Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
новник его смерти. Но вот человек, который совершит этот
подвиг с великой охотой и вдобавок поблагодарит ваше
высочество.
– Кого мы видим пред собой? – сказал принц. – Мясник,
и, кажется, прямо с бойни! Разве мясники не отдыхают от
дел в канун великого поста? Ух, как разит от него кровью!
Это сказано было о Бонтроне. Ошеломленный шумом в
доме, где ожидал найти мрак и тишину, и одурев от вина,
поглощенного им в огромном количестве, он стоял в две-
рях, тупо глядя на странное зрелище, его куртка буйволо-
вой кожи была залита кровью, а в руке он держал окро-
вавленный топор, являя отталкивающий вид для бражни-
ков, ощутивших в его присутствии безотчетный страх и
омерзение.
Когда этому неуклюжему и свирепому дикарю под-
несли тыквенную бутыль и он жадно протянул к ней руку,
измазанную, казалось, в крови, принц закричал:
– Уведите его вниз – мерзавец не должен пить перед
нами! И найдите ему другой какой-нибудь сосуд, а не
священную тыкву, эмблему нашей гульбы. Лучше всего
подошло бы свиное корыто, если сыщется. Убрать его
отсюда и напоить как положено, во искупление трезвости
его хозяина… А меня оставьте с сэром Джоном и его па-
жом… Нет, по чести – он мне очень не понравился на вид,
тот мерзавец!
Спутники принца вышли из комнаты, остался один
Ивиот.
– Боюсь, – начал принц, подойдя к кровати, совсем в
другом тоне, чем говорил до сих пор, – боюсь, мой дорогой
сэр Джон, что мы явились не вовремя. Но вина на тебе
самом. Ты знаешь наш старый обычай и сам принимал
участие в подготовке к празднику, а между тем с Вален-
тинова дня не показывался нам на глаза – а сегодня заго-
венье перед великим постом! Твое дезертирство граничит с
прямым мятежом и означает измену Королю Веселья и
уставу ордена Тыквенной Бутыли.
Рэморни поднял голову и остановил на принце ту-
манный взгляд, потом кивнул Ивиоту, чтобы тот дал ему
пить. Паж налил большую чашу настоя ромашки, которую
больной осушил жадными глотками, торопливо и весь
дрожа. Затем он несколько раз приложился к живительной
эссенции, нарочно для такого случая оставленной врачом,
и его рассеянные мысли пришли наконец в ясность.
– Дай мне пощупать твой пульс, дорогой Рэморни, –
сказал принц, – я кое-что смыслю в этом искусстве. Как!
Ты мне протягиваешь левую руку, сэр Джон? Это против
правил как медицины, так и учтивости.
– Правая уже отслужила вашему высочеству, – про-
бормотал больной тихим, надломленным голосом.
– Что ты хочешь сказать? – смутился принц. – Я знаю,
твой слуга Черный Квентин потерял руку, но он и левой
может наворовать ровно столько, сколько надо, чтобы
угодить на виселицу, так что в его судьбе ничто, в сущно-
сти, не изменилось.
– Эту потерю на службе вашей милости понес не он…
Ее понес я, Джон Рэморни.
– Ты? – сказал принц. – Ты дурачишь меня, или твой
рассудок еще не прояснился после снотворного.
– Даже если сок всех маков Египта сольется в одно
питье, – сказал Рэморни, – его действие на меня рассеется,
когда я погляжу вот на это.
Он вынул из-под одеяла забинтованную правую руку и
протянул ее принцу.
– Если все это развязать, – сказал он, – ваше высочество
увидит кровавый обрубок – все, что осталось от той руки,
которая всегда была готова обнажить меч по первому ве-
лению вашей милости.
Ротсей в ужасе отшатнулся.
– Это должно быть отомщено! – воскликнул он.
– В малой мере уже отомщено, – сказал Рэморни. –
Кажется, я видел здесь только что Бонтрона… Или видение
ада, возникшее в моем мозгу, когда я пробудился, поро-
дило близкий ему образ? Ивиот, позови этого скота – ко-
нечно, если он в пристойном виде.
Ивиот вышел и вскоре вернулся с Бонтоном, избавив
его от наказания, для него не столь уж неприятного, – вы-
пить вторую бутыль вина, потому что первую он уже
осушил и она не произвела на него заметного действия.
– Ивиот, – сказал принц, – не позволяй этой твари по-
дойти ко мне. Моя душа отшатывается от него в ужасе и
отвращении, в его внешности есть что-то столь чуждое
моей природе, что меня кидает в дрожь, как перед мерзо-
стной змеей, против которой восстает инстинкт.
– Сперва послушаем, что он скажет, милорд, – возразил
Рэморни. – Он немногословен, как никто, разве что заста-
вили бы говорить мехи с вином. Ты с ним расправился,
Бонтрон?
Дикарь поднял секиру, которую все еще держал в руке,
и снова опустил лезвием вниз.
– Хорошо. Как ты узнал человека? Ночь, мне сказали,
темная.
– По виду и на слух: одежда, походка, свист.
– Довольно, прочь с моих глаз!. А ты, Ивиот, вели дать
ему золота и вина вдосталь по скотской его природе…
Прочь с моих глаз!. И ты вместе с ним.
– А кого умертвили? – спросил принц, избавившись от
чувства омерзения и ужаса, которое владело им, покуда