Прекрасный белый снег

Арефьев Валерий Михайлович

И у него тоскливо и радостно вдруг защемило под сердцем. "Ну вот! Наконец-то она это и сказала, — обожгла его тревожная, сумасшедшая до боли мысль. — Вот и сказала. "Немного рано..." Ну и правильно... Всё верно! Наверное, так и надо... Очень даже хорошо... Действительно, не стоит... Так быстро... Можно ведь и счастье распугать... Но всё-таки сказала... Значит думала об этом..."

— Ну что ты, Светик! — только и сумел произнести он ей в ответ, — Что ты! — И глядя прямо ей в глаза добавил улыбнувшись: — Как скажешь, так и будет! Даже и не думай, душа моя! Ну разве я похож...?

На кого он мог бы быть похож уточнять они не стали...

Всю дорогу они просто промолчали, он нежно прижал её к себе, взяв за руку тихонько перебирал тонкие родные пальцы, она же, прикрыв глаза казалось

просто спит, или задумалась о чём-то. Теребить её Веньке не хотелось, тихая какая-то нежность накрыла их огромным тёплым покрывалом, они плыли по набережным и мостам, в машине негромко играла музыка, а они уже летели, прижавшись друг к другу летели навстречу своему, казавшемуся уже так близко счастью...

Дома Венька откупорил бутылку красного вина, теперь у него всегда в запасе бывало красное вино, он где-то слышал: красное, в небольших дозах, очень помогает измученному сердцу.

Он налил обоим по фужеру:

— Ну что, Светик, давай, — поднял свой фужер, — за наше случайное знакомство... Помнишь? Для дома для семьи...

— Помню, помню, — счастливо улыбнулась она в ответ. — Врачи рекомендуют...

Они сидели друг напротив друга на этой прокуренной, пропахшей его недавней болью кухне, маленькими глоточками прихлёбывали вино, он вытащил из кладовки свой любимый, за бешеные деньги купленный в Апрашке джазовый Epiphone, включил усилок на подоконнике, и проверяя звук покрутил тумблеры настройки.

— Ну что, — присел на табуретку, взял жёстко мажорный Ми, как это играл сам Майк, взглянул на Светку: — поехали?

"Здесь нас никто не любит, — и пальцами по дэке: та-да, улыбнулся:

А мы не любим их

Все ездят на метро,

Ну а мы не из таких

Ага, мы берём мотор,

Хотя в кармане голяк...

И мы киряем свой портвейн

Мы пьём чужой коньяк

Я не люблю Таганку

Ненавижу Арбат...

Ещё по одной, и пора назад...

Он пел грустные блюзы и рок-н-роллы своего любимого Майка, и Гребня, и Цоя и СашБаша, и про лето, и что он изжарен как котлета, о везущей куда-то электричке, о мёртвом рок-н-ролле, и разрывая пальцы в кровь своего любимого Ванюшу, и водовоза Грибоедова, и ещё что-то, а она сидела молча подперев голову руками, глядела на него не отрываясь, и ему казалось что она его почти уже не слышит...

И тут он ясно осознал, чего хочет больше всего на свете. Он опустил свою гитару, отодвинул немного стол, присел с ней рядом.

— Знаешь, — он подбирал слова с трудом, медленно, словно боясь её обидеть, спугнуть своё неожиданное счастье, — так хочется прикоснуться к твоей коже... Просто дотронуться... Прижать к себе покрепче и не отпускать больше никогда...

— Ну может стоит, — тут уже она посмотрела на него, — может стоит иногда себе позволить... Уж если очень хочется...

И он её обнял и прижал к себе, и они долго ещё сидели покачиваясь, пока она, выпростав руки из его объятий не повернулась к нему сама, прикоснувшись к лицу тёплыми губами.

Он встал, приподнял её за обмякшие тут же плечи:

— Пойдём. Пойдём со мной, родная...

...Уже обхватив его ногами, прижавшись плотно тем местом, где у нормальных женщин обычно случается живот, или животик, кому как повезёт, раздирая в кровь ногтями спину она ещё долго, будто не желая пускать его в себя, извиваясь уворачивалась как горячая маленькая змейка, а потом вдруг неожиданно сдалась: охнула громко на всю квартиру, расслабила бёдра, и позволив ему наконец войти, тихонько простонала: ААУУОО... Господи... Как же я тебя хочу...................

А уже на следующий вечер, почти ночью, он посадил её в поезд до Москвы, и она уехала, на целую неделю, и он знал что будет без неё скучать, и опять грустить, и снова волноваться, как там она и всё ли у неё в порядке, но теперь он знал и верил: это будет совсем другая грусть, светлая и без тоски, какой-то маленький её кусочек уже остался рядом с ним, и Венька понимал: остался этот кусочек навсегда...

