Приключения Джона Девиса
Шрифт:
Этот дивный поединок продолжался часа два, ни у одного из всадников не было ни лат, ни шлема с забралом, между тем никого из них не ранило. Наконец, прозвучала музыка – сигнал к окончанию игры. В ту же минуту джериды были приторочены к седлам, всадники ускакали, арена опустела.
За всадниками явились канатоходцы, странствующие паяцы, фокусники и ученые медведи: одни плясали, другие разыгрывали фарсы, третьи показывали фокусы, так что каждый зритель мог выбрать зрелище по своему вкусу. Что касается меня, то, признаюсь, я погрузился в созерцание милого четвероногого. Важный турок, который дрессировал медведя, весь, от шелковой кисти шапочки до загнутых носков туфель, был проникнут гордостью за честь, которой удостоился. Всякий раз, когда султан изъявлял свое удовольствие, он, в полном убеждении, что это относится к нему и его медведю, останавливался, кланялся, заставлял кланяться медведя и потом начинал снова. К моему сожалению, это занимательное зрелище было вскоре прервано. Султан поднялся, чтобы ехать в сераль обедать. Все тотчас встали: паяцы, фокусники, народ, визири и медведи – все разошлись, исчезли. Наши тоже отправились в сераль, а я, отдав лошадь слуге, пошел к берегу, сел в лодку и устремился в Галату; там при помощи нескольких слов по-французски, которые я выучил, и адреса, который дал мне Моисей, я быстро отыскал его лавку.
Моисей не ждал меня так рано: он звал в семь, а тогда было еще только пять часов. Я объяснил ему, в чем дело, и попросил дать мне чего-нибудь поесть. Моисей был человеком бесценным: он обладал всеми возможными талантами. Он тотчас принес мне самый лучший обед, какой только можно сыскать в Константинополе, то есть вареного цыпленка, рис с шафраном и пирожное, потом подал душистый кальян с превосходным табаком.
Я лежал на диване, как вдруг вошел Моисей, а за ним женщина, закутанная в покрывало. Он тотчас запер дверь. Воображая, что это моя богиня, которая решилась предстать передо мной в облике простой смертной, я вскочил с дивана и начал раскланиваться, но Моисей остановил меня.
– Это не госпожа, а служанка.
– Ага! – воскликнул я с сожалением.
– Послушайте меня, – сказал Моисей, – оставьте эту опасную затею, пока еще возможно. Мне заплатили, чтобы я предложил вам свидание, и я это сделал, но ни за что на свете я не приму на себя ответственность за то, что может с вами случиться.
Я вынул кошелек и, высыпав на руку половину того, что в нем было, подал Моисею.
– Вот, – сказал я, – несколько цехинов в знак признательности за то, что ты исполнил это поручение, и в доказательство того, что я отступаться не намерен.
– Так и быть, – сказал Моисей, забрав у служанки покрывало и плащ и отдав их мне. – Наряжайтесь, – прибавил он, – и дай вам бог удачи.
Признаюсь, я с опаской посмотрел на это платье, в котором мне, как мумии, невозможно будет действовать руками. Но я зашел уже слишком далеко, отступать было бы стыдно, и я, очертя голову, продолжил свое опасное предприятие.
– Что мне теперь делать?
– Ступайте за провожатым, который поведет вас, а главное, молчите. Одно слово, и вы погибли.
Читатели, надеюсь, уже поняли, что я не из трусливых. Притом меня влекло любопытство, свойственное всем молодым людям. Я прицепил только свой мичманский кортик, надел платье и покрывало, и в этом костюме, скрадывавшем все формы, походил, как две капли воды, на ту, которая уступила мне свою одежду. Это я угадал по взгляду Моисея.
– Ну, а теперь что мне делать? – спросил я.
– Пойдемте со мной, – сказал Моисей, – и ради бога…
Он приложил палец к губам. Я кивнул, отворил дверь и, сойдя с лестницы, очутился в магазине. Там нас ждал чернокожий невольник. Обманутый моим нарядом, он тотчас побежал отвязывать осла. Турчанки обыкновенно ездят на ослах. Моисей почтительно проводил меня до дверей, помог мне сесть в седло, и я пустился в путь, сам не зная, куда меня везут.
