Прекрасный белый снег
Шрифт:
— Короче, слушай, — сказал ему Валерка. — Предложение такое. Ты провозишь через границу одну мою большую штуку, ну например, телек, или бензопилу, блоков пять Винстона, и что-нибудь ещё, по-мелочи. А я тебе оплачиваю билет. И с визой помогаю. И едешь, естественно, со мной. Берёшь что хочешь, кроме телеков и бензопил. Там у меня нормальная компашка подобралась. Тоже, спортсмены... Физкультурники... Да ты должен помнить, Саня, Леха... Ладно, увидишь в общем скоро, надеюсь...
— А что ещё за "что-нибудь по-мелочи?" — попытался уточнить Венька.
— Да не переживай ты, — взглянул на приятеля Валерка. — Мелочь она и есть мелочь. Наркотой с оружием я не занимаюсь... Хотя... — добавил он, — хотя подумать можно... Знаешь, местная братва, в Гдыне, не так давно интересовалась... Я там у них, со своими спортсменами в почёте... Спортсмены, понимаешь... Бизнесмены... — добавил он немного грустно. — Ладно, пошли-ка по-глоточку. Ты бы знал, как я тебе рад! Сто лет прошло... Пошли... Заодно и с парнями познакомишься. — И приобняв друга за плечо повёл его к своей компании.
Так Венька и попал в Поляшку. До следующего лета, год почти, таскал он бензопилы, цветные телевизоры, детские игрушки и всевозможный инструмент, постельное бельё и сигареты, утюги и водку — обычный набор нашего челнока в Поляшке. А к лету Валерка откололся, переключился на Китай и иномарки из Германии, и Венька мотался уже сам, бывало с теми же, теперь уже своими корешками, а иногда, бывало, и один.
О Светке он теперь почти не вспоминал, не то чтобы он её забыл, образ её так и стоял перед его глазами, но где-то вдалеке, словно за заснеженным стеклом, неясно как в тумане и расплывчато. Думал он о ней совсем легко, без грусти, теперь ему больше не казалось, что он понёс несправедливое какое-то, страшное наказание за что-то, чего не было. И даже воспоминания о ней со временем превратились в какой-то светлый, тёплый дым. За всеми этими челночными делами остатки его боли довольно скоро растворилась, тоска ушла будто и не было её, тоску окончательно накрыли грохот поездов, весёлый шум поляцких рынков и тихий, манящий призывно шелест неожиданно вдруг появившихся денежных знаков иностранного происхождения, преимущественно зелёных.
Звонить ей Веньке не хотелось, она ему тоже не звонила, и только раз, случайно, он встретил её в центре, почти на Невском, они и поговорить-то только не успели, оба спешили куда-то по делам, и после той случайной встречи не виделись почти целый год.
Так, в постоянных разъездах и беготне по магазинам прошла и осень и зима, и отчего-то очень быстрая весна, раз десять он успел сгонять туда-сюда, всё так же торговал на рынке в Гдыне, и всё это ему слегка поднадоело. Всё чаще он размышлял о чём-то новом, турецкой, или китайской теме, но ничего хоть сколько-нибудь близкого себе пока не находил. Однако, всё меняется когда-то, и жизнь, хоть и не часто, случается всё же преподносит нам и приятные сюрпризы.
Тот странный, казалось бы абсурдный совершенно случай, с его очками, внезапно всё резко изменил. И очень скоро, с другим уже совсем товаром он перебрался в польские ряды, и у него появились вдруг свои клиенты, заведующих магазинов Оптика он вскоре знал в лицо и набирал свою уже, надёжную команду. Он даже подумывал и о машине, какой-нибудь подержаной Ауди или БМВ, из той же Польши.
На этом радостном моменте автор, между тем, решил притормозить немного: повествование сие не о челночном бизнесе, а если кому-то это интересно, Челночная симфония — предыдущее произведение автора, как раз об этом. Мы же вернёмся к Веничке и Светке, к нашей истории любви, коротком счастье и разлуке, боли и надежде, к беспечной нашей, жестокой русской Санта-Барбаре. Хотя, подумалось тут автору, какая Санта-Барбара? У нас, в России, бывает и покруче бразильских мыльных опер, и гораздо...
Случилось это в августе, в самом конце лета, и совершенно неожиданно, как впрочем, что-то подобное всегда и происходит. Время было позднее, к нему заехали друзья, коллеги, так сказать, по цеху, они не пили даже пиво: чай, телевизор, какое-то печенье, они неспешно обсуждали свои торговые дела, как вдруг неожиданно и громко, нахально зазвонил на кухне телефон, тот самый, из какой-то прошлой жизни...
