Осторожно - пума!
Шрифт:
были слишком часты, то ли из-за способности спирта быстро
испаряться, но так или иначе спиртовые фляжки станови-
лись сухими чуть ли не сразу после их наполнения.
— Какой там НЗ! Еще в июне, как раз в мой день рож-
дения, промокли вдребезги.
— Какое совпадение! Да что НЗ, мы уже второй день
на одних рябчиках живем.
— Да и у меня сухари в позеленевшую крошку истолк-
лись. Спички кончаются.
— Слушай, а ты послал отчет?
—
— Давай завтра возьмем по рабочему, одного оленевода,
всех оленей и махнем на Угольный Стан. Ребята тут рас-
чисткой просек займутся, а мы тем временем сдадим отчет,
в баньке попаримся — второй месяц не мылись.
— Баня-то куда ни шло, и без того каждый день то ванну,
то душ принимаем — дожди да броды замучили. А самое
вредное — кусты похлеще всякого банного веника проди-
рают. Ни одного дня за два с половиной месяца сухими не
были, только и сушимся ночью. А вот по жене и по радио
соскучился. Идем!
План с расчетом материальных сил, средств и обязан-
ностей был составлен моментально. День туда, день обратно,
день и две ночи на Стане. На пять уходящих по два куска
сахара, по два сухаря или пригоршня сухарных крошек,
табаку на десять папиросок. В лагере остается полторы
пачки махорки, крупа, чай, соль на четыре дня, сухарной
крошки — на два...
— Ничего, перебьетесь! В крайнем случае на рябчиков
нажимайте, дробовики вам оставляем. С собой берем только
карабин — вдруг медведь попадется.
— А спички? У кого есть спички?
У каждого обнаружилось от трех до семи спичек. Соеди-
нили все спички в две коробки. Сорок спичек остающимся,
восемнадцать — уходящим. Кроме того, в моей сумке ле-
жала почти полная коробка, завернутая в бересту. Об этом
НЗ я никому не сказал, а возможно, даже и забыл в тот день.
Остающимся посоветовал спичек не тратить, а поддерживать
костер круглые сутки и уж во всяком случае прикуривать
только от костра.
На следующий день, чуть забрезжило, сводный отряд от-
правился в путь. Утро выдалось ясное, солнечное после лег-
кого заморозка. Впереди ждали нас двадцать пять километ-
ров бездорожной дальневосточной тайги. Тайга везде тяжела
29
для ходьбы, а дальневосточная особенно. Идти по ней
не соскучишься — путь насыщен острыми ощущениями.
Развлечения начались сразу же на мари. Она простира-
лась полосой в четыре километра между лагерем и Огоджой.
Болото неглубокое, провалиться можно на полметра, редко
на метр, не глубже. Ниже его подстилает окаменевший
мерзлый слой грунта. Но вечномерзлый грунт делает воду
очень холодной, а мох хранит холод, скупо пропуская
солнечное тепло. Поверхность мари усеяна кочками. Чем
ближе к ручьям и речкам, тем выше кочки, а вода глубже.
Хорошо оленям — они «обуты» в меховую непромокаемую
шкуру, а копыта раздваиваются на мягком грунте и не про-
валиваются наподобие лыжных палок. Другое дело мы.
Обувь у нас хоть и резиновая, но с дырами. Как только
мы получали спецобувь, так сразу же провертывали дыры
около подошвы для того, чтобы вода выливалась свободно.
На Дальнем Востоке, как ни берегись, все равно вода на-
полнит сапоги, а каждый раз разуваться и выливать воду
невозможно — работать некогда будет.
Хождение по кочкам дальневосточной мари сродни цирко-
вому номеру хождения по проволоке. Нужно иметь отлич-
ный глазомер, обладать совершенным чувством равнове-
сия и уметь точно рассчитывать силу мышц, чтобы, прыгая
с кочки на кочку, во-первых, попасть на мизерную ее по-
верхность и, во-вторых, чтобы удержаться, когда это отнюдь
не монументальное сооружение из торфа и осоки начнет,
как живое, выворачиваться из-под ноги. Большинство
таежников ходят, не обращая внимания на кочки, это эко-
номит силы. Ну а рабочий моего отряда Иосиф Матюков
таежником не был и не постиг мудрости пренебрежительного
отношения к кочкам. Он не любил мочить ног и поэтому
передвигался прыжками, чтобы возможно меньше вода
попадала в его чуни.
Рослый и предприимчивый человек, он всего год назад
плавал механиком на малых судах дальневосточного торго-
вого флота. В тайгу он попал впервые, совершенно не
понимал ее очарования и здорового физического труда на
лоне дикой, не испорченной человеком природы и в сочных
выражениях проклинал тот день и час, когда он попал в
экспедицию.
Раз двадцать оступившись и раза два распластавшись
в болоте, он, наконец, оставил изнурительные прыжки.
Шлепая по торфяной жиже, он проклинал вселенную, ее
создателя и ни в чем не повинное человечество.
30
— Я вычеркиваю это паскудное лето из жизни! Разве
можно такое называть существованием?! И почему якуты не
вырубят эту гнусную тайгу? Ведь можно же гати постро-
ить — вон сколько леса!
Внезапно размеренная, в такт шагам речь прерывалась
быстрым речитативом. Это означало новое крушение. Иосиф