Прекрасный белый снег
Шрифт:
Временами, и сам того побаиваясь, он представлял себе и Светку в этом доме. Выходило плохо. Просто, никуда не годно. Что-то не складывалось в этой иддилической картинке. Увидеть её у плиты, в фартуке, над дымящимимися сковородами и кастрюлями казалось просто невозможным. Не для кастрюль и сковородок рождаются на свет подобные тонкие натуры, уж это он понимал прекрасно. И тем не менее, какие-то смутные надежды у Веньки всё же были: давно уже он привык обустраивать свой быт самостоятельно, а где один, казалось Веньке, там и двое. Ну почему бы и нет, временами думал он, и у нас тоже может всё сложиться... Всё как у людей...
Впрочем, как там у людей, автор и сам того не знает, доподлинно ему это неизвестно. У всех, кажется автору, по разному, а Венька и тем паче, не очень
Описывать в подробностях следующие несколько месяцев их жизни автору кажется занятием бессмысленным и не очень благодарным: всё это уже тысячу раз описано до нас, да и к тому же, уж если все счастливые, как известно, счастливы одинаково, то и все влюблённые тоже влюблены как-то примерно схоже, и происходит там у них у всех, по крайней мере на первом, романтическом этапе, приблизительно одно и тоже.
Они, как и все нормальные влюблённые, хотя, тут надо отдать должное их выдержке, всё же не ежедневно, но довольно часто встречались, вечерами, после работы и тренировок. Под выходные, бывало, ходили и в кино, прогуливаясь вечерними мостовыми под руку, заходили в какие-то кафешки, ели мороженое, смеялись под дождём, целовались в парках, покупали шампанского или красного вина и ехали к нему. Там они сходу, прямо с порога, впивались друг в друга как безумные, он тут же, в коридоре, трясущимися от возбуждения руками снимал с неё туфли, платье, вечно путаясь в замке расстёгивал упрямый лифчик и стаскивал колготки. И начиналось какое-то безумие, забыв о шампанском и вине они любили друг друга где попало: на еле дышащем, кленным-переклеенным большом тяжёлом стуле, на кухне, в ванной, в прихожей или на ковре, хотя чаще всё же на кровати. Всё как у людей... Пили шампанское на кухне, курили в открытое окно, иногда Венька доставал гитару, пел свои грустные блюзы и рок-н-роллы, подперев голову руками, она слушала прикрыв глаза, но происходило это всё реже и реже, мало-по-малу, как-то незаметно и Веньке песенные эти вечера слегка поднадоели, он словно ждал чего-то большего, но большее всё никак не приходило. Он чувствовал уже: что-то у них остановилось, и будто даже развернулось. Прошло не так уж много времени, и гитару он уже не доставал. Занятия свои, музыкальные занятия, он забросил тоже, теперь у него появилась Светка и Веньке стало не до них. И в довершение всему, может им это было и не нужно, но отчего-то так сложилось, что и друзей общих у них тоже так и не возникло. Не то чтобы они прятали своё счастье от других, нет, просто им вполне хватало и друг друга. Вводить Веньку в свой театрально-танцевальный круг Светка не спешила, знакомить с мамой вообще не собиралась, а Веньке и её вполне хватало. Вести же её в боксёрский зал, или знакомить с друзьями детства? Никакого смысла в этом он не видел...
Случалось, и довольно часто, Светка оставалась у него и до утра, иногда же, глубокой ночью он ловил машину, и даже если это было обычное такси записывал номер на ладошке, или хотя бы делал вид, так чтобы водитель непременно это видел. Но время шло, в город пришла настоящая зима, по набережным и паркам они больше не гуляли, и Светка всё реже оставалась у него. Всё чаще он записывал номера такси, увозящих его любимую в ночную неизвестность, а потом и этого не стало: ехать куда-то на ночь, тем более на полночи Светке не хотелось.
Время от времени он заводил с ней разговоры о совместной жизни, довольно глупые и нудные, он и сам это прекрасно понимал, звал замуж, она же как-то отшучивалась постоянно: чего, мол, усложнять, и так всё здорово, да и рано ей ещё, она так молода, танцует и ещё сто лет будет танцевать, и к семье она как-то не готова, а детей лучше любить чужих, да и тех на расстоянии. И разговоры эти очень скоро Светку стали раздражать, и он их на всякий случай прекратил. "Да и действительно, — думал он теперь, — всё так хорошо, жизнь длинная, куда спешить? Семья не убежит..."
