Пансион
Шрифт:
— Это онъ сочиненіе пишетъ, міръ удивить хочетъ! Ахъ ты Людмила, Людмила! О, милая Людмила, всхъ радостей внецъ… — крикнулъ Дермидоновъ и азартно докончилъ пошлое и непристойное четверостишіе, которое съ этого мгновенія такъ навкъ и запечатллось въ моей памяти.
Наконецъ, мн удалось подойти къ моей кровати. Я нашелъ узелокъ, привезенный Дарьей, и развязалъ его. Въ немъ оказалось нсколько свертковъ.
— Господа, рябчики! — вдругъ раздалось у самаго уха такъ, что я отъ неожиданности задрожалъ всмъ тломъ.
Надо мной стоялъ и дышалъ на меня табачнымъ запахомъ Дермидоновъ.
— Господа,
Въ это время Розенкранцъ подошелъ съ другой стороны и тоже сталъ не безъ интереса разглядывать…
— Груши! яблоки!.. конфеты, чортъ возьми!.. — перечислялъ Дермидоновъ. — А вина нтъ? Жаль.
И вдругъ я увидлъ красную съ обкусанными ногтями руку, прямо направлявшуюся къ рябчику. Мигъ — рябчикъ оказался въ этой рук; еще мигъ — и Дермидоновъ жевалъ его и громко чмокалъ.
— Ничего, вкусно! — наконецъ проговорилъ онъ. — Ахъ, я и забылъ васъ спросить, молодой человкъ: можно сть?
Я засмялся. Этотъ Дермидоновъ, несмотря на то, что былъ такой противный, такъ шлепалъ губами и плевался, такъ ужасно пахнулъ табакомъ и имлъ такія отвратительныя руки, вдругъ показался мн очень смшнымъ, а страхъ къ нему совершенно исчезъ съ того мгновенія, когда онъ стянулъ рябчика.
— Ты все это намренъ състь? — спрашивалъ Дермидоновъ, обгладывая косточки и посматривая на большой пирогъ, нарзанный толстыми кусками, сложенными вмст.
— Конечно, нтъ! Намъ всмъ хватитъ! — сказалъ я и при этомъ почувствовалъ даже удовольствіе, что вотъ я буду угощать «большихъ».
— Славный малый! — крикнулъ Дермидоновъ и такъ хлопнулъ меня по плечу, что я вскрикнулъ. — Господа, новый сожитель насъ угощаетъ! Ворконскій, прекрати свою «Волчью погибель!» Антиповъ, Милочка, да очнись же! Веригинъ, пригласи ихъ, видишь, они церемонятся…
Но я не зналъ, какъ это сдлать.
Дермидоновъ забралъ въ свои огромныя руки вс припасы, перенеся ихъ на столъ, затмъ подбжалъ къ двери, осторожно пріотворилъ ее, высунулъ голову, прислушался, затмъ снова заперъ дверь и вернулся къ столу. Онъ все раздлилъ на пять приблизительно равныхъ кучекъ, причемъ въ одну кучку клалъ всего немного больше, чмъ въ остальныя.
— Это теб,- сказалъ онъ мн:- ты голоденъ.
Антиповъ отложилъ въ сторону свою тетрадь. Ворконскій прекратилъ пніе, и вс съ большимъ удовольствіемъ принялись за ду. Дермидоновъ уписывалъ за об щеки, причмокивая. Все его прыщеватое, мясистое, красное лицо такъ и лоснилось. Срые глазки, изъ которыхъ одинъ былъ немного выше другого, сіяли блаженствомъ.
— Нтъ, господа, — говорилъ онъ:- каковъ пирогъ! Вотъ такъ пирогъ! Ей Богу, я такого и въ жизни не далъ… А дюшессы — смотрите, вдь, это бомбы!.. Ну, бдный же ты человкъ, Веригинъ, не скоро къ нашей пансіонской тухлятин пріучишься!.. А что, теб часто будутъ присылать такія прелести изъ дока?
— Не знаю.
— Такъ ты постарайся, чтобы какъ можно чаще, да и на нашу долю…
— А теперь — довольно! — заключилъ онъ, проглатывая послдній кусокъ груши. — Охъ, недурно, жаль только вотъ — водки нтъ!.. Водки бы теперь царапнуть!.. Ну, да на нтъ — и суда нтъ… Теперь маршъ спать!
