Прекрасный белый снег

Арефьев Валерий Михайлович

Они спустились в парк, к лодочной станции на озере, все лодки этим солнечным июньским полднем оказались заняты, катамаран Светке не понравился, да и крутить педали им тоже не хотелось, тогда они решили подождать, но взять в итоге лодку часа на два. Под тихое поскрипывание вёсел плавали они по этому небольшому озеру, и говорили о чём-то своём, не очень важном, Венька грёб тихонько, Светка рукой зачерпывала воду, и у другого берега нарвала не распустившихся ещё лилий на длинных толстых стеблях, и сделала венки себе и Веньке. По очереди они купались прямо с лодки, потом уже Светка решила сесть за вёсла, и Венька подребал двумя руками, и они

смеялись, и радовались как дети сверкающим на солнце ярким брызгам летящим из-под его ладоней, и были, казалось, почти счастливы. И только к тем, действительно счастливым дням они уже не возвращались, теперь этой темы, на всякий случай, оба старались избегать.

Как вскоре выяснилось, два часа на лодке, в маленьком, где и плыть-то особенно некуда озерце — это довольно много. Два раза они проплыли от берега до берега, успели искупаться, нарвали лилий, соорудили некое подобие древнеславянских свадебных венков, и поняли наконец что уже устали. От солнца ли, так вольно купавшегося в зеленовато-голубой воде, или от купания, а может друг от друга, от отсутствия возможной перспективы...

Вернулись они немного раньше срока, он перекинул через кольцо верёвку и уже с пирса протянул ей руку.

— Да не стесняйтесь, девушка, — немного грустно усмехнулся Венька, — дайте хоть за ручку подержаться... После того, что между нами было, — словно передразнивая Светку он поднял брови как это делала она, но продолжать не стал. Уточнять детали Веньке не хотелось.

— Вень, прекрати, не начинай, — ответила она, но руку всё же протянула...

В кафе на берегу они заказали пару шашлыков, бутылку красного вина, присели за столик у воды и вновь заговорили будто ни о чём.

— Знаешь, а я через неделю уезжаю, — рассказывал он Светке. — В лагерь, с мальчишками своими, на два месяца.

— Так это же почти на всё лето, да?

Была ли она рада за него, или напротив, огорчилась, этого он так и не понял, так странно улыбнулась она в ответ. И как обычно, подняв свои, так быстро выгоревшие почти добела соломенные брови добавила:

— И что, далеко на этот раз?

"На какой ещё на этот раз? — удивился Венька. — Можно подумать, я куда-то уезжаю постоянно..." Ему так хотелось ей хоть что-то рассказать, интересное и важное, чтобы она слушала и качала головой, и спрашивала что да как, надолго ли, и как он там будет без неё, и снова поднимала брови...

— Слушай, представь себе, в Литву. Почти в Палангу. Ну то есть, — уточнил он, — не в Палангу, конечно, это было бы уж слишком. Километров семьдесят всего, Плунге, маленький такой, сельский городок.

— Что, тоже на море? — обрадовалась Светка. — Здорово! Паланга... Всю жизнь мечтала...

— Да нет же, говорю тебе, не в самой Паланге. И не на море. Но там, говорят, рядом всё. Час на автобусе, всего-то...

— Вот здорово! — улыбнулась мечтательно она. — Я бы тоже съездила. Всего-то час, как до Сестрорецка. Ни о чём! Сто лет на море не была. Паланга, море... Там, я слышала, такой песок... Янтарь...

— Да? Ты серьёзно? — таким неожиданным поворотом Венька был немного удивлён. — Подкалываешь небось, как обычно...

— Да нет, я серьёзно, правда, — ответила она.

— Ну если серьёзно, приезжай. Если не шутишь... Я буду только рад... Где жить найдём. На море вместе съездим...

— Подумаю... — она как-то грустно взглянула на него, достала из пачки сигарету, постучала ноготочками по фужеру: наливай, мол, чего скучаешь...

