Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
разве я неправ? К чему приводили неравные браки в доме
Мак-Калланмора и могущественных Мак-Линов? И даже у
самих государей наших островов? Чем кончались они для
самонадеянных искательниц, если не разводом, лишением
наследства, а то и худшей участью? Ты не мог бы обвен-
чаться с моей дочерью пред алтарем, а и мог бы, так разве с
левой руки*. Я же… – Он подавил в себе закипевшее воз-
мущение и заключил: – Я хоть и простой, да честный
пертский горожанин и предпочту увидеть свою дочь за-
конной и неоспоримой супругой ремесленника, равного
мне по состоянию, нежели узаконенной наложницей го-
сударя.
– Я намерен обвенчаться с Кэтрин пред лицом свя-
щенника и всего мира, пред алтарем и пред черными ска-
лами Айоны! – сказал в бурном порыве молодой вождь. – Я
люблю ее с юных лет, и нет таких уз веры или чести, ка-
кими я дал бы себя связать. Я испытал свой народ. Пусть
только мы выиграем битву (а сердце мое говорит мне: если
будет у меня надежда завоевать Кэтрин, мы победим не-
пременно!), и тогда я настолько завладею любовью моего
народа, что, приди мне в голову взять жену из богадельни,
ее примут у нас с таким же ликованием, как если бы она
была дочерью Мак-Калланмора. Но ты отвергаешь мое
сватовство? – сурово добавил Эхин.
– Ты принуждаешь меня говорить оскорбительные
вещи, – сказал старик, – а потом сам же накажешь меня за
них, потому что я весь в твоей власти. Но с моего согласия
дочь моя никогда не выйдет замуж иначе, как за ровню.
Сердце ее разорвалось бы из-за непрестанных войн и веч-
ного кровопролития, связанных с твоею долей. Если ты и
вправду любишь мою дочь и помнишь, как ее страшили
вражда и распри, ты не пожелаешь ей без конца подвер-
гаться ужасам войны, которая для тебя будет всегда и не-
избежно главным делом жизни, как была для твоего отца.
Избери себе в жены дочь какого-нибудь гэльского вождя,
сынок, или неистового барона из Низины. Ты молод, кра-
сив, богат, ты высокороден и могуч, твое сватовство не
будет отклонено. Ты легко найдешь такую, что она будет
радоваться твоим победам, а при поражениях ободрять
тебя. Кэтрин же победы твои будут страшить хуже пора-
жения. Воину подобает носить стальную перчатку – зам-
шевая через час разорвется в клочья.
Темное облако прошло по лицу молодого вождя, только
что горевшему живым огнем.
– Прощай, единственная надежда, – воскликнул он, –
которая еще могла осветить мне путь к победе и славе! – Он
замолк и некоторое время стоял в напряженном раздумье,
потупив глаза, нахмурив брови, скрестив руки на груди.
Потом поднял обе ладони и сказал: – Отец (потому что ты
всегда был для меня отцом), я открою тебе тайну. Разум и
гордость равно советуют молчать, но судьба принуждает
меня, и я повинуюсь. Я посвящу тебя в самую сокровенную
тайну, какую может открыть человек человеку. Но бере-
гись… чем бы ни кончился наш разговор, берегись выдать
кому-нибудь хоть полусловом, хоть единым вздохом то,
что я сейчас тебе поведаю. Сделай ты это хотя бы в самом
отдаленном уголке Шотландии, знай – повсюду есть у меня
уши, чтоб услышать, и рука, чтоб вонзить кинжал в грудь
предателя! Я… Нет, слово не хочет слететь с языка!
– Так не говори его, – остановил осторожный Гловер. –
Тайна уже не тайна, когда сошла с языка. Не хочу я такого
опасного доверия, каким ты мне пригрозил.
– Все-таки я должен сказать, а ты – выслушать, – сказал
юноша. – В наш век битв, отец, был ты сам когда-нибудь
бойцом?
– Только однажды, – ответил Саймон, – когда на
Славный Город напали южане. Я как верный гражданин
был призван стать на защиту города наравне со всеми це-
ховыми людьми, обязанными нести дозор и охрану.
– Ну, и как ты чувствовал себя при этом? – спросил
юный вождь.
– А какое это имеет касательство к нашим с тобой де-
лам? – сказал в недоумении Саймон.
– Большое, иначе я не спрашивал бы, – ответил Эхин с
тем высокомерием, которое он нет-нет да и напускал на
себя.
– Старика нетрудно склонить на беседу о прошлых
днях, – сказал, поразмыслив, Саймон. Он был не прочь
перевести разговор на другой предмет – И должен я соз-
наться, мои чувства были тогда далеки от той бодрой уве-
ренности, даже радости, с какою, видел я, шли в битву
другие. Я был человеком мирной жизни и мирного про-
мысла, и хотя, где требовалось, я всегда выказывал доста-
точное мужество, однако редко случалось мне спать хуже,
чем в ночь накануне того сражения. Мысли мои были
всполошены рассказами, недалекими от истины, о сак-
сонских лучниках: что будто бы они стреляют стрелами в
суконный ярд длиной и что луки у них на треть длиннее
наших. Только задремлю, как защекочет мне бок соло-
минка в тюфяке, и я просыпаюсь, вообразив, что в моем
теле трепещет английская стрела. Рано утром, когда я с