Прекрасный белый снег
Шрифт:
Выступать на Спартакиадах народов СССР могли спортсмены старше то ли шестнадцати, то ли даже восемнадцати лет, теперь Светка этого уже не помнила, и только мастера спорта — ну то есть, мастерами они могли ещё не быть, но соревновались по программе мастеров. А на Спартакиадах школьников, понятно, только учащиеся школ.
В отличие от обычных чемпионатов СССР, куда приезжали команды различных спортобществ всего Советского Союза, на Спартакиадах сореновались сборные республик, а также Москвы и Ленинграда, отдельной строкой приравненные к республикам. И маленькая Светка, как победительница чемпионата Ленинграда тоже была бы в сборной, и вполне могла бы попасть на Спартакиаду и даже что-то выиграть, или к примеру оказаться в тройке, автор этих строк уверен абсолютно: она вполне была способна на такое. Но увы! Увы! Во Всесоюзных чемпионатах, по крайней мере по гимнастике, могли принимать участие спортсмены не ниже первого взрослого разряда. А маленький Светик отличился во втором. По этой именно причине Михаил Юрьевич так торопился с первым взрослым: ему не терпелось увидеть Светку на уровне Союза, начать же он планировал хотя бы с Кубка Волкова, героя-космонавта, проходившего обычно в сентябре.
Итак, тренер маленького Светика в лагерь не поехал, и её, вместе с ещё несколькими девочками, чуть постарше, временно пристроили в группу к Сергею..., вот этого Светка вспомнить толком не могла: то ли Никитичу, то ли Никифоровичу, или фамилия его была Никифоров, а может и Никитин, нет, этого она уже не помнила. Девчёнки называли его Борманом, за невероятную толщину и блестящий лысый череп. Передвигался на своих слоновьих ногах Борман неспешно как медуза, носить своё огромное, килограмм, наверное, под сто пятьдесят тело ему было нелегко. Он страдал одышкой и почти непрерывно вытирал свой, блестящий на солнце капельками пота лысый череп скомканным, поминутно излекаемым с тяжёлым вздохом из заднего кармана носовым платком. Девочки в группе Бормана были как раз из тех кого Михалюрич называл ленивыми коровами, такие обычно не стремятся к великим достижениям, приходят в зал и занимаются скорее по привычке. Да и сам Борман излишними амбициями уж точно не страдал.
Всем своим видом он скорее походил на уставшего от жары гигантского тюленя, морского льва время от времени неспешно обмахивающегося ластой, чем на тренера-гимнаста. Своих воспитанниц Борман никогда не напрягал, не подгонял, ругаться на них или кричать ему было просто лень. У Бормана на тренировках, как очень скоро выяснилось, Светка по большей части была предоставлена самой себе, и ей это очень даже нравилось. Как обычно, с привычным уже для всех упорством крутила она бесконечные свои фляки и сальто на маленьком бревне, почти часами могла не отходить от нижней жерди брусьев, или обложившись матами со всех сторон разучивать большие обороты — солнышко, на возвышавшейся неким подобием турника в дальнем углу площадки верхней жерди. И только акробатику у них вёл отдельный тренер — акробат Юрий Леонидович. И утреннюю зарядку, больше похожую на тренировку, проводил с ними тоже он.
Девчёнки, для начала, пробегали босиком несколько кругов по небольшой, засыпанной песком площадке стадиона, прыгали с места через барьеры, с лёгким, как говорил Юрий Леонидович, хлопочком над головой выпрыгивали из глубокого приседа, и наконец бежали по лесной дорожке на дальнее, километра за три озеро, тоже, конечно, босиком. Пробежки по песку и лесным тропинкам босиком, по мнению Юрия Леонидовича отлично укрепляли ступни ног. У озёра мученье продолжалось: раз по десять они уже почти ползком забирались на высокую, песчаную тоже гору (откуда она только там взялась), и в завершение, измочаленные вконец зарядкой купались в озере. После этой лёгкой утренней разминочки вода казалась тёплой как парное молоко. Домой девчёнки возвращались не спеша: на утреннее построение их уже никто не ждал и в поселковую столовую, на завтрак, они шли не строем вместе с лагерем, а сами, как им вздумается. И это обстоятельство, вместе с купанием в дальнем озере, куда остальным ходить без старших строго воспрещалось, а тренерам казалось что это слишком далеко, вполне компенсировало их ежедневные мученья по утрам.
