Прекрасный белый снег
Шрифт:
Они немного помолчали, Костас налил водки в маленькие стопочки, выпил не чокаясь, достал из пачки сигарету, закурил и посмотрел на Веньку:
— Её звали Жемайте. Мою жену. Пять лет прошло. Уже пять лет. Автомобильная авария. Я, как видишь, жив-здоров. А её уже пять лет как нет. Ровно пять лет, сегодня. Сегодня, Венька... Выпей...
Венька молча выпил и тоже потянулся за сигаретой.
— Да, Костас, — посмотрел он на своего товарища. — Да уж. Понимаю...
— Да ладно, Венька, — взглянул на него Костас, и Венька вдруг увидел, как по его щеке, оставляя за собой узкую блестящую дорожку, медленно сползает крохотная прозрачная слезинка. — Пять лет уже прошло. Пять лет! Теперь гораздо легче. И дети, опять же. — Он тяжело вздохнул, налил ещё по полстопарика. — Эх, дети, дети. Кабы не дети... Спасибо им... Давай, Венька, ещё раз за неё. Помянем...
И они снова выпили не чокаясь.
— А ты хоть понял, Венька, — раскрыл снова книжку Костас, — к чему я тебе про Харитона этого читал? В чём смысл? Понял хоть? Пойми, Венька, ты можешь победить кого угодно, даже самого себя, ты можешь победить и реку, но ты не можешь вернуть жизнь... Знаешь, о чём это? Можно исправить всё на свете, если очень захотеть, и только жизнь вернуть нельзя! Ничью! Ни чужую, ни свою, ничью! Всё можно исправить! Кроме одного! Помни об этом, Венька...
Они ещё раз выпили за ушедшую навсегда от Костаса Жемайте, и за его детей, благодаря которым он выжил когда и жить-то не хотелось, и за любимых баб, за матерей, отцов, ещё за что-то, и Костас сказал что спать осталось им всего часа четыре, и надо хоть немножко отдохнуть.
А утром, в семь, он проводил своего друга до остановки, и со словами: "Теперь ты мне как брат, Венька, приезжай когда захочешь, мой дом — твой дом", посадил его в автобус.
Больше они не встречались, никогда, тем же летом, буквально через месяц, Венькин литовский брат погиб. Погиб он как-то глупо и случайно, совершенно по дурацки, спасая двух местных безголовых раздолбаев. На одной из улиц его родного маленького Плунге произошла авария, небольшая, в шахте канализационного коллектора. А Костас просто оказался рядом, и как человек, считающий себя здесь ответственным за всё, пройти мимо он не мог. Из колодца попахивало чем-то, напоминающим немного нашатырь, но двое ремонтников, вызванных на место происшествия, сказали что канализация так всегда и пахнет. Они надели респираторные маски, один спустился вниз, но отчего-то застрял надолго. За ним полез второй, а когда пропал и он, за ними полез уже сам Костас. И он их вытащил, ещё живых, но сам так сильно надышался газом, что откачать его уже не удалось. Как позже выяснилось, тот странный запах был связан вовсе не с фекалиями, и не с мочой текущей по коллектору, на дне колодца прорвало газовую магистраль, и они просто надышались газом. Тех раздолбаев спасли их респираторы и большое сердце Костаса. У самого же Костаса, как это в подобных случаях обычно и случается, маски в нужный момент при себе не оказалось...
Глава восьмая
Из аэропорта Венька поехал сразу в клуб, на Инженерную. Ему хотелось побыстрее со всем этим покончить, и где-нибудь в скверике, за цирком например, подлечить немного голову после вчерашнего. В клубе, слава Богу, было пусто: "Ну да, — грустно подумал Венька, — кто по лагерям, кто по отпускам...", вопросов дурацких ему никто не задавал, секретарша приняла у него заявление и сказала что можно сразу идти в кадры, а после получить расчёт. В кассе ему выдали зарплату, за два с половиной месяца: майскую он получить в июне не успел, а в лагере зарплаты никакой, естественно, никто не выдавал. Вышла очень даже неплохая сумма, рублей под четыреста почти. "Месяца на три хватит, — промелькнуло у Веньки в голове, — если, конечно, сильно не бухать." Внушительную пачку денег он засунул во внутренний карман, закинул сумку на плечо и гулкими пустыми коридорами направился к выходу из комплекса. Он уже видел, как в ближайшем гастрономе, на углу Мойки, берёт пару бутылочек холодного пивка, садится в парке на скамейку и открывает первую. Хотелось только на минутку в туалет, и он был свободен окончательно: выпитые накануне жидкости просились настойчиво наружу. "Быстренько сделаю свои дела, — подумал Венька, — а после можно по пиву."
