Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

Я сей­час встре­тил от­ца Ге­кер­на: он рас­спра­ши­вал об уми­раю­щем с силь­ным уча­сти­ем; рас­ска­зал со­дер­жа­ние, - вы­ра­же­ния пись­ма П-а. Ужас­но! ужас­но! Не­вы­но­си­мо: не­че­го бы­ло де­лать...

Весь го­род, да­мы, ди­пло­ма­ты, ав­то­ры, зна­ко­мые и не­зна­ко­мые на­пол­ня­ют ком­на­ты, справ­ля­ют­ся об уми­раю­щем. Се­ни на­пол­не­ны не­смею­щи­ми взой­ти да­лее. При­ез­жа­ет сей­час Эли­за Хит­ро­ва, вхо­дит в его ка­би­нет и ста­но­вит­ся на ко­ле­на.

Ан­то­нов огонь раз­ли­ва­ет­ся; он все в па­мя­ти. Со­хра­ни­те для ме­ня сии пись­ма и дай­те про­честь

И.И.Дмит­рие­ву и Свер­бее­ву.

Во мно­гих ожес­то­че­ние, зло­ба про­тив Ге­кер­на: но не­сча­ст­ный спас­ший­ся - не не­счастнее ли его!

Сей­час ска­зал он док­то­ру и по­эту Да­лю, ав­то­ру Кур­ган­но­го Ко­за­ка, ко­то­рый от не­го не от­хо­дит: «Ска­жи, ско­ро ли это кон­чит­ся? Скуч­но!» - Он - в по­след­них ми­ну­тах.

За­бы­ва­ет­ся и на­чи­на­ет го­во­рить бес­смыс­ли­цу. У не­го на­ча­лась аго­ния, пред­смерт­ная ико­та, а его же­на на­хо­дит, что он луч­ше, чем вче­ра! Она на­хо­дит­ся у две­ри в его ка­би­нет, ино­гда она ту­да за­хо­дит, ее ли­цо не вы­ра­жа­ет по­ни­ма­ния бли­зо­сти смер­ти. (фр.)

«Опус­ти­те сто­ры, я спать хо­чу» ска­зал он сей­час. 2 ча­са по­по­луд­ни...[707].

Ка­кой не­ожи­дан­ный пе­ре­ход на фран­цуз­ский язык! Тур­ге­нев не по­ни­мал, что про­ис­хо­дит, по­че­му На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на так стран­но ве­дет се­бя! Он не дога­ды­вал­ся, что она «уми­ра­ла» вслед за суп­ру­гом, пе­ре­жи­вая те же пред­смерт­ные му­ки, и не мог­ла не не­сти бес­смыс­ли­цу. Тур­ге­нев и сам был хо­рош! Он со­би­рал­ся обе­дать у Ви­ель­гор­ско­го, «справ­ляя» аго­нию дру­га?!

Позд­нее Жу­ков­ский, ве­ро­ят­но, объ­яс­нил ему:

Спо­кой­ное вы­ра­же­ние ли­ца его и твер­дость го­ло­са об­ма­ну­ли бед­ную же­ну; она вы­шла как про­си­яв­шая от ра­до­сти ли­цом. «Вот уви­ди­те, - ска­за­ла она док­то­ру Спас­ско­му, - он бу­дет жив, он не ум­рет». А в эту ми­ну­ту уже на­чал­ся по­след­ний про­цесс жиз­ни. Я сто­ял вме­сте с гра­фом Вьель­гор­ским у по­сте­ли его, в го­ло­вах; сбо­ку сто­ял Тур­ге­нев. Даль шеп­нул мне: «От­хо­дит». Но мыс­ли его бы­ли свет­лы. Из­ред­ка толь­ко по­лу­дре­мот­ное за­бы­тье их оту­ма­ни­ва­ло....[708]

Даль, у ко­то­ро­го бы­ло вре­мя, что­бы от­дох­нуть и все об­ду­мать в спо­кой­ной об­ста­нов­ке, как ли­те­ра­тор, опи­сал эти со­бы­тия с ку­да боль­шим по­ни­ма­ни­ем глу­би­ны и смыс­ла про­ис­хо­дя­ще­го:

В про­дол­же­ние дол­гой, то­ми­тель­ной но­чи гля­дел я с ду­шев­ным со­кру­ше­ни­ем на эту та­ин­ст­вен­ную борь­бу жиз­ни и смер­ти - и не мог от­бить­ся от трех слов, из Оне­ги­на, трех страш­ных слов, ко­то­рые не­от­вяз­чи­во раз­да­ва­лись в ушах и в го­ло­ве мо­ей: Ну что ж? Убит! О, сколь­ко си­лы и зна­че­ния в трех сло­вах этих! Ужас не­воль­но об­да­вал ме­ня с го­ло­вы до ног - я си­дел, не смея дох­нуть, и ду­мал: «Вот где на­до изу­чать опыт­ную муд­рость, фи­ло­со­фию жиз­ни - здесь, где ду­ша рвет­ся из те­ла; то, что уви­дишь здесь, не най­дешь ни в тол­стых кни­гах, ни на шат­ких ка­фед­рах на­ших».

