Осторожно - пума!

Пармузин Юрий Павлович

были слишком часты, то ли из-за способности спирта быстро

испаряться, но так или иначе спиртовые фляжки станови-

лись сухими чуть ли не сразу после их наполнения.

— Какой там НЗ! Еще в июне, как раз в мой день рож-

дения, промокли вдребезги.

— Какое совпадение! Да что НЗ, мы уже второй день

на одних рябчиках живем.

— Да и у меня сухари в позеленевшую крошку истолк-

лись. Спички кончаются.

— Слушай, а ты послал отчет?

—

Нет.

— Давай завтра возьмем по рабочему, одного оленевода,

всех оленей и махнем на Угольный Стан. Ребята тут рас-

чисткой просек займутся, а мы тем временем сдадим отчет,

в баньке попаримся — второй месяц не мылись.

— Баня-то куда ни шло, и без того каждый день то ванну,

то душ принимаем — дожди да броды замучили. А самое

вредное — кусты похлеще всякого банного веника проди-

рают. Ни одного дня за два с половиной месяца сухими не

были, только и сушимся ночью. А вот по жене и по радио

соскучился. Идем!

План с расчетом материальных сил, средств и обязан-

ностей был составлен моментально. День туда, день обратно,

день и две ночи на Стане. На пять уходящих по два куска

сахара, по два сухаря или пригоршня сухарных крошек,

табаку на десять папиросок. В лагере остается полторы

пачки махорки, крупа, чай, соль на четыре дня, сухарной

крошки — на два...

— Ничего, перебьетесь! В крайнем случае на рябчиков

нажимайте, дробовики вам оставляем. С собой берем только

карабин — вдруг медведь попадется.

— А спички? У кого есть спички?

У каждого обнаружилось от трех до семи спичек. Соеди-

нили все спички в две коробки. Сорок спичек остающимся,

восемнадцать — уходящим. Кроме того, в моей сумке ле-

жала почти полная коробка, завернутая в бересту. Об этом

НЗ я никому не сказал, а возможно, даже и забыл в тот день.

Остающимся посоветовал спичек не тратить, а поддерживать

костер круглые сутки и уж во всяком случае прикуривать

только от костра.

На следующий день, чуть забрезжило, сводный отряд от-

правился в путь. Утро выдалось ясное, солнечное после лег-

кого заморозка. Впереди ждали нас двадцать пять километ-

ров бездорожной дальневосточной тайги. Тайга везде тяжела

29

для ходьбы, а дальневосточная особенно. Идти по ней

не соскучишься — путь насыщен острыми ощущениями.

Развлечения начались сразу же на мари. Она простира-

лась полосой в четыре километра между лагерем и Огоджой.

Болото неглубокое, провалиться можно на полметра, редко

на метр, не глубже. Ниже его подстилает окаменевший

мерзлый

слой грунта. Но вечномерзлый грунт делает воду

очень холодной, а мох хранит холод, скупо пропуская

солнечное тепло. Поверхность мари усеяна кочками. Чем

ближе к ручьям и речкам, тем выше кочки, а вода глубже.

Хорошо оленям — они «обуты» в меховую непромокаемую

шкуру, а копыта раздваиваются на мягком грунте и не про-

валиваются наподобие лыжных палок. Другое дело мы.

Обувь у нас хоть и резиновая, но с дырами. Как только

мы получали спецобувь, так сразу же провертывали дыры

около подошвы для того, чтобы вода выливалась свободно.

На Дальнем Востоке, как ни берегись, все равно вода на-

полнит сапоги, а каждый раз разуваться и выливать воду

невозможно — работать некогда будет.

Хождение по кочкам дальневосточной мари сродни цирко-

вому номеру хождения по проволоке. Нужно иметь отлич-

ный глазомер, обладать совершенным чувством равнове-

сия и уметь точно рассчитывать силу мышц, чтобы, прыгая

с кочки на кочку, во-первых, попасть на мизерную ее по-

верхность и, во-вторых, чтобы удержаться, когда это отнюдь

не монументальное сооружение из торфа и осоки начнет,

как живое, выворачиваться из-под ноги. Большинство

таежников ходят, не обращая внимания на кочки, это эко-

номит силы. Ну а рабочий моего отряда Иосиф Матюков

таежником не был и не постиг мудрости пренебрежительного

отношения к кочкам. Он не любил мочить ног и поэтому

передвигался прыжками, чтобы возможно меньше вода

попадала в его чуни.

Рослый и предприимчивый человек, он всего год назад

плавал механиком на малых судах дальневосточного торго-

вого флота. В тайгу он попал впервые, совершенно не

понимал ее очарования и здорового физического труда на

лоне дикой, не испорченной человеком природы и в сочных

выражениях проклинал тот день и час, когда он попал в

экспедицию.

Раз двадцать оступившись и раза два распластавшись

в болоте, он, наконец, оставил изнурительные прыжки.

Шлепая по торфяной жиже, он проклинал вселенную, ее

создателя и ни в чем не повинное человечество.

30

— Я вычеркиваю это паскудное лето из жизни! Разве

можно такое называть существованием?! И почему якуты не

вырубят эту гнусную тайгу? Ведь можно же гати постро-

ить — вон сколько леса!

Внезапно размеренная, в такт шагам речь прерывалась

быстрым речитативом. Это означало новое крушение. Иосиф