Одиночество Мередит

Александер Клэр

На кухонном столе в трех стоящих один на другом контейнерах лежали семьдесят две сырные булочки — результат бессонной ночи. Он их, вероятно, заметил: трудно не заметить целую башню из пластика. Мне было любопытно, как он отреагирует, поймав меня на лжи.

— Это на тебя не похоже, — абсолютно спокойно произнес он.

Я представила себе, как падают контейнеры и булочки разлетаются по полу. Я понятия не имела, что буду делать с семьюдесятью двумя булочками. Если он их и увидел, то ничем себя не выдал.

—

Ты думаешь, что так хорошо меня знаешь?

— А тебе не кажется, что мы уже достаточно хорошо друг друга изучили? Я вижу тебя чаще, чем большинство своих друзей.

Я взглянула на него, прищурив глаза:

— Да что ты!

У меня появилось странное ощущение.

— Мередит, прости… Я неудачно выразился. Я имел в виду, других моих друзей.

— Неважно.

— Конечно, я считаю тебя другом.

— Правда?

— Почему это тебя удивляет?

— Ну, не знаю. Может, сам объяснишь, раз так хорошо меня знаешь?

Том вздохнул:

— Ты не хочешь чаю?

— Нет, спасибо. Я уже пять чашек с утра выпила. А встала в четыре. Так что не стесняйся. Ты знаешь, где что находится.

— Значит, ты устала. Не обязательно притворяться.

Том нашел за моей кружкой ту, которой я сама обычно не пользуюсь. Было приятно, что он уже знает, что у меня есть любимые вещи. Причем мне никогда не приходилось говорить ему об этом.

— Я не притворяюсь.

— Мередит, тебя что-то беспокоит? — Он повернулся и прислонился к кухонному столу, скрестив длинные ноги. — Можешь мне рассказать. Я же хочу помочь.

— Не думаю, что у тебя получится. В любом случае это не входит в твои обязанности, так ведь? Ты не психотерапевт. Ты приходишь не для того, чтобы меня лечить, а просто чтобы убедиться, что я еще жива. Не лежу на диване мертвая и обглоданная Фредом.

Кстати, это было шуткой лишь наполовину. Время от времени я об этом думаю. Что будет со мной, если я умру? Прежде чем меня обнаружат, может пройти немало времени. Сейчас я вполне здорова, но никто не застрахован от сердечного приступа или аневризмы мозга. Тогда меня не станет за секунду.

— Ну, в том числе. Хотя не думаю, что Фред стал бы тебя обгладывать, если только от тебя не будет пахнуть тунцом.

— Ха-ха.

— И я в курсе, что прихожу сюда не для того, чтобы лечить. Я прихожу пить чай и есть твое печенье.

Я невольно улыбнулась.

— Давай я просто выпью чаю и оставлю тебя в покое, идет?

— Идет. Вообще-то… Ладно, мне тоже налей. Раз уж ты все равно поставил чайник.

— Отлично!

— Дело не в том, что я не хочу с тобой разговаривать, Том. Просто это…

— Тяжело. Я прекрасно понимаю.

— Пока ты не появился, я почти никому ничего не рассказывала. Нет, я общаюсь с Сэди, но она знает меня сто лет, знает, как все было… раньше. Она знает Фиону… Много чего знает.

—

Она часть твоей жизни.

— Именно. А тебе… Тебе нужно столько всего объяснять. От одной мысли об этом голова болит.

— Ну, может, не обязательно рассказывать мне все? Только то, о чем стоило бы поговорить?

— Может быть…

Я почувствовала комок в горле. Сделала глоток чая, и мне стало больно. Не знаю, это ли вызвало слезы, но они покатились у меня по щекам.

— Мередит…

От его мягкого голоса я расплакалась еще сильнее.

— Прости, я веду себя глупо.

— Не извиняйся, хорошо? Пей чай.

Он достал из кармана чистый платок и положил его передо мной. Никогда еще не встречала мужчину, который бы носил в кармане джинсов настоящий дорогой носовой платок.

— Какую картинку ты на этой неделе собираешь?

— Вокзал Антверпен-Центральный.

— Ух ты, сложно. Слушай… А что ты делаешь, если не можешь найти какой-то фрагмент? Кусочек заката, например. Разносишь все в пух и прах?

— Нет, конечно. Никогда. Я… делаю перерыв. Поливаю цветы. Читаю. Звоню Сэди. Пеку.

— А потом находишь нужную деталь?

— Ну да. В конце концов нахожу. Или перехожу к другой части картинки.

— Этим мы и занимаемся, Мередит.

— Пытаемся собрать меня по кусочкам?

Том улыбнулся:

— Мы не торопимся. Пробуем разные вещи. Никуда не спешим.

— Удачная аналогия.

— Спасибо. Ты же понимаешь, о чем я, да? Дружба требует времени. Все требует времени.

— Я вчера виделась с сестрой. Она ко мне заезжала.

— Ого. И как все прошло?

— Я все еще пытаюсь это переварить, Том. Не знаю, что я должна чувствовать.

— Еще бы.

— Ее муж меня изнасиловал.

Я произнесла эти слова и тут же усомнилась, что действительно их сказала. Может, я сказала что-нибудь другое? Например: «Хочешь сырную булочку? Извини, что соврала тебе. Вчера я пекла. Вообще-то, я занималась этим ночью. К четырем утра я испекла семьдесят две сырные булочки, потому что не могла заснуть. И если бы я осталась в постели с мыслями о своей жизни хоть на секунду дольше, я бы, наверное, взяла на кухне самый острый нож и перерезала себе вены».

Но, похоже, я все-таки сказала то, что сказала, потому что Том посмотрел на меня так, словно у меня выросло две головы или что-то в этом роде.

— Муж твоей сестры?

Я кивнула:

— На кухне в доме матери. Они с Фионой сидели в гостиной. Фиона тогда мне не поверила, хотя теперь говорит, что верит. С матерью я с того дня не виделась.

Том побледнел:

— Мередит… Господи. Очень сочувствую, что с тобой такое произошло. Какой…

— Кошмар.

— Ну… да, кошмар. То есть… Я даже не могу подобрать слов. Прости, я… Я не был готов к такому.