Ко­гда тос­ка и боль его одо­ле­ва­ли, он кре­пил­ся усиль­но и на сло­ва мои «тер­петь на­до,

лю­без­ный друг, де­лать не­че­го, но не сты­дись бо­ли сво­ей, сто­най, те­бе бу­дет лег­че», - от­ве­чал от­ры­ви­сто: «нет, не на­до сто­нать; же­на

ус­лы­шит; и смеш­но же, что­бы этот

вздор ме­ня пе­ре­си­лил; не хо­чу».

Пульс стал упа­дать при­мет­но, и вско­ре ис­чез во­все. Ру­ки на­ча­ли стыть. Уда­ри­ло два ча­са по­по­луд­ни, 29 янв.
– и в Пуш­ки­не ос­та­ва­лось жиз­ни - толь­ко на ѕ ча­са! П. рас­крыл гла­за и по­про­сил мо­че­ной мо­рош­ки. Ко­гда ее при­нес­ли, то он ска­зал внят­но: «По­зо­ви­те же­ну, пусть она ме­ня по­кор­мит». Др. Спас­ский ис­пол­нил же­ла­ние уми­раю­ще­го. На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на опус­ти­лась на ко­ле­ни у из­го­ло­вья смерт­но­го од­ра, под­нес­ла ему ложеч­ку, дру­гую - и при­ник­ла ли­цом к че­лу от­хо­дя­ще­го му­жа. П. по­гла­дил ее по го­ло­ве и ска­зал: «Ну, ну, ни­че­го, сла­ва Бо­гу, все хо­ро­шо!».

Вско­ре по­до­шел я к В.А.Жу­ков­ско­му, кн. Вя­зем­ско­му и гр. Ви­ель­гор­ско­му и ска­зал: от­хо­дит! Бод­рый дух все еще со­хра­нял мо­гу­ще­ст­во свое — из­ред­ка толь­ко по­лу­дре­мот­ное заб­ве­ние на не­сколь­ко се­кунд ту­ма­ни­ло мыс­ли и ду­шу. То­гда уми­раю­щий, несколь­ко раз, по­да­вал мне ру­ку, сжи­мал ее и го­во­рил:

«Ну, по­ды­май же ме­ня, пой­дем, да вы­ше, вы­ше - ну пой­дем!» Опа­мя­то­вав­шись ска­зал он мне: «Мне бы­ло при­гре­зи­лось, что я с то­бой ле­зу вверх по этим кни­гам и пол­кам, вы­со­ко — и го­ло­ва за­кру­жи­лась».

Не­мно­го по­го­дя он опять, не рас­кры­вая глаз, стал ис­кать мою ру­ку и, по­тя­нув ее, ска­зал: «Ну, пой­дем же, по­жа­луй­ста, да вме­сте!»

Дру­зья и ближ­ние, мол­ча, сло­жа ру­ки, ок­ру­жи­ли из­го­ло­вье от­хо­дя­ще­го. Я, по прось­бе его, взял его под мыш­ки и при­под­нял по­вы­ше. Он вдруг, буд­то про­снув­шись, бы­ст­ро рас­крыл гла­за, ли­цо его про­яс­ни­лось, и он ска­зал:

«Кон­че­на жизнь».

Я не дос­лы­шал и спро­сил ти­хо: «Что кон­че­но».

«Жизнь кон­че­на», - от­ве­чал он внят­но и по­ло­жи­тель­но.

«Тя­же­ло ды­шать, да­вит» - бы­ли по­след­ние сло­ва его. Все­ме­ст­ное спо­кой­ст­вие раз­ли­лось по все­му те­лу - ру­ки ос­ты­ли по са­мые пле­чи, паль­цы на но­гах, ступ­ни, ко­ле­на также, - от­ры­ви­стое, час­тое ды­ха­ние из­ме­ня­лось бо­лее и бо­лее на мед­лен­ное, ти­хое, про­тяж­ное - еще один сла­бый, ед­ва за­мет­ный вздох - и - про­пасть не­объ­ят­ная, не­из­ме­ри­мая раз­де­ля­ла уже жи­вых от мерт­во­го![709].

Бы­ло 2 ча­са 45 ми­нут. Пуш­ки­на не ста­ло.

Кру­ги по во­де

Пуш­кин умер, но ка­та­ст­ро­фа 1837 го­да на этом не за­кон­чи­лась. Ду­эль­ная ис­то­рия, пе­ре­став быть ча­ст­ным де­лом пуш­кин­ской се­мьи, вы­шла на по­верх­ность, по­се­ли­лась в умах и серд­цах мно­гих лю­дей. Слу­хи и до­мыс­лы как кру­ги по во­де ста­ли рас­хо­дить­ся по стра­не, вы­зы­вая вол­не­ние и сму­ту в на­строе­ни­ях рос­си­ян.

Лю­ди, со­брав­шие­ся у до­ма Пуш­ки­на, в боль­шин­ст­ве сво­ем книг его не чи­та­ли. Они про­сто слы­ша­ли, что ино­стра­нец убил рус­ско­го, к то­му же по­эта, а зна­чит, ра­ни­мо­го и без­за­щит­но­го, и при­шли вы­ра­зить не­со­гла­сие с за­силь­ем ино­стран­цев, ко­то­рые сво­им са­мо­лю­бо­ва­ни­ем и хищ­ны­ми по­вад­ка­ми раз­ру­ша­ли пат­ри­ар­халь­ный, се­мей­ный ук­лад рос­сий­ской жиз­ни.