— Сейчас, — посмотрел он на часы. — Подойду. Кому ещё не спится? И с этими словами поднял трубку:
— Алло! Я слушаю.
На том конце немного помолчали, он слышал только вздохи и тихое сопенье и собирался уже повесить трубку, как вдруг знакомый нежный голос, голос его ангела, пропел из трубки:
— Привет, Венька, как дела? — И тут же, не дав ему опомнится, она добавила: — а ты бы взял меня замуж, Венька...?
А через час она приехала, и у него /наверное от той боли что-то в нём ещё осталось/, как и положено в подобных скорбных случаях, сначала ничего не получалось, она же сказала что это ничего, и всё наладится, и они выпили немного и Светка решилась поухаживать за ним сама...
А следующим вечером, почти глубокой ночью, на белом чудесном самолёте они летели в Симферополь, к ласковому морю, где их обоих много уже лет как не было, а вместе не бывало и вовсе никогда...
.
Глава девятая
У них и было-то всего десять дней, или целых полторы недели, полторы недели счастья, потом Светке пора было возвращаться на работу. Много это или мало, достоверно наука того не знает, всё в мире, как известно, познается в сравнении и всё очень относительно. Кому-то и трёх с половиной месяцев трудного, с горчинкой счастья не хватает, казалось бы, мучился себе и мучился лет ещё пятнадцать... Хотя, почему именно пятнадцать? А если, к примеру, двадцать, или скажем, восемь с половиной? Другому же и недели достаточно, чтобы всё разрушить... Танком туда-сюда раз десять нежно прокатиться, гусеницами размять, прижечь для верности... И так бывает. И вот скажите мне на милость, неделя — это много? А три месяца? Пятнадцать лет? Или пятнадцать суток? "Это не мне дали пятнадцать суток. Это нам дали пятнадцать суток..." Или лет... Много это или мало? Всё в мире очень относительно и зыбко, и познаётся по настоящему лишь тогда, когда это коснётся тебя лично, самого себя, любимого, когда захочется вдруг грызть ломая зубы стену и бессильно выть в подушку от боли и тоски...
Так или иначе, у Светика и Веньки была всего неделя с небольшим, десять ночей и девять дней счастья и радости вдвоём. Им не хотелось на шумные курорты: многолюдные пляжи, рестораны и дискотеки им были ни к чему, этот романтический этап когда-то давно ими был успешно пройден. Им просто, требовалось побыть вдвоём, где-нибудь в тихом безлюдном уголке, желательно на море.
В аэропорту было безлюдно и тёмно, на площади, у здания аэровокзала стояло с десятка полтора копеек и шестерок, пара Волг и несколько потрёпанных жизнью иномарок. Вокруг, красными угольками сигарет выделяясь в темноте, прохаживалось с полдесятка мужиков. "Бомбилы", — сразу понял Венька.
Начать он решил издалека: куда, мол, ехать и сам ещё не знаю, неплохо бы по ценам для начала сориентироваться. Номер, однако, не удался: бомбилы, как известно, народ бывалый, бомбилу, тем паче крымского, на такой простой мякине не обманешь. Поездка в Ялту и Гурзуф здесь предлагались по цене билета в Питер, самолётом, немного подешевле Феодосия, и самый дешёвый, почти бюджетный вариант поездки — совсем уже близкая отсюда Евпатория.
Нет, ехать в Ялту или Гурзуф, тем более за такие деньги Веньке отчего-то не хотелось. Светка с сумками сидела на скамеечке, напротив аэровокзала, и он решил пройтись до остановок, там тоже стояли какие-то машины. Цены здесь оказались на порядок ниже, но предлагали ту же Ялту, Феодосию и Севастополь. Он даже расстроился немного, и тут какой-то длинный парень, из обшарпанной шестёрки, совсем недорого предложил отвезти на Тарханкут, широкий, длинным носом уходящий в море мыс в западном части Крыма, километрах в ста с небольшим от Симферополя. Сюда он привозил клиента, из Марьино, небольшого приморского посёлка, пустым же обратно ему возвращаться не хотелось. К тому же, они сдавали домик, маленький, всего на комнату, кухню и веранду, но по его словам очень приличный, и главное, совершенно отдельно стоящий домик, причём на самом берегу.