Паутина
Шрифт:
— Добродтель или благоразуміе?
Она, забирая со стула газету, усмхнулась презрительно.
— Я не маленькая, чтобы не понимать, чмъ эти лиги кончаются. Не ребенокъ — такъ болзнь. Не скандалъ — такъ шантажъ. Терять себя за удовольствіе пить пиво съ мальчишками и слушать вранье, какъ одинъ ломается Санинымъ, a другой Оскаромъ Уайльдомъ, pas si bete, mon ch^eri!
— A Евино любопытство?
Она еще презрительне сложила странныя губы свои.
— Еще если-бы y нихъ тамъ длалось что-нибудь такое, чего я изъ книгъ вообразить не могла.
— Теоретическое образованіе, значитъ, основательное получила? — усмхнулся братъ.
— Изъ твоей же библіотеки, мой другъ! — отрзала сестра.
Онъ развелъ руками, поклонился, съ важностью опереточнаго комика въ герцогской роли, и произнесъ сентенціозно:
— Въ нашъ цивилизованный вкъ Мефистофель того и смотри, чтобы Маргарита его не развратила.
— Это ты то Мефистофель? — насмшливо возразила Зоя, играя сложенною газетою.
— Да вдь не настоящій… — съ искусственнымъ смиреніемъ извинился онъ. Сама же ты говорила: губернскій городъ… Такъ… по губернскому уровню… третьяго сорта…
Но она безжалостно потрясла тяжелою, въ русыхъ косахъ, головою и, отдувая губы, произнесла басомъ, съ разстановкою:
— Knopfgieszer…
— Что такое?
— «Пееръ Гинта» читалъ?
— Mademoiselle, за подобные оскорбительные вопросы мальчишкамъ уши дерутъ, a двочекъ цлуютъ…
— Только не братья, — уклонилась она. — Въ «Пееръ Гинт«есть такое дйствующее лицо… Der Knopfgieszer… Помнишь?
— Ну, положимъ, помню… Такъ что же?
— Мн кажется, теб съ этимъ господиномъ не слдуетъ встрчаться… Онъ теб опасенъ — принесетъ несчастіе…
И, громко расхохотавшись, выбжала изъ комнаты, тяжело топоча большими ногами своими и крича по корридору:
Bas ist ja der Knopfer — du bist uns bekannt
Und leider kein Sunder im hohern Verstand
Drum giebt man dir nicht den Gnadenstosz
Ins Feuer, du kommst in den Loffiel blosz…
Модестъ, слушая этотъ оскорбительно-веселый, наглый, горластый смхъ, смотрлъ вслдъ сестр глазами, рекомендовавшими въ обладател своемъ отнюдь не Пееръ Гинта, но скоре самого таинственнаго «Пуговочника» и даже, пожалуй, ту странную тощую духовную особу съ лошадиными копытами, которую Пееръ Гинтъ встртилъ нсколько позже Пуговочника — на перекрестк… Даже губы y него поблли…
— Вотъ-съ, какъ? — думалъ онъ, кривя лицо. Надо мною уже двчонки издваться начинаютъ?.. Хорошо ты себя устроилъ въ этомъ дом, пане Модестъ… Скоро, кажется, только и сохранишь ты престижъ свой, что y безмолвно восхищеннаго идіота Ивана… A нельзя не сознаться: молодчиною растетъ y меня сестрица!.. Если я — неудачный полугршный Пееръ Гиитъ, гожусь только въ ложку Пуговочника, то она то уже наврное — принцесса изъ царства Троллей! Эту на пуговицы, по двнадцати на дюжину, не перельютъ… н--тъ!.. не т… промессы!..
Глупое слово, вскочившее въ мысль, разсмшило его, и онъ возвратился къ Матвю уже успокоенный.
