Паутина
Шрифт:
— Ба! Неужели вспомнилъ? — дружески улыбнулась она всмъ янтарнымъ, румынскимъ лицомъ своимъ, подавая Симеону маленькую, горячую ручку, въ изумрудныхъ кольцахъ, которую Сарай-Бермятовъ поднялъ было къ усамъ своимъ довольно небрежно, но, услыхавъ, что надо было ему что-то вспомнить, задержалъ ее на всякій случай и, хотя покуда ровно ничего не помнилъ, дважды горячо поцловалъ.
— Ну, еще бы не вспомнить… конечно, вспомнилъ! — съ чувствомъ произнесъ онъ.
— Вотъ за что спасибо, такъ спасибо!.. Ты знаешь, я уже не настолько юна, чтобы праздновать этотъ свой день, и даже гршна! — скрываю его отъ всхъ новыхъ знакомыхъ… Но какъ то немножко грустно было: неужели изъ старыхъ друзей… отъ тхъ временъ, когда я была не madame фонъ Вельсъ, но хорошею двочкой Миличкой Панталыкиной…. неужели вс такъ мало думаютъ обо мн, что никто не вспомнить? И вдругъ — ты… Откровенно говоря: меньше всхъ на тебя надялась и тмъ боле довольна: такой счастливый сюрпризъ!
— Вотъ ловко попалъ! — мысленно восхищался Симеонъ, — ужъ истинно не знаешь, гд найдешь, гд потеряешь…
A вслухъ говорилъ:
— Вспомнилъ, Миличка, вспомнилъ… Извини: днемъ было слишкомъ хлопотно, не могъ захать и поздравить, но, какъ только освободился, сейчасъ же потребовалъ лошадей: хоть и поздно, думаю, но — авось, простить, лучше поздно, чмъ никогда… Извиняюсь лишь, что съ пустыми руками. Когда я халъ къ тб, уже вс порядочные магазины были заперты…
— Какіе пустяки! Зачмъ мн? Я теб и такъ рада. Не дорогъ твой подарокъ, дорога твоя любовь.
Послднія три слова Эмилія едоровна произнесла съ насмшкой — не то надъ Симеономъ, не то надъ собою, и безпокойные темные глаза кольнули лицо Симеона двумя острыми алмазными гвоздиками… Онъ сдлалъ видъ, что не замтилъ ни взгляда, ни тона, и, на пригласительный жестъ ея, равнодушно опустился въ фигурныя, пунцовымъ шелкомъ обитыя кресла, изображавшія разинутую пасть дракона, такъ что челюсти сего ужаснаго звря служили облокотнями, a подушкою для сиднья былъ языкъ.
— Курить можно?
— Можно… Но лучше перейдемъ въ диванную.
— Разв ждешь Анику? — усмхнулся Симеонъ.
— Именно потому, что не жду, и не надо курить здсь.
— Его привилегія?
Двуногая «пума» сверкнула алмазными глазами и кивнула головой, отвчая съ небрежнымъ сарказмомъ:
— Одна изъ немногихъ.
— Да вдь ему, по вашей конституціи, ревновать не полагается?
— И вообще, и къ теб особенно…
— Такъ что же?
— Милый другъ, вс вы мужчины боле или мене фетишисты. И въ любви, и въ ревности. Когда мн нравится какая-нибудь замужняя дама, я доказываю ей свое расположеніе прежде всего тмъ, что даю ей врнйшій рецептъ противъ ревности мужа и любовниковъ… Пойдемъ.
— Можно узнать? — спросилъ Симеонъ, лниво слдуя за ея мягко ползущимъ по коврамъ, желтымъ, вспыхивающимъ въ изломахъ матеріи, хвостомъ.
— Пожалуйста, — возразила она, открывая въ диванной электричество и располагаясь съ ногами на турецкой соф. — Не дорого стоитъ!.. Очень просто. Сходясь съ мужчиной, женщина должна, прежде всего, окружить его кольцомъ маленькихъ житейскихъ фетишей, уврить его, что они необыкновенно важны, и что они-то именно и символизируютъ его право на нее… Понимаешь?
— Понимаю… Тонко!