Они в очередной раз выпили за дружбу и за всё хорошее. "Сдалась мне эта дружба, — думал Венька, — всю жизнь мечтал...", и оба снова надолго замолчали.

Она сидела тихо, мечтательно как-то улыбалась, и отвернувшись от заходящего уже солнца молча выпускала сизоватые колечки дыма. Он тоже смотрел на воду, и солнце плавающее в голубой озёрной зыби, ему казалось, тоже немного загрустило. "Так странно, — думал он, — всё меняется и лишь вода всё так же остаётся тихой и спокойной, и безразличной ко всему..."

Уже под вечер они спустились в душное метро, до дома она попросила её не провожать, ей хотелось немного прогуляться в одиночестве, но он доехал с ней до Горьковской и они вместе вышли из вагона.

— Ну что, ты не надумала? — спросил он на прощанье, — насчёт Паланги?

— Знаешь, — какая-то живая искра вспыхнула в её глазах, она будто неожиданно вспомнила что-то очень важное, — знаешь, ты позвони. Через недельку, как устроитесь. У меня как раз окошко будет, дня на три-четыре. Может и правда, как-нибудь получится... Номер не забыл ещё?

Нет, номер её Венька не забыл. Ну разве можно забыть номер своего ангела...?

Это оказалась обыкновенная путяга, профтехучилище, с сентября по июнь там учили местных раздолбаев на каких-то, то ли слесарей, то ли токарей и сварщиков, а летом будущие ударники соцтруда расходились по домам: разъезжались по близлежащим посёлкам, деревням и городкам. Путяга, судя по лагерю, даже для слегка буржуйской в сравнении с остальным Союзом Прибалтики бедной вовсе не казалась: очень приличная общага с комнатами на двоих, огромная, вся в песочно-светлом кафеле столовая, стадион, хоть и с какими-никакими, но всё-таки трибунами, несколько спортзалов, в том числе гимнастический и единоборств, и даже бассейн, правда небольшой, на три двадцатипятиметровых дорожки плюс тренажёрный зальчик и маленькая сауна, это был хоть и небольшой, но всё же свой бассейн. Первое Венькино ощущение от всего увиденного было довольно странным: казалось, что они попали не в путягу на каникулах, а в какой-то спортивный центр чуть ли не всесоюзного масштаба.

Руководил всем этим большим хозяйством коренастый, лет сорока с небольшим литовец по имени Костас. Он же являлся и председателем местного отделения Движения за Свободную Литву. В путяге Костас был директором, а заодно, по его словам, вёл и всё хозяйство. Дядькой, при ближайшем рассмотрении, он оказался вполне зажиточным, сам, как он говорил, "вот эттими руккамми" построил большой кирпичный дом, которым гордился страшно, во вверенном ему учебном заведении отгрохал, уже конечно не "эттимми руккамми" большой спортивный комплекс и на достигнутом, похоже, останавливаться не собирался. В городке Костас пользовался непререкаемым авторитетом, и одного только упоминания его имени было вполне достаточно чтобы решить любую местную проблему.

В лагере, кроме небольшой, всего на две группы команды боксёров были гимнасты и гимнастки, легкоатлеты, и неизестно как затесавшиеся сюда конькобежцы, вместе с тренерами человек сто, не меньше. В аэропорту Паланги их встречали три больших туристических автобуса и вскоре, часа через полтора всего после посадки, они прибыли на место, в Плунге. А вечером, уже после отбоя, когда все проблемы с размещением были улажены окончательно, Костас у себя дома устраиваил небольшой банкет для тренерского состава, с участием местной общественности в лице директора единственной в городе гостиницы, начальника какого-то автохозяйства и ещё нескольких, довольно быстро наковырявшихся в процессе торжества литовцев из движения за Свободную Литву, тоже впрочем, являвшихся директорами каких-то местных баз и магазинов.