Прекрасный белый снег
Шрифт:
— Вень, можешь подождать немножко? — спросила его Светка, — голова с пляжа вся а песке, а тут вода идёт так слабо... Поможешь мне голову промыть? Не бойся, я в купальнике, — улыбнулась она грустно. — Приставать не стану...
А он и не боялся... Ну разве можно боятся ангелов?
Она действительно к нему не приставала, купальник снимать совсем не собиралась, а он, немного растерявшись как быть не знал и чуть было не залез под душ в своих потёртых джинсах. Она наклонила голову под душем, он отступил немного и поливал её волосы из лейки, перебирал их пальцами и гладил, и опять перебирал и снова гладил, и в нём опять вдруг ожила тихая какая-то нежность и печаль. Когда же они справились с этой титанической задачей она присела на маленькую табуреточку у стенки, подняла глаза на Веньку и сказала грустно:
— А знаешь, Вень, я ведь не одна теперь...
Нет, всё что угодно, но такого он не ожидал. Хотя... Как знать, как знать... Возможно, именно чего-то в этом роде как раз и ожидал, и именно этого боялся...
— Кто он? — спросил он тихо. — Я его знаю? Это тот самый? Вадик?
— Нет, Вень, это не Вадим. И ты его не знаешь.
— И давно? Из-за него ты меня бросила?
— Венька, — горестно всплеснула она руками. — Ну ты совсем ничего не понимаешь! Да какая разница, давно, недавно? Он тут совершенно ни при чём! И не бросала я тебя! Ну как ты не поймёшь, само у нас всё закончилось! Само! И кто тут виноват?! Да я не знаю! Чья в том вина? Моя, твоя? Да что теперь... Никто не виноват! Просто так сложилось. Не было продолжения у нас, ты понимаешь? Не было! Ну какое, скажи мне, продолжение, когда ты сам оказался не готов! Ты что, не понимашь? Я же сто раз тебе пыталась объяснить, но ты ведь не слышишь ничего! Ты вообще, хоть кого-нибудь кроме себя, умеешь слушать?
— Свет, — посмотрел он ей в глаза, — ты просто скажи, честно, давно он у тебя? Может я пойму? Может, тогда мне легче станет?
— Нет, — немного раздражённо ответила она, — ну ты, Веня, совсем дурак! Да пойми ты, никакого отношения к нам с тобой это не имеет! Тем более, теперь...
— Ладно, — сказал ей Венька. — Я тебя понял. Хорошо понял. Пойду-ка я пожалуй...
Роняя за собой маленькие лужицы воды и мёртвые скупые слёзы он вышел в комнату, одел футболку, обулся, высунув голову из номера убедился что рядом никого. Тихонько, словно опасаясь что услышат прикрыл за собой входную дверь, спустился на носочках вниз, прокрался незамеченным мимо погруженной в журнал администраторши и оказался наконец на улице.
Ночными звёздами в чёрном небе расплескалась ночь, негромко пели что-то грустное в траве цикады, в лагерь возвращаться Веньке не хотелось. Он вытащил пачку сигарет, достал одну, дрожащими пальцами ломая спички добыл наконец себе огонь и закурил. Отчаяния никакого, он как ни странно, не испытывал, напротив, ему даже стало как-то легче. Он словно ждал чего-то именно такого, и боялся себе в том признаться, готовился к худшему давно, и вот оно случилось, гнойник вдруг лопнул сам и сразу стало легче. Обиды никакой на Светку не было, её недавнее тепло ещё хранилось в его ладонях. "Надо же, — подумал он, — прилетела сюда, к чёрту на куличики, чтобы сказать мне ЭТО..." Нет, не было у него никакой обиды, одно только разочарование, и боль, и жуткая какая-то, смертельная усталость...
"Пойду-ка я, выпью немного, что ли, — подумал он. — А что, повод есть, есть повод..." — и затушив сигарету свернул к маленькому летнему кафе, сразу за углом.
За столиком, под большим четырёхугольным тентом, с бокалом красного вина в одиночестве скучала Ира...
— Вень, ты что такой печальный? — подняв свои пьяные немного, блеснувшие внезапно цветными звёздами глаза спросила Ирка. — Что, Светка постаралась? Опять поссорились?
— Да нет, так, поговорили... По душам, — тягостно вздохнул он ей в ответ. — А ты чего грустишь?