Онъ забралъ со стола бумаги, въ которыя былъ завернутъ ужинъ, разорвалъ ихъ на мелкіе кусочки, сломалъ корзинку отъ фруктовъ, все это засунулъ
Я послдовалъ его примру. Я взглянулъ въ правый уголъ спальни, думая найти тамъ образъ, но образа не было. Тогда я тихонько про себя, постаравшись сосредоточиться и не отвлекаться, Дермидоновымъ, прочелъ привычныя молитвы и неумло приступилъ къ раздванью. Я въ первый разъ въ жизни раздвался самъ.
Оставшись въ одной рубашк, я почувствовалъ, что въ комнат холодно, и скоре нырнулъ подъ одяло. У меня очень болли руки и спина отъ драки, но и въ ногахъ было какое-то странное чувство, какъ будто ихъ свинцомъ налили. Я закрылъ глаза и внезапно какъ-то совсмъ забылся. Мн казалось, что передо мною густыя облака, вотъ он клубятся, клубятся, сейчасъ были красныя, теперь длаются лиловыми… Охватываютъ меня всего и я какъ будто мчусь съ ними. Вотъ круги, блестящіе круги, сначала маленькіе, потомъ разростаются больше и больше… Я нарочно сжимаю глаза, слдя за ихъ игрою.
Вдругъ что-то тяжеловсное рухнулось на мою постель и на давило мн ногу. Съ испуганно-забившимся сердцемъ я открылъ глаза и увидлъ Дермидонова, который, уже въ одномъ бль, довольно грязный и ужасный, сидлъ на моей кровати.
Я весь похолодлъ. Я думалъ, что Дермидоновъ сейчасъ примется опять меня щекотать, но тотъ будто угадалъ мою мысль и проговорилъ:
— Не бойтесь, молодой человкъ, щекотать васъ не стану, ибо вы очень хрупки, того и жди разсыпетесь, а я буду въ отвт… А знаете-ли что, прекрасный молодой человкъ, вдь, въ ваши годы стыдно быть такимъ фарфоровымъ… нужно быть сильнымъ, крпкимъ, а то барышни любить не будутъ… А сами вы изволите любить барышень?
Я ничего не отвчалъ, я даже еще не сознавалъ хорошенько, что такое мн говоритъ Дермидоновъ и только старался высвободить свою ногу, которую тотъ отдавливалъ.
Между тмъ Дермидоновъ склонился надо мною и продолжалъ:
— Да ты не стсняйся, не конфузься… вдь, мы пріятели. Отвчай откровенно: любишь барышень?
— Люблю! — въ отчаяньи прошепталъ я.
— Ну вотъ, я такъ и зналъ, даромъ что фарфоровая кукла: а ужъ шельма… по глазамъ видно! Ну, а влюбленъ?.. былъ влюбленъ?
Я, конечно, уже не разъ слышалъ это слово. Оно попадалось мн и въ книгахъ, и каждый разъ производило на меня особенное впечатлніе, заставляло меня краснть. Я чувствовалъ въ немъ не то что стыдное, а что-то какъ-будто запретное, даже страшноватое, хоть и заманчивое. Но до сихъ поръ я никогда особенно надъ нимъ не задумывался, а теперь, вдругъ произнесенное Дермидоновымъ, оно подняло во мн цлый рой мыслей, ощущеній и воспоминаній.
Я мигомъ вспомнилъ многое и понялъ, что былъ влюбленъ, да, влюбленъ, конечно влюбленъ, и не разъ, не два, а нсколько разъ въ жизни. И теперь, измученный, избитый, утомленный, съ тоскою въ сердц, съ туманомъ въ голов, я воскресилъ передъ собой милые образы и самъ не замтилъ, какъ губы мои прошептали:
— Да, былъ влюбленъ!
Дермидоновъ захохоталъ.
— А, каковъ, каковъ! Слушайте, господа, слушайте!.. Ну, а какъ же ты былъ влюбленъ? Цловался съ барышнями, а?
Антиповъ, все ещо сидвшій за столомъ и писавшій, вдругъ бросилъ перо и обратился къ Дермидонову.