно не было.
И вообще у военных был вид, что вступать в какие-либо дискуссии они не намерены.
Кстати, сколько ни смотрел Коба, так нигде и не обнаружил безрукого.
Потому на этот раз никто не краснобаил.
Все говорили четко и по делу.
И, главное, были сурово готовы к тому, что грядет.
Правда, где-то внутри толпы то и дело заводила свой взрыд скрипка.
Толпа, опять же беспрепятственно, дошло до того места, где был обозначен некий рубикон. И, вроде бы, по инерции, не могла остановиться, и этого было достаточно, чтобы строй солдат огрызнулся огнем.
Рядом с Кобой упал парень.
Он даже не успел вскрикнуть.
Видимо, поняв, что убит.
А уже хлестанул второй залп.
Потом – третий.
И толпа заметалась.
Но ее со всех сторон сжимали солдаты.
Как Коба сумел втиснуться в некий прогал между солдатами и упавшими плашмя друг на друга рабочими, он так и не уразумел.
А потом – уже бессознательно – ноги понесли подальше от этого, мгновенно ставшего гиблым, места.
Вспомнился старик, который предупреждал.
И вдруг его окатили угрызения.