В сортире ненавязчиво попахивало хлоркой, еле слышно журчала вода где-то в унитазе, на лавке у приоткрытого окна сидел с беломориной в беззубом рту Серёга — дядя Серёжа, не то с бодуна после вчерашнего, не то уже выпивший слегка, вечный, казалось бы, обитатель клубного сортира.
— Здорово, Серёга, — протянул ему руку Венька. — Чего такой грустный? По пятницам никто не наливает?
— Здорово, Венька, здорово, — протянул тот свою большую морщинистую ладонь. — Ты чего не в лагере? Как здесь оказался?
Серёга, или дядя Серёжа, как его тоже называли иногда, жил в туалете, в маленькой каптёрочке, обычной подсобке где хранились вёдра, всевозможные тазы и швабры, и вечно пахло мокрой тряпкой. Помимо вёдер, тряпок и тазов там был обшарпаный, зашитый коричневым дермантином длинный стол, тумбочка и древний, продавленный почти до пружин кожаный диван, служивший Серёге спальным ложем.
Имущество его было довольно скудным: пузатый электрический железный чайник, пара тарелок и кастрюль и маленькая, на одну комфорку, тоже электрическая плитка. Откуда он здесь взялся, как и когда стал обитателем подсобки никто уже не помнил, казалось этот, весь сморщенный как старый гриб, тихий беззлобный пьяница живёт здесь вечно, настолько все к нему привыкли. Когда-то, по словам Серёги, он был боксёром, что очень походило на правду: он вечно и всем подряд демонстрировал свой нос, это было его любимой фишкой. Нос был и правда каким-то удивительным: Венька, сам отбоксироваший почти полжизни, такого не видел никогда. Мягкий, словно резиновый наощупь, совсем будто без костей и даже без хрящей он чем-то напоминал гуттаперчевую игрушку, и как так могло случиться Венька понять не мог, сколько ни старался.
За старые какие-то заслуги, а может просто, из жалости к бывшему, давно опустившемуся вровень с плинтусом спортсмену, когда-то, много лет назад, его пристроили на должность не то сторожа, не то уборщика, доподлинно теперь это никому не было известно.
Он получал какую-то зарплату и жил в подсобке, рядом с туалетами. В буфете Серёге подавали кашу, пюре или макароны, и денег за это не просили. Место для ночлега у него имелось, зарплаты же вполне хватало на выпивку и даже на какую-то закуску. Клубный народ к Серёге относился с уважением, время от времени ему даже что-то наливали. А он был и рад такой беспечной и беззаботной в давно сложившейся реальности, новой своей, вполне счастливой жизни. Сортир свой Серёга держал в идеальной чистоте, так что уборщица туда почти не заходила.
По клубу ходили даже разговоры, будто бы раз в неделю, вечерами, когда все расходились по домам, Серёгу навещала и какая-то подруга. Хотя, как там на самом деле было никто не знал конечно, так что и мы настаивать не станем. Так или иначе, жил здесь Серёга уже давно, и жизнью своей, похоже, был вполне доволен.
— Ну давай, друг, твоих что ли покурим, — притушив беломорину прошамкал беззубым ртом Серёга. — Откуда ты здесь взялся-то? Все же в лагере...
"Что делать, придётся покурить, — подумал Венька, — иначе не отстанет. Сейчас начнётся: я был боксёром, нос свой вечный в сотый раз предъявим..."
— Всё, Серёга, уволили меня, — вытаскивая пачку литовского Космосаса ответил Венька. — Достал я их похоже, окончательно. Или они меня достали... — Он протянул сигарету старику, чиркнул спичкой: — Ладно, давай, закуривай. Когда ещё вместе подымим...
— Да, дела..., — затягиваясь сказал Серёга, и взяв Веньку за ладонь, прижал пальцами к своему гуттаперчевому носу. — Чувствуешь? Чувствуешь, Венька? Я был боксёром...
"Ну всё, — подумал Венька, — началось... Теперь без полбанки не отпустит..."
Выпуская сизоватые струйки дыма они помолчали несколько минут, Веня встал, затушил окурок и уже собрался было уходить, но дядя Серёжа придержал его за руку, легонько:
— Подожди-ка. Погоди немного, я сейчас. — Вздыхая и кряхтя он открыл свою каптёрку, включил свет, и покопавшись недолго где-то в тумбочке вышел со связкою ключей: — Пошли...
Пустынным коридором они дошли до выхода в подвал, Серёга долго перебирал ключи, найдя наконец нужный открыл тяжёлую кованую дверь, и они спустились вниз.