Прекрасный белый снег
Шрифт:
Сергей помолчал немного, прошёлся по кабинету, посмотрел на Веньку. — Подумайте над тем, что я сказал. Ну всё, на сегодня, думаю достаточно! А завтра поглядим, как дела пойдут. Хорошо?
— Хорошо, — машинально ответил Веня. — Поглядим.
— И не вступайте, умоляю, в тесные контакты, там у себя, в палате, очень вас прошу! Вы на днях отсюда выйдете, а сколько им здесь оставаться, даже Господу Богу неизвестно! Обещаете?
— Обещаю, — твёрдо ответил Веня. — Да мне, в общем-то, и ни к чему. Тем более, раз вы говорите завтра...
— Завтра, Вениамин, — с лёгкой укоризной произнёс Сергей, — завтра мы только поглядим! А там уже, возможно, хоть что-то и решим. Вы слишком-то, Веня, не спешите! Ничего пока не ясно!
На этой оптимистичной ноте разговор можно было считать законченным. Сергей подошёл к окну, открыл фрамугу.
— А теперь идите ужинать. Я слышал, курица сегодня. Не мешало бы вам немного подкрепиться. И не забудте горло на ночь прополоскать...
Полночи Венька ворочался с боку на бок в тяжёлом забытьи. Заснуть по настоящему ему никак не удавалось. То ли курица неправильно легла, то ли диссонанс когнитивный одолел, а может днём, на неделю вперёд выспался. В ночной тиши, под нежным воздействием таблеток мирно храпели психи, негромко тикали настенные часы, вот уже и первый трамвай прозвенел за больничными воротами, и лишь тогда он наконец забылся в беспокойной тяжкой дрёме.
Глава седьмая
Под утро Вене приснился странный сон. На чистом молодом лугу он неспешно жевал свежую зелёную травку волшебного изумрудного оттенка, в этом чудесном мире он был лошадью. Или, скорее, конём, только не молодым горячим скакуном, нет, увы! Довольно старым, пожившим уже лошаком, из тех, о которых говорят: старый конь глубоко не вспашет, но и борозды не испортит, а ещё (он осознал это особенно остро), что коней на переправе не меняют. Привязанный длинной верёвкой к одинокой березе Веня послушно и мирно пасся, мягкими губами неспешно подрывая горьковато-сладкую полевую зелень. Внимательно выбирая сладкие, сиреневые цветочки кашки и обходя горькие ростки полыни да ядовито-жёлтые, дурманящие обманчиво нежные солнечные кружочки мать-мачехи неспешными шагами он обходил свою территорию по кругу. Ему было спокойно и легко.
Неподалёку, совершенно свободно, без всяких верёвок и берёз, паслась одинокая, молодая, золотисто-гнедая кобылица. Время от времени, лениво помахавая хвостом под жарким солнцем она отгоняла надоедливых мух. В отливе полуденного света спелыми пшеничными колосьями играла на лёгком ветерке её золотая грива, а от кобыльего её, беспокойного молодого лона изливался, казалось, мягкий бронзовато-рыжий свет. Неспешной иноходью, слегка покачивая бёдрами, она медленно приближалась к Вене. "Одинокая! Красивая какая! — мелькнула вдруг у Венички шальная мысль." — И тут же ангелы, откуда они только взялись, нежно пропели в голове: — Красивая какая!!! Веня!!! Одинокая какая!!!
— Ах, ангелы, — с какой-то неясной грустью подумал Веня. — Зачем вы обманываете меня? Так не бывает, ангелы, красивые кобылицы не бывают одиноки! Просто не могут! Это невозможно! Совершенно невозможно!
— Бывает, — Веня, — бывает, — серебряными голосами отозвались тут же ангелы. — Могут, Веня! Могут! Ещё как могут! Верь нам, Веня! Верь! Возможно! Ещё как возможно!
И с этими словами исчезли где-то в звенящей синеве.
Оставалось только согласиться. Как же можно не согласиться с ангелами? И Веня шагнул ей навстречу, как в пропасть, в зелёную высокую траву.
— Ну и как тебе наша травка? — с тихим призывным храпом негромко игогокнул он. — Правда, хороша? Кстати, ничего, что на Ты? Вот так сразу...
