Прекрасный белый снег
Шрифт:
— Марат... — Светка замешкалась немного, отчество его она вспомнить не могла, в её воспоминаниях о прошлой жизни — не так чтобы уж очень часто, но иногда такие и случались, он был просто Маратом, хореографом, научившим её когда-то давным-давно танцевать вальс и настоящее латинос танго.
Марат поднял глаза на Светку:
— Да, девушка, чем могу...? Мы знакомы?
— Вы меня не узнаете? — улыбнулась ему Светка.
— Пардон, мадам, сказать по правде, я не очень-то уверен..., — поднимаясь ей навстречу пробормотал он удивлённо и даже как-то растерянно немного, — в моей жизни чего только не случалось..., да..., но думаю, уж вас-то, — он как-то немного театрально, словно конферансье приглашающий
Светка вытащила резинку из кармана джинс, собрала свои распущенные волосы в длинный белый хвост, покрутила немного головой:
— А так? Ничего не припоминаете? — и приподнявшись на носочек сделала балетный пируэт на левой, согнув в коленке правую с оттянутым носком — Вы называли меня Свееетиком, — пропела она улыбаясь, нашим маленьким Свееетиком...
— Светик... Маленький Светик! — Марат сделал шаг назад, словно желая рассмотреть её получше, целиком, всю с головы до пяток. — Неужели это ты? Светик! Я не сплю случайно? А ты повзрослела... Однако... Похорошела как... Кто бы мог подумать, — добавил он, уже как бы сам себе. — Ну дела... Кто бы мог подумать...
Потом они сидели в небольшом кафе, напротив парка, ели мороженое и пили кофе, они вспоминали этот лагерь и смеялись вместе, и отчего-то всё, о чём ей так мучительно было думать совсем недавно, теперь казалось каким-то светлым и далёким, и вспоминать с ним всё это Светке было совсем не тяжело.
— А помнишь, как ты стихи читала, — спрашивал её Марат, — Ромео и Джульетту? "Не надо, верю. Как ты мне ни мил, мне страшно, как мы скоро сговорились." — продекламировал он ей. — Помнишь? Светик?!
"Надо же, — подумала она. — Значит это было во втором. Он помнит, а я нет." Конечно, она помнила. Глупое хихиканье мальчишек на галёрке, себя, как она боялась ошибиться, грохот аплодисментов, всё это в её памяти осталось, а вот Марата она почему-то там вспомнить не могла. Наверное, думала она, слишком волновалась, было не до зрителей.
— А ты, вы, вы тоже были? Тоже слышали?
— Конечно! Конечно был! Ты бы знала, как я тобой гордился! Такая умничка, и у меня в группе!
Они помолчали немного, Светка, украдкой поглядывая на него тихо улыбалась, и выискивая орехи и изюм в мороженом, ковырялась потихонечьку в креманке. А он, глядя в окно, маленькими глотками прихлёбывал горячий кофе.
— Знаешь, — как-то грустно и мечтательно улыбнулся он, — а я ведь когда-то тоже был Ромео. И каким... Каким я был Ромео! Зал плакал, когда я танцевал его на сцене... Эх, годы, годы. А годы летят, наши годы летят..., — вздохнул он задумчиво. — Ну ладно, давай не будем! Чего было не вернёшь, а чему быть того не миновать! Правда?
— Правда. — кивнула головой Светка. — Не миновать. А ты, вы, вы как сейчас? — Светка всё никак не могла определиться, как к Марату обращаться. На "ты" — казалось ей, — вроде неудобно, — всё же этот странный парень был раза в два её постарше. Если не больше. Но и на "Вы" у неё не очень получалось, вёл он себя так, будто они старые друзья а не преподаватель с ученицей, пусть даже и бывшие.
— А вы, — всё-таки выкнула опять Светка. — Вы где? Всё там же?
Нет, Марат уже достаточно давно был совершенно не "всё там же". Из Зенита он ушёл, года три назад, всё по той же причине что и из Динамо, с тем разве что отличием, что на ковёр его здесь никто не вызывал и заявление по собственному ему писать уже не предлагали.