Однажды, в середине февраля, день этот он запомнил очень ясно — как-то внезапно потеплело, вдруг повеяло весной:
— Такой чудесный шанс, — говорила она Веньке, — упускать нельзя! Ты подумай, сам Бежар! Тебе понравится, вот увидишь! Ещё спасибо потом скажешь!
— Ты на морду-то мою посмотри внимательно, — оправдывался Венька. — Ну где ты здесь видишь театрала? С кривым-то носом... Да и к тому же, Мариинка! У меня и костюма-то нет давно... Лучше, поехали ко мне... Я уже и забыл, когда ты последний раз была. Такой балет устроим... Поедем, а?
— Да иди ты, со своим балетом, — обиделась она. — Чего я там не видела... Не хочешь, так и скажи. С кем-нибудь другим схожу...
"Ничего себе, — изумился Венька. — вот это да! С кем-нибудь другим... Очень интересный поворот..." — но виду не подал.
— Ну хорошо, — ответил он и, правда натянуто, натянуто немного, но всё же улыбнулся: — О кей! Уговорила. Я и сам в театре сто лет как не был. Может, действительно понравится! Раз уж сам Бежар...
Встречу назначили вечером, у Мариинки. Дома он вытащил из шкафа, почистил и отгладил свои единственные, со студенческих ещё времён чудом сохранившиеся брюки, для свадеб как шутил один его товарищ, побрился, чего днём не делал никогда, принял душ и даже на всякий случай почистил зубы. Из трёх имевшихся в наличии свитеров выбрал песочный в клетку с низким воротом, показавшийся ему наиболее подходящим для такого случая, до блеска начистил тёмно-коричневые, больше уже похожие на болотные, зимние ботинки, у зеркала подравнял начавшие рано седеть усы. Побродив немного по квартире достал-таки свою любимую Изабеллу в картонной упаковке, пополам с водой налил большую кружку, открыл окно и закурил. Внезапно его охватила смутная тревога, он как-то боялся этой встречи, будто чувствовал: что-то у них вдруг пошло не так.
Последнее время она стала какой-то нервной, даже раздражительной, вытащить её к себе казалось просто невозможным, и даже губы её, при редких теперь, только на прощанье поцелуях, из мягких, тёплых и родных всё больше превращались в какие-то жёсткие холодные резинки. Она, Венька это видел, всё больше отдалялась от него, причину он понять не мог, и что с этим делать ему тоже было неизвестно. "Ладно, — думал он, — хоть в театр пригласила. Значит, что-то всё-таки осталось..." Но больше всего Веньку беспокоила эта её фраза: "С кем-нибудь другим..." Именно этого он и боялся. "Свято место пусто не бывает, — думал Венька, — если где-то чего-нибудь убавится, в другом месте того же самого обязательно прибавится. Закон сохранения энергии..." И это тревожное обстоятельство его ужасно беспокоило, и даже немного злило...
"Ладно, — подумал он, пора. — Не дай Бог, опоздаю, ещё обида будет." Он докурил сигарету, одним глотком опрокинул в горло остатки Изабеллы, ещё раз, на всякий случай почистил зубы, оделся и вышел из дому. Солнце давно зашло, ощущение приближающейся весны пропало будто и не было его, и с неба, злым февральским ветерком заметая всё вокруг, мелкой холодный крошкой летел на город белый снег...
Нет, это оказался не Бежар. Даже Венька, человек далёкий от искусства, где-то читал, или что-то слышал об этом, знаменитом на весь мир балете — Ромео и Джульетта Мориса Бежара. Хотя, возможно, возможно... Что-то от той могучей постановки вероятно там и было. Очень даже может быть... И хотя Венька ничего в этом не понимал и в балете совсем не разбирался, спектакль ему неожиданно понравился, в первую очередь, конечно, музыка. Тоскливые и нежные, будто бы целой тысячи влюблённых скрипок, льющиеся, казалось, откуда-то из подземелья звуки, его, выросшего на Led Zepprlin и Rolling Stones, подвергли в какой-то тихий шок.