Два летних месяца в лагере на берегу Каменки быстро пролетели, Светка ещё немного выросла, научилась бегать с ускорением в гору по песку, делать солнышко на верхней жерди брусьев, танцевать вальс и танго в паре и жечь вовсю под рок-н-ролл. Недавно появившийся в Зените, чем-то почти неуловимо напоминавший девушку с сильными мускулистыми ногами, широкоплечий, довольно странного вида мужчина-хореограф по имени Марат вёл в лагере некое подобие школы танцев. И Светка, вместе с десятком других девочек и мальчишек, считавшихся в Зените перспективными, должна была посещать эти занятия в обязательном порядке.
Мальчишкам, конечно, танцы были совсем не интересны, а вот Светику неожиданно понравились. Да и сам Марат, словно почувствовав этот интерес, уделял ей на занятиях особое внимание. К прощальному лагерному костру Светка зажигала так, что все мальчишки смотрели только на неё. У неё, она сама это отлично чувствовала, получалось и правда здорово, и от этого становилось только легче и веселее: она как светлая маленькая фея раскрепощалась в танце окончательно и бесповоротно, и словно растворяясь в движении и музыке кружилась по площадке ничего вокруг себя не замечая.
Наконец подступил уже и август, уставших от лагеря мальчишек и девчёнок погрузили в большие туристические Икарусы и отвезли в город, на Аптекарский проспект.
А в августе, совершенно неожиданно даже для себя она попала на первые в своей жизни сборы. Неподалёку от жаркого, в раскидистых пальмах и каштанах южного города Сухуми, в тихом местечке под названием Гумиста на Чёрном море, Светка провела почти бесконечных три недели.
Огромный, на целый километр раскинувшийся вдоль узенького, в мелкую гальку пляжа гостинично-спортивный комплекс казалось повис неподвижно в жарком мареве августовского солнца. Отчётливо запомнила она тот солёный берег, кристально чистую, ровную как лист бумаги водную гладь у маленького пирса, пустынные тропинки между пальмами, тихий звон цикад в траве. Огромное, в ярких звёздах небо по ночам, раскалённый добела асфальт дорожек, вся эта звенящая под нещадно палящим южным солнцем роскошь казалась Светке каким-то нереальным миражом, ничего подобного в её короткой жизни пока что не случалось...
Особенно поразило её море, невероятным своим, каким-то завораживающим спокойствием по утрам, когда малюсенькие, с копеечную монетку, прозрачно-голубые выпуклыми линзочками медузьи детки, в надежде погреться под горячим солнцем подплывали к самому берегу словно говоря ей: "Привет, Светик, с добрым утром!", а она, присев на корточки зачерпывала ладошками горькую морскую воду вместе с этими медузками, и пропустив её между пальцев показывала их солнцу: "Привет, малышня, с добрым утром!" А днём, когда после первой тренировки они приходили искупатьтся и поваляться с часок под жарким солнцем, море хоть и было всё таким же голубым и совсем даже не злое, случалась и приличная волна. И уже к вечеру, если они опять выходили к морю, купаться ей разрешали не всегда — волна была такой что даже взрослые заходили в воду с некоторой опаской. И тогда море было серое и не доброе совсем. А к утру всё начиналось снова — полный штиль и малюсенькие медузки у самой кромки тихой, голубой воды.
В огромном, каких она никогда ещё не видела гимнастическом зале, с двумя коврами, двумя длиннющими акробатическими дорожками, пятью или шестью поролоновыми ямами и жарким, тоже будто иссушенным нещадным солнцем запахом магнезии, Светка немного растерялась. Рядом с ней занимались какие-то чемпионки: Советского Союза, ЦС "Зенит", спортобществ "Труд" и "Трудовые резервы", просто талантливые, это было видно сразу, девчёнки из других городов и республик Советского Союза. Они все друг друга знали, были как минимум знакомы, и только она здесь никого кроме своих не знала, была новенькой, и точно уж не самой способной и талантливой. К тому же и Михаил Юрьевич, не очень довольный выступлением своей большой надежды, Светы Богдановой на Спартакиаде, пребывал в какой-то нервной раздражённости, орал на девчёнок постоянно, и Светику теперь доставалось не меньше чем другим. "Кубок Волкова на носу, — шипел он вполголоса на них, — а вы еле шевелитесь, старые коровы! Что, девушки, на солнце перегрелись? Или замуж внезапно захотелось?"
Замуж девчёнки пока не собирались, для них это было явно рановато, но и энтузиазма эти речи им отнюдь не добавляли. А Светику, привыкшему за два лагерных месяца к относительной свободе, такое обращение казалось совсем уж каким-то новым и неприятно неожиданным. Любимого своего маленького бревна она лишилась, Михалюрич упорно гнал девчёнок на большое. "Всё девушки, детство кончилось, — говорил он им, — попу вам здесь никто подтирать не собирается. Собрались, девушки, собрались! Нечего тут слёзы лить на зрителей! Работаем на высоких снарядах, привыкаем к настоящему помосту!"