Ах, ангелы, ангелы! Ах, если бы вы знали! Ах, этот гибкий стан! Эта тонкая, нежная спина! Длинные стройные ноги на тёмных высоких копытах! Волнующий, подобранный живот! Ах, этот хвостик! Эти гнедые, соломенные ресницы! Пшеничная чёлка, развевающаяся на ветру. О, ангелы, ангелы мои! Если бы вы знали! Если бы вы только знали! О, эти муки, о вершины наслаждения!
Она подошла поближе, какими-то усталыми глазами посмотрела внимательно на Веничку, смешно немного, будто удивлённо приподняла пшеничные брови и тихонько всхрапнула в ответ:
— Are you puffing?
По счастью, Веничка бывал в Индии, и знал уже, что означает это выражение. "Are you puffing?", затем hash, gush, maryguana и далее по списку, почти дословно означает: а вы пыхаете? Травку курите? В лёгкой растерянности Веня приподнял голову, всхрапнул негромко. Нет, там, в Индии, конечно, всякое случалось, и тем не менее, вопрос ему показался немного неожиданным. Однако ляпнуть в ответ глупость Веня, к счастью, не успел. Она качнула легонько головой и одними только, мягкими губами, произнесла негромко:
— Шучу, Веня, шучу. Be my guest! Присоединяйся!
Проснулся Веня довольно поздно, в приподнятом немного настроении. Оказалось, побыть иногда лошадью, во сне конечно, совсем не так уж плохо. Реальность, однако, оказалась несколько иной. Стальная дверь под замком на входе в отделение, как ни казалось это странным, никуда не испарилась, да и толстые тюремные решётки на окнах, в воздухе тоже не растаяли. "Да уж, — грустно подумал Веня, — вместо неба синего белый потолок..." Никакой зелёной травки, и уж тем более, прекрасной кобылицы тут явно не предполагалась. И хотя, столь неожиданно возникшая вчерашним вечером перспектива провести в дурке неопределённо долгий срок, столь же внезапно вроде бы почти и отступила, что понятно, внушало всё же определённый оптимизм, на душе у Веньки опять стало вдруг тревожно. Гадко и тревожно. "Как там, — размышлял он, — Светка? Как она? И с ней ведь, тоже придётся как-то объясняться." Даже просто представить, как он посмотрит ей в глаза Веня был не в состоянии. Думать об этом не хотелось...
Отделение меж тем, оживало постепенно размеренным своим, тихим больничным бытом, психи умывались в душевой за дверью с весёлым кашалотом, и перекидываясь в ожидании завтрака замечаниями ни о чём, перемещались постепенно в комнату отдыха, действительно оказавшуюся одновременно и столовой. Венька стрельнул немного зубной пасты у Костяна, пальцем почистил зубы, умылся и тихо поплёлся вслед за остальными. Народ неспешно рассаживался по своим местам за белыми прямоугольными столами, кто-то, расположившись на диване, таращился молча в телевизор, в углу на отдельном, накрытом голубенькой в мелкий квадратик клеёнкой столике побулькивал блестящий самовар. Завтрак в дурке начинался довольно поздно, снегопад за окном, тот что, ещё вчера казалось будет идти вечно, наконец закончился, день обещал быть солнечным. И словно в подтверждение тому остренькие жёлтенькие стрелки из-за щёлок между занавесками высветили золотом крохотные, повисшие в воздухе пылинки. Бодрый диктор с экрана телевизора рассказывал о достижениях российского автопрома и потрясающих воображение будущих новинках Волжского автомобильного завода... "Идеальная картинка, — неожиданно для самого себя вдруг подумал Веня. — Почти как в кино. Покой и тишина... Клуб самоубийц..."
Спустя несколько минут он услышал как открылась тяжёлая металлическая дверь на входе в отделение, и дылда-санитар вкатил в столовую тележку на резиновом ходу, с большой кастрюлей посередине, белым вафельным полотенцем покрытой внушительных размеров горкой бутербродов, глубокой, полной варёных яиц алюминиевой миской, ложками, белыми, как в пионерском лагере металлическими кружками и несколькими стопками тарелок на нижней полке. Венька нашарил глазами свободное место за одним из столиков, подошёл: "Не возражаете?" Никто не возражал. Настолько двинутых, к счастью, не нашлось.