— Да я ничего, воздухом дышу. — Вот, видишь? — она указала на пепельницу с дымящеся ещё сигаретой. — Хочешь, вместе можем подышать...
— Слушай, — страшная какая-то, отчаянная мысль внезапно промелькнула у Веньки в голове, — а давай напьёмся? Вместе?
И они напились... Вместе... Горький ликёр и красное вино, блестящие призывно Иркины глаза, всё это смешалось в его разбитом пьяном сердце, одну за другой они курили сигареты и пили, и снова пили, и наконец, покачивась поднялись в его так удачно снятый номер. Она стащила с него футболку и мокрые ещё штаны, он долго, дрожащими от сладкого ужаса руками расстёгивал лифчик на её спине, и наконец, когда изогнувшись как маленькая чёрная пантера она застонала под его напором, сквозь пьяные слёзы он подумал: "Ну и пусть... Наверное так и надо..."
...Ирка давно уже спала, серым рассветом приближалось утро, он тихо, чтобы её не разбудить оделся и ушёл в свой лагерь.
На цыпочках он прокрался в общежитие, лагерь ещё спал, он разбудил Димона, своего напарника, попросил присмотреть за пацанами. Сам же накрылся одеялом с головой и спал почти до самого обеда. Проснувшись долго стоял под горячим душем, оделся, и дабы не светить опухшей мордой в лагере, пошлёпал огородами в ближайший магазин. Взял сразу пол-ящика чёрного, пахнущего мёдом пива, первую, запрокинув голову вылил в себя сразу и долго ещё сидел на скамейке рядом с магазином. На озеро он тоже не поехал, и даже на ужин решил не выходить. В комнате, чтобы порадовать Димона, запихнул остатки пива под кровать, и снова отправился к тому же магазину...
Глава седьмая
С этого дня Венька пошёл вразнос. Он стал угрюм и нелюдим, частенько забывал побриться, и даже кореш его, Димка, сосед по комнате, поглядывал на друга как-то странно: от Веньки всё чаще серьёзно пахло алкоголем. Нет, он всё так же бегал со всеми вместе на зарядку, но пробегал теперь гораздо меньше, подтягивался на турнике без фанатизма — раз двадцать, на большее его просто не хватало, недолго отжимался от асфальта и на железных брусьях и заканчивал на том. Всё так же, или почти так же он проводил утреннюю тренировку, но больше не держал мальчишкам лапы а тупо отправлял работать на мешки, бывало ставил в пары, давал задание и сидя на крылечке, в звенящем цикадами и кузнечиками поле курил глядя в синеющую даль.
Всё чаще он отправлялся с ними в тренажёрный зал, и спрятавшись от всех на маленькой скамейке, в дальнем уголке, молча глядел как они валяют дурака. Ходить с мальчишками на речку он тоже перестал, теперь ему казалось что вода чересчур холодная, а идти уж слишком далеко. Речку с успехом заменил бассейн, мальчишкам это нравилось, они ныряли, плавали, играли в мяч, а он, поплавав немножко вместе с ними отправлялся в сауну, выгонять вчерашний алкоголь.
После обеда, когда весь лагерь замолкал на тихий час, он брал пустую сумку, набирал в ближайшем магазине пива, одну выпивал на месте и с полной уже сумкой, стараясь не греметь, в обход, полями, на полусогнутых пробирался в маленькую тренерскую, где прятал добычу под диван, от глаз подальше. Себе он говорил что это про запас, так было проще договориться с совестью.
И только поздно вечером, с лагерным отбоем наступало его время. Ребята укладывались спать, их тренеры, под то же пиво рубились в карты, он выходил из общежития и тихо, на носочках, крался в свой тайный уголок. На низеньком крылечке под чёрным звёздным небом он пил, курил, и в тяжких своих грёзах возвращался в который раз туда, куда вернуться невозможно. Он видел Светку, счастливую её улыбку, внимательные печальные глаза, и Ирку, слышал как сладко она стонет и выгибается под ним, и снова видел Светку, и вскоре всё перемешивалось окончательно, и он уже не мог понять, кто же из них кто, и кто тогда стонал, да и стонал ли, или он слышал свой же пьяный крик в бреду... Всё это повторялось вновь и вновь, как будто наяву, и с горьким ужасом думал он о Светке, в соседнем номере, за тоненькой фанерной стенкой. И снова задавал, себе уже, не Богу, совсем простой вопрос: как же такое получилось и зачем он всё это натворил...?