И вот здесь, в этом самом месте, автору опять захотелось вдруг остановиться, на минутку, подумать немного, а как же дальше быть? Да простит автору читатель эту маленькую слабость, отчего-то ему пришла вдруг в голову шальная

мысль: а может здесь пора и завершать уже грустное сие повествование? Оставить наших героев, Веничку и Светочку в покое, не мучить больше ни их и ни читателя, и ни самого себя! Вроде, показалось автору, всё так здорово сложилось: сначала они друг друга потеряли, потом нашли, ну и чего ещё желать-то людям? Пускай себе поссорятся ещё разок-другой, помирятся да и простят друг друга. Они ведь любят?! А если любишь, обязательно простишь! Ведь правда? Ну хорошо, пускай они разок поссорятся серьёзно, и Венька наш, с неудавшейся попыткой суицида попадёт-таки в дурдом, ничего страшного автор в том не видит, дело житейское, с кем такого не бывает? Но ведь она же заберёт его в конце концов! И будут они вместе плакать, и обниматься, и поклянутся что такое никогда не повторится, и снова будут плакать и обниматься вновь, а после, наплакавшись, улягутся в постель и будут трахаться как бешеные кролики... Ну разве это плохо, скажи, любезный мой читатель? И станут они жить-поживать, да добра наживать... И будут как все люди. И Светка родит ему сынишку, или дочку, а может и обоих, и бросит свои дурацкие танцульки, и растолстеет как корова, и превратится наконец в злобную, вечно раздражённую чем-то стерву. А Венька, как и положено, будет пить пиво маленькими вёдрами, и тоже отрастит средних размеров пивной животик, и будет трахаться с соседкой, но любовь свою ради неё не бросит, сдалась ему эта соседка, и дети вырастут, а они состарятся, и умрут, конечно, в один день. Тут наступит и сказочке конец, а кто слушал — молодец... Как тебе, уважаемый читатель? Подойдёт такая сказка? Или всё же, помучаем их ещё немного? Попробуем вытащить из этого дерьма, дать им ещё немного счастья, места под солнцем, если уж и не в этой жизни, то хотя бы там, на небесах... Автору кажется отчего-то, что они это заслужили... И сами заодно, даст Бог, уроним где-нибудь в концовочке случайную слезинку...

Да, в результате тяжкого раздумья решился-таки автор, давайте-ка мы с ними вместе пошалим ещё немного, глядишь, хоть что-то интересное у Светки с Венькой и получится... А может быть и грустное, любви ведь без грусти не бывает... Хоть грусть, случается, бывает и без любви, в том правда, весьма прискорбном для одной стороны и несколько досадным, но зато столь приятно возвращающим подзабытое ощущение свободы другой стороне случае, когда любовь внезапно тает как осенних яблок дым... Так может быть у них, у Венички со Светкой, хоть что-нибудь ещё, волнующее сердца читателей да и произойдёт? Любовь или разлука... Или нелюбовь... А может, неразука... Посмотрим... Ну что, попробуем? Согласны? Если да, тогда продолжим:

Глава четвёртая

Всю неделю Венька почти летал, он давно, а может и никогда не чувствовал себя таким счастливым. У него будто выросли огромные белые крылья за спиной: обдавая удивлёных прохожих свежим ветерком он не ходил, парил над городом, глупо и счастливо улыбаясь здоровался с совершенно незнакомыми людьми и ощущал себя абсолютно на седьмом, даже на восьмом каком-то небе. Он совсем завязал с пивком после тренировок, стал меньше курить, и пошаливавшее последние недели сердце, тоже как-то, постепенно отпустило.

Дома он теперь старался не дымить, только если на балконе, навёл порядок, всё намыл, начистил, разложил по полкам аккуратно: ему не хотелось, чтобы Светка, а ждал он, конечно, именно её, наткнулась на бардак в его маленькой квартирке. Квартиру свою, однушку, доставшуюся ему в общем-то случайно, он любил, и по возможности старался всегда держать в порядке.

Получил он её в итоге сложной, почти двухлетней многоходовой комбинации, проведённой родной сестрой, Татьяной, вскоре после его дембеля. Комбинация, блестяще разыгранная Танькой оказалась хоть и не нова, но очень даже продуктивна: в результате фиктивного брака с иногородней её подругой, Вероникой, в последний момент чуть было не превратившимся в совершенно реальный, со всеми последствиями брак, на деньги Вероники и родителей Танькиного мужа они купили двушку, очень приличную, вне очереди, в кооперативе. И вскоре, через годик с небольшим после развода довольно успешно эту двушку разменяли. А остальное было делом техники: после обмена одной квартиры на другую, с небольшой доплатой, Венька оказался в своём родном районе, где он родился, вырос, ходил в школу, хулиганил на улице с пацанами и научился пить стаканами портвейн.