Глава XVI
Мое путешествие продолжалось минут десять, я не узнавал улиц, по которым ехал. Наконец, мы остановились у довольно большого дома. Мой провожатый отворил ворота, я въехал, и он опять их запер. Я очутился в квадратном дворе, видно, хорошо знакомом моему ослу, потому что он сам пошел прямо к двери напротив ворот. Я хотел спрыгнуть, но невольник стал на одно колено, чтобы другое послужило мне вместо ступеньки, и подставил мне голову, чтобы опереться на нее рукой. Я последовал заведенному порядку, потом, видя, что невольник хочет ограничить этим свои услуги и собирается отвести осла в конюшню, я показал ему повелительным жестом, чтобы он шел вперед. Он тотчас повиновался с почтительностью, доказывающей его привычку к языку жестов.
Предосторожность была не лишней. Я бы никогда не выбрался из лабиринта комнат и коридоров, по которым вел меня невольник. Между тем я посматривал вокруг, чтобы не заблудиться в том случае, если придется поспешно ретироваться. По множеству слуг и стражей, которые мелькали вокруг меня, как тени, или стояли неподвижно, как статуи, я догадался, что нахожусь в доме какого-то знатного господина. Наконец, отворилась дверь в какую-то светлую и хорошо убранную комнату. Проводник мой впустил меня туда, затворил дверь, и я очутился перед девушкой лет четырнадцати или пятнадцати, которая показалась мне совершенной красавицей.
Прежде всего, я запер дверь на золоченую задвижку, повернулся и стоял несколько секунд неподвижно, вне себя от удивления и радости, пожирая глазами фею, которая будто мановением волшебной палочки отворила мне двери этого дворца. Она возлежала на шелковых подушках, на ней был кафтан из розовой шелковой материи с серебряными стеблями и платье из белого штофа с золотыми цветами, стянутое в талии и с вырезом на груди; из-под длинных рукавов этого одеяния выглядывали рукава белой газовой рубашки, застегнутой на груди бриллиантовой заколкой. На голове у девушки был прелестный головной убор турчанок, который представляет собой бархатную алую шапочку с золотой кистью и надевается набекрень. Локоны на виске, выглядывавшие из-под колпака, были приглажены и украшены букетиком цветов из драгоценных камней. Волосы красавицы – длинные, каких не увидишь у англичанок, – спадали почти до самых расшитых золотом туфель. Что касается лица, то его черты были классически правильными, это была греческая красота во всем своем строгом и прелестном величии – лицо с большими черными глазами, греческим носом и коралловыми губами.
Красавица изогнула шею, как лебедь, и устремила на меня беспокойный взор. Я вспомнил о своем странном наряде и понял, что она сомневается, точно ли я тот, кого она ждала. В ту же минуту я сбросил с себя плащ и покрывало и очутился в своем мичманском мундире. Прекрасная гречанка встала, пошатываясь, и, протянув ко мне руки, воскликнула:
– Ради бога, спасите меня!
– Скажите, кто вы и от какой опасности я должен вас спасти? – спросил я, подбегая, чтобы поддержать ее.
– Кто я? – сказала она. – Я дочь того, кого вы встретили, когда его вели на казнь, и вы можете спасти меня от участи стать любовницей того, кто был причиной смерти моего отца.
– Скажите только, что я должен сделать? Я на все готов.
– Прежде всего, вам необходимо знать, чего я боюсь и на что надеюсь. Я расскажу об этом в нескольких словах. Пока нам бояться нечего: глава ич-огланов по случаю праздника в серале. Но в доме не спят, и бежать нам еще нельзя.
– Так говорите.
– Отец мой был греком, в его жилах текла царская кровь, и он был богат. Это три преступления, которые в Константинополе заслуживают смертной казни. Глава ичогланов [38] донес на него. Отца взяли под стражу, меня продали, его отвели в тюрьму, меня сюда, его приговорили к смерти, меня к жизни. Только матушку пощадили.
38
Ичоглан – дворцовый офицер в оттоманской Турции.