V
Въ центр города, въ хорошемъ тихомъ переулк, между двумя богатыми дворянскими улицами, безъ магазиновъ, а, слдовательно, съ малою здою, въ собственномъ дом, пятиэтажномъ по длинному уличному фасаду, занимала бельэтажъ та самая Эмилія едоровна фонъ-Вельсъ, имя которой такъ часто и такъ разнообразно повторяли и учитель Протопоповъ со своею учительницею, и Симеонъ Сарай-Бермятовъ съ Вендлемъ, и Модестъ съ Иваномъ, и даже пятнадцатилтняя Зоя… Имя это, — имя недавней гувернантки, y которой еще и Зоя успла поучиться по Марго французскому языку, a ужъ старшая то двица Сарай-Бермятова, Аглая, была вполн воспитанницей Эмиліи едоровны — имя это уже пятый годъ, наполняло и городъ, и губернію. Подъздъ ея квартиры, правда, не былъ мстомъ настолько казеннымъ, чтобы охраняться будкою съ часовымъ, но дежурный околоточный разгуливалъ по переулку денно и нощно и нигд въ другихъ мстахъ города не было столь усиленнаго наряда городовыхъ, нигд не шныряло больше переодтыхъ сыщиковъ, обязанныхъ бдть отъ зари утренней до вечерней и отъ вечерней до утренней, наблюдая издали за великолпнымъ подъздомъ этимъ. Стояла и двигалась вся эта врная стража, конечно, не для того, чтобы стеречь бессарабскую красоту госпожи Вельсъ, хотя и, дйствительно, выдающуюся красоту смшанной румынской и малороссійской крови — такую красоту, что всякому лестно похитить; но на случай посщенія г-жи Вельсъ «хозяиномъ губерніи» и сіятельнымъ, и высокопревосходительнымъ, княземъ Аникитою Вассіановичемъ Беглербей-Васильсурскимъ, въ городскомъ просторчіи и юмористическихъ журналахъ боле извстнымъ подъ именемъ Аники Еруслановича. Посщенія же его бывали часты, даже по нсколько разъ на день, и могли воспослдовать, по фантазіи князя, во всякое время дня и ночи, когда лишь ему взбредетъ въ полу-татарскую его голову страстная или ревнивая мысль постить пріятельницу, въ которой онъ души не чаялъ.
Въ настоящее время князя нтъ въ город: ухалъ на торжества по открыто какого-то патріотическаго монумента въ одномъ изъ уздовъ. Но стража отъ того не мене неусыпна, ибо, если въ администраціи и полиціи богоспасаемаго града сего спросить любого подъ строгимъ, конечно, секретомъ: кого онъ боле страшится: самого ли грознаго князя Аники Еруслановича или Эмиліи едоровны Вельсъ, отвтъ почти наврное послдуетъ въ томъ смысл, что, молъ, -
— Его сіятельство… что же!.. такимъ ангеламъ во плоти — въ раю мсто… Но ихъ превосходительство Эмилія едоровна порядокъ лю-ю-юбятъ! …Чрезвычайно какъ любятъ порядокъ ихъ превосходительство!.. И князь то самъ, когда къ нимъ дутъ, такъ всегда бываютъ въ сомнніи, не было бы взыска. Ходить-ходить, кружить-кружить передъ зеркаломъ то съ камердинеромъ: смотри, Виталій, внимательне, нтъ ли гд пушинки на мундир, да не криво ли сидитъ паричекъ…
Какимъ образомъ Эмилія едоровна Вельсъ превратилась въ ихъ превосходительство, и кто произвелъ ее въ генеральскіе чины, покрыто мракомъ неизвстности. Во всякомъ случай, супругъ ея Людвигъ Карловичъ, подарившій бдной дворяночк, урожденной двиц Панталыкиной, громкую остзейскую фамилію фонъ Вельсовъ, здсь не причемъ. Онъ, въ чин коллежскаго асессора, гд то далеко чмъ то служить, не то въ Ташкент, не то въ Благовщенск, получаетъ отъ супруги весьма солидную пенсію, и вс его брачныя обязанности сводятся единственно къ условію: не попадаться на глаза ни дражайшей своей половин, ни ея вельможному покровителю.
Симеонъ Сарай-Бермятовъ принадлежитъ къ числу тхъ гостей Эмиліи едоровны, предъ которыми команда ея тлохранителей тянется въ струну, когда они подкатываютъ къ подъзду ея квартиры, хотя въ город онъ не пользуется ни любовью, ни хорошею репутаціей, да и не занималъ, покуда, никакихъ сколько нибудь видныхъ должностей. Попасть къ Эмиліи едоровн Вельсъ постороннему человку, помимо длового визита, который надо испрашивать въ особомъ, довольно сложномъ порядк, черезъ третьи лица, — весьма трудно, но для Сарай-Бермятовыхъ двери ихъ бывшей гувернантки всегда открыты.
И сейчасъ Симеонъ былъ принять, несмотря на весьма позднее время, настолько позднее, что Эмилія едоровна, не ждавшая постителей, была уже въ домашнемъ халатик, и бездокладный гость нашелъ ее, по указанно служанки, въ интимномъ будуар, рядомъ съ спальнею, y письменнаго стола, усердно пишущею на голубой бумаг письмо, которое, при задверномъ оклик и вход Симеона, она спрятала въ ящикъ и звонко щелкнула замкомъ.
Красивая женщина была Эмилія едоровна. Красивая и сильная. Когда она, въ желтомъ плюшевомъ халатик своемъ, встала на встрчу Симеону, пружинное движеніе стройнаго тла ея напомнило пуму въ звринц, взыгравъ, поднявшуюся y ршетки на дыбы. И глаза ея алмазно сверкали, какъ y пумы, хотя были не зеленые, но темно-каріе, a подъ немного слишкомъ густыми, сближенными темнымъ пушкомъ, бровями казались они совсмъ черными…