Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
грехом пополам уснул просто от усталости, меня разбудил
общинный колокол, призывая нас, горожан, на городские
стены… Никогда до той поры его гудение не казалось мне
столь похожим на похоронный звон.
– Дальше!.. Что было потом? – спросил Эхин.
– Надел я свой панцирь, какой был у меня, – продолжал
Саймон, – подошел к матери под благословение, – а была
она женщина высокого духа, – и она мне рассказала, как
сражался мой отец за честь нашего Славного Города. Это
меня укрепило, и еще храбрее почувствовал я себя, когда
оказался в одном ряду с другими людьми из цехов – все с
луками в руках, потому что, как ты знаешь, граждане Перта
искусны в стрельбе из лука. Рассыпались мы по стенам, а
среди нас замешалось несколько рыцарей и оруженосцев в
надежных доспехах, и они с этаким смелым видом – небось
полагались на свои латы – сказали нам поощрения ради,
что зарубят своими мечами и секирами всякого, кто по-
пробует уйти с поста. Меня самого любезно уверил в том
старый Воитель из Кинфонса, как его прозвали, тогдашний
наш мэр, отец доброго сэра Патрика. Он был внук Красного
Разбойника, Тома Лонгвиля, и как раз такой человек, что
непременно сдержал бы слово, с которым обратился ко мне
особливо – потому что после беспокойной ночи я, верно,
побледнел против обычного, да и был я тогда почти что
мальчик.
– Ну и как? Его увещания добавили тебе решимости или
же страху? – сказал Эхин, слушавший с большим внима-
нием.
– Пожалуй, решимости, – ответил Саймон, – потому
что, думается мне, никогда человек так храбро не пойдет
навстречу опасности, грозящей издалека, как если его
подталкивает идти вперед другая опасность, совсем близ-
кая. Так вот, влез я на стену довольно смело и поставили
меня вместе с другими на Подзорной башне, так как я
считался неплохим стрелком. Но меня обдало холодом,
когда англичане в полном порядке двинулись на приступ
тремя сильными колоннами – лучники впереди, конные
мечники позади. Они шли прямо на нас, и кое-кого в наших
рядах разбирала охота выстрелить, но это было настрого
запрещено, и мы должны были стоять тихо, укрывшись как
можно лучше за бойницами. Когда южане разбились на
длинные шеренги, попадая, как по волшебству, каждый на
свое место, и приготовились прикрыться павизами – щи-
тами во весь рост, – которые они ставили перед собой, у
меня как-то странно защекотало в горле и захотелось пойти
домой глотнуть чего-нибудь покрепче воды. Но, глянув
вбок, я увидел достойного Воителя из Кинфонса, натяги-
вающего тетиву своего большого лука, и мне подумалось,
что будет жаль, если он потратит стрелу на верного шот-
ландца, когда перед нами так много англичан, вот и остался
я стоять где стоял – в удобном таком уголке между двумя
зубцами. Англичане продвинулись вперед и натянули те-
тивы – не на грудь, как натягивают ваши горские удальцы,
а на ухо, – и не успели мы призвать святого Андрея, как
полетела в нас целая стая их «ласточкиных хвостов» –
стрел, оперенных на две стороны. Я зажмурился, когда они
в первый раз подняли свои луки, и, надо думать, вздрогнул,
когда стрелы застучали о парапет. Но поглядел я вокруг и
вижу – никто не ранен, кроме Джона Скволлита*, город-
ского глашатая, которому длиннющая, в суконный ярд,
стрела пробила челюсти. Тут я собрался с духом и вы-
стрелил в свой черед с доброй охотой и точным прицелом.
Коротышка, в которого я метил (он как раз выглянул из-за
щита), упал с моей стрелою в плече. Мэр крикнул: «Не-
дурно прошил, Саймон Гловер!» – «За святого Иоанна и за
город его, собратья мои мастера!» – закричал я, хотя тогда я
был только еще подмастерьем. И поверишь ли, до конца
битвы – а завершилась она тем, что враг отступил, – я знай
себе натягивал тетиву и выпускал стрелы так спокойно, как
будто стрелял в мишень, а не людям в грудь. Тут я стяжал в
некотором роде славу, и после мне всегда думалось, что,
когда явится в том нужда (сам я зря не полез бы), не уроню
я эту свою славу. Вот и все, что могу я тебе рассказать о
моем воинском опыте. Случалось, грозили мне другие
опасности, но, как благоразумный человек, я старался их
избегать, когда же уклониться было невозможно, я смотрел
им в лицо, как должно порядочному гражданину. Держи
голову высоко, иначе в Шотландии не проживешь.
– Я понял твой рассказ, – сказал Эхин, – а моему вряд ли
ты поверишь, зная, из какого я племени и чей я сын…
Хорошо, что старый вождь лежит в могиле, где никогда не
узнает о том, что услышишь ты! Смотри, отец мой, огонь,
который я принес, едва светит, гореть ему осталось не-
сколько минут, но, пока он не угас, я должен сделать свое
мерзкое признание. Отец, я трус! Слово сказано наконец, и
тайной моего позора владеет другой!
Молодой человек поник как бы в обмороке, вызванном
мукой рокового признания. Гловер, движимый и страхом и