Она засмялась, потягиваясь, и сказала:
— Я уврена, что, если бы моему Аник Еруслановичу донесли, будто я вотъ тутъ въ диванной отдалась теб, это его меньше огорчитъ, чмъ, если бы его сіятельное обоняніе учуяло въ моемъ будуар запахъ чужой сигары или папиросы.
— Разсказывай!
— Увряю тебя… Вс вы такіе. Фетишисты! фетишисты! да!
— Ты и ко мн эту мудрую систему примняла въ прежніе славные дни наши? — надменно усмхнулся Симеонъ.
Пума сверкнула глазами и легла подбородкомъ на блыя, изумрудныя руки свои.
— Нтъ, — сказала она съ тягучею медлительностью, не то грустя, не то насмхаясь, — нтъ… къ сожалнію, тогда нтъ. Была молода, была глупа, была честна…
— Сколько искренней скорби о томъ, что не успла вырядить своего ближняго въ дураки!
Эмилія едоровна остро посмотрла на него и слегка прикусила алую губку.
— Будешь скорбть, когда вспомнишь, въ какую дуру меня-то самое ближній вырядилъ, — протяжно сказала она.
Симеонъ смшался и, потерявъ отвтъ, усиленно курилъ, окружаясь синимъ дымомъ… A госпожа фонъ Вельсъ, равнодушная и спокойная, разсказывала ему про вчерашній пикникъ, устроенный въ честь ея казеннымъ пригороднымъ лсничествомъ, какъ все было безвкусно, неумно и скучно…
— Единственный интересный человкъ былъ твой братъ Модестъ, да и тотъ вскор напился до того, что отъ него надо было прятаться…
Симеонъ сдлалъ гримасу отвращенія.
— Сокровище! — процдилъ онъ сквозь зубы.
— Ничего, — успокоительно возразила Эмилія едоровна. — Онъ алкоголикъ изъ легкихъ. У него это быстро и ненадолго. Съ рюмки хмелетъ, въ полчаса вытрезвляется.
— То и скверно, — сердито возразилъ Симеонъ. — Пьяный онъ нахалъ, a спохмлья золъ, какъ ехидна. Охота теб съ нимъ якшаться.
Эмилія едоровна потянулась пумою въ желтомъ плюш.
— Люблю неврастениковъ. Какъ лоттерея. Шутъ, шутъ, a вдругъ — пулю пуститъ?
Симеонъ усмхнулся, качая головою.
— Мальчишекъ къ себ приближать стала… Обидный признакъ, душа моя.
— Что длать? — равнодушно возразила Эмилія едоровна. — Старюсь. Сегодня мн исполнилось тридцать лтъ.
Симеонъ саркастически обнажилъ серпы свои.
— Для публики — двадцать четыре? — подчеркнулъ онъ.
— Ты не публика.
Она уставила локти, какъ подпорки, на мягкую пеструю ткань софы, положила подбородокъ и щеки въ ладони и, пристально глядя на Симеона, говорила, янтарная лицомъ подъ черною массою сдвинувшейся впередъ прически, сверкающая глазами изъ подъ черныхъ, слишкомъ густыхъ, бровей и изумрудами въ маленькихъ розовыхъ, заслоненныхъ тьмою волосъ, ушахъ и на блыхъ, погруженныхъ въ эти волосы, пальцахъ.
— Я очень благодарна теб, что ты, все-таки, пріхалъ. Тридцать лтъ для женщины важный срокъ. Переломъ. Мн было бы грустно, если бы въ такой день ты не захотлъ повидать меня. Ты такъ много значилъ въ моей жизни.
Симеонъ поклонился съ двусмысленною вжливостью, которая отвтила на прочувственный тонъ г-жи Вельсъ уклончивымъ, но прозрачнымъ отказомъ принять бесду въ такомъ сантиментальномъ направленіи.
— Видишь ли, Миля, — сказалъ онъ, повертывая, — круто и грубо по своему обыкновенію, — разговоръ съ этой опасной и скользкой для него темы. — Видишь ли, Миля. Хотя подарка я теб для дня рожденія не принесъ, но кое что пріятное для тебя все-таки имю.