— Может, — совершенно как-то по взрослому, делился он со Светкой, — бесперспективность достала? Вот ты как думаешь, легко работать не имея перспективы?
— Нет, что вы! — отвечала ему Светка. Как же можно? У человека обязательно должна быть перспектива! Хоть какая-то мечта! Иначе, зачем жить?
— Вот именно, Светик! Мечта, мечта... Конечно, ты права! Как же без мечты? Без мечты человек засыхает преждевременно, как дерево без воды. Высыхает до корней и стареет молодым...
"Пьянки эти бесконечные, — вспоминал Марат, — Светику, думалось ему, — такие подробности, пожалуй, ни к чему. Вечные эти бухие посиделки в тренерской, вечером после тренировок, с финалом как правило, в его комнатушке на Финбане. Все люди, как люди, у каждого своя группа, какие-то надежды. И разговоры-то, все только об этом. У кого какая девчёнка... Да какая талантливая... Да вот мы с ней сейчас... Постоянно об одном и том же! И всё по кругу! А он один, ни пришей, ни пристегни, как хрен на блюде, в гордом одиночестве. Ни воспитанниц тебе талантливых, ни перспектив хоть каких-нибудь на будущее. Занятие провёл, "Спасибо, до свидания!" И опять, в лавку за портвейном. Достало!"
Нет, Светке он, конечно, ничего этого рассказывать не стал. Сказал только, что уволился сам, надоело с чужими девчёнками возиться. Тем более, знакомые позвали в другое место, в спортивную танцевально-хореографическую студию, проще говоря, школу спортивных бальных танцев, такие в начале перестройки только-только начали появляться в СССР.
Вёл там Марат, как обычно, хореографию, для всех, но и свои девчёнки и ребята у него здесь тоже появились. Отдельная, лично его группа, с которой он занимался, и сам в процессе тренировок осваивая эту новую, непривычную для него и даже не совсем обычную в его понимании школу танца, собиралась, как говорят танцоры, на паркете, в студии, состоящей собственно из не очень большого зала с зеркальной стенкой и так называемым балетным станком, представляющим собой всего лишь длинную металлическую трубу наподобие перил, у зеркала. К залу, отдельным бонусом, руководство ДК выделило и раздевалочку, без душа правда, зато с двумя широкими металлическими раковинами-умывальниками, где вода, казалось, гремела на весь огромный комплекс. Происходило всё это в ДК имени Ленсовета, на Петроградской, по вечерам — три раза в неделю, после восьми.
Школа-студия являлась хозрасчётным учреждением, платили там совсем неплохо, и по сравнению с Зенитом или предыдущим Динамо это казалось просто раем. Даже в театре, на главных ролях, Марат зарабатывал поменьше. Занятия в школе были платными, не слишком дорогими — десять рублей в месяц, всего, деньги вполне подъемные для советского трудящегося. И хотя, со своей группы Марат по договору оставлял себе ровно половину, с некоторых, казавшихся ему особенно перспективными юных танцевщиц или танцоров плату он не брал: от уроков хореографии, которые он вёл всё остальное время, Марат тоже имел долю, и неплохую: на приличную жизнь ему вполне хватало.
Они ещё долго разговаривали о чём-то, Марат глядел на эту девушку, и понимал: расставаться он с ней не хочет. Она просто заворожила его девичьей своей чистой красотой, неподдельной искренностью в как-будто голубых, но в то же время грустно-серых, с нежной поволокою глазах.
И тут, то ли ангелы спустились с небес и разверзли его рот, то ли демоны взошли из подземелья, трудно сказать, что это было, но только Марата вдруг словно кольнуло что-то в левый бок, тихонечко, прямо под ребро. И тут же чей-то тихий, странно знакомый голос прошептал ему прямо в ухо: "Возьми её к себе, Марат! Возьми! Не пожалеешь..."