Перешагни бездну
Шрифт:
Он везет свою воспитанницу в Индийский департамент демонстрировать предварительные результаты своей «дрессировки» и получить дальнейшие инструкции.
ЭКЗАМЕН
Ничто, превратись во что-то, существует.
Уильям Шекспир
Всю дорогу мистер Эбенезер Гипп молчал и следил. Он не спускал глаз с Моники. Он следил за каждым её движением, за малейшей переменой в её розово-кукольном личике.
В общем он остался доволен. Не совсем, конечно. Бабочка еще не выпорхнула. Пока она еще куколка, а куколок не коллекционируют. Составляют коллекции бабочек — это целый культ Красоты. И мистер Эбенезер, к сожалению, еще не мог наслаждаться великолепием крылышек своей бабочки. Она уже проклюнулась из кокона, но вылет не состоялся...
И все же, когда они вошли в приемную, сидевшие за столами канцелярские чиновники, замерев с перьями в руках, по-идиотскн уставились в восхищении на Монику. А мистер Эбенезер желчно думал: «Заставили поторопиться и продемонстрировать несовершенное творение. Глупцам половину работы не показывают. Моника еще в коконе».
И он в растерянности прошептал Монике на ухо:
— Не распахивайте крылышек. Не порхайте... ради бога.
Возможно, она не поняла, потому что вся цепочка мысленных рассуждений мистера Эбенезера оставалась для неё тайной. Уже громче он цедил сквозь зубы:
— Сэр Безиль Томпсон — достойнейшая личность, баронет. Сэр Безиль прибыл из Лондона. Надеюсь, мисс, вы сумеете вести себя... э... достойно, соответствующе.
Прежде всего Моника удивилась. Сэр баронет представлялся ей огромным, толстым вельможей в пышном восточном одеянии, увешанным орденами, регалиями, позолоченным оружием. А на самом деле в мрачно-торжественном кабинете её представили пожилому, невзрачному, скромно одетому, впрочем, весьма рес-пектабельно выглядевшему джентльмену, суховатому на вид, с желтоватой кожей, с белесыми бровями, с каменным подбородком и запрятанными глубоко холодны-ми бесцветными глазами. От глаз этих девушка никуда не могла спрятаться. Они её раздражали, и она держалась не так, как хотелось бы ей самой и ее наставнику.
Все шло хорошо, пока... пока она не издала неожиданно резкий возглас «йие!», совершенно не входивший в лексикон светской беседы — урок четырнадцатый: «Обмен любезностями молодой девицы с солидным, пожилым джентльменом».
Очень хорошо, что на возглас Моники никто будто и не обратил внимания.
Ни единая черточка на лице сэра Безиля Томпсона не шевельнулась. Вообще он почти не задавал вопросов. Вначале предложил Монике сесть и пытливо проверил, как она садилась, как вставала, как прошлась по комнате, как снова села, как сидела. Затем спросил её о здоровье и внимательно выслушал ответ. Спросил о здоровье родителей. Щека его чуть дернулась, когда он почувствовал иронию в её ответе. Моника, несмотря на сравнительно небольшой запас английских слов, сумела объяснить, что отца своего мало помнит.
— Прошло десять лет, с тех пор как я видела эмира, про которого говорят мне, что он мой отец... А я люблю и уважаю моего отца из селения Чуян-тепа. Он чернорукий угольщик.
Мистер Эбенезер крякнул и побагровел. Краткий, нечленораздельный возглас его прозвучал проклятием. Теперь он понял, почему девчонка так настойчиво выс-прашивала у него английское слово «черкоол дивер»— углежог.
Сэр Томпсон бросил предостерегающий взгляд на Эбенезера. Девушка, доверчиво улыбнувшись, продолжала:
— Я потерялась. Моя мама уехала, и я воспитывалась в семье углежога по име-ни Аюб Тилла.
Тогда-то мистер Эбенезер понял: с наивностью, простотой покончено. Из кокона выпорхнула не пустенькая красивая бабочка, а.., оса, умеющая жалить.
У мистера Эбенезера на щеках выступили бурые пятна. Сэр Томпсон невозмутимо продолжал беседу, стараясь овладеть положением. Он пристально и оценивающе разглядывал Монику и медленно говорил:
— Вы золушка — сандрилльона. Несчастные обстоятельства ввергли вас в дымную хижину... э... углежога. Нищета, лишения... Все позади. Вы теперь знатны, богаты.
— Войдешь в дом угольщика — выйдешь чумазым... Что вы со мной сделаете? — спросила Моника, и её глаза потемнели.
— От вас не потребуют ничего унизительного. Но от вас требуется послушание и... хорошее поведение. Всё!
Мистер Эбенезер все ужасался: какой провал! Какие печальные плоды эксперимента! Разве теперь ему доверят воспитание принцесс! Перед ним возник призрак отставки. И он с ненавистью смотрел на девушку. И даже то, что точеные черты лица, одухотворенные хитростью и умом, придавали теперь всему облику Моники прелесть более неотразимую, чем кукольная ее красота, нисколько его не трогало. Обдумал: «Почему я не «убрал» её? С самого начала я знал, кто она... Азиатская дикарка... Обезьяна!»
Он задыхался, крахмальный воротничок его намок от пота. До ушей его доносились, точно издалека, слова:
— Есть рационалисты, боящиеся воображения, избегающие эмоций, не желающие ими пользоваться. Неверно! — брюзжал сэр Томпсон.— Открывают двери политики люди с воображением и эмоциями. В меру и к месту. Но мы отклонились. Итак, мисс Моника, вы теперь леди... Вы знаете, что такое леди? Английская леди? И, пожалуйста, помните, что вы леди. А сейчас с вами хотят познакомиться.
И сэр Безиль пригласил Монику пройти в соседнюю комнату. Он даже предложил девушке взять его под локоть,— «Неслыханная честь»,— подумал мистер Эбенезер,— и так прошел с ней в богато обставленную в архаическом стиле гостиную. Мистер Эбенезер трясущимися пальцами поправил галстук и поплелся за ними. Унылое выражение прилипло к его физиономии. В своем приличном черном сюртуке и со своей мрачной улыбкой он походил сейчас на элегантного гробовщика.