Приключения Джона Девиса
Шрифт:
– О, я ее видел! – вскрикнул я. – Это она сидела рядом с телом вашего несчастного отца?
– Да, да, – ответила девушка, заламывая в отчаянии руки. – Да, верно, это была она!
– Мужайтесь! – сказал я.
– О, я докажу свое мужество! – произнесла она с улыбкой, более ужасной, чем отчаяние. – Меня отвели к моему господину, к убийце моего отца, он запер меня в этой комнате. На другой день я услышала шум и подбежала к окну: то отца моего вели на казнь!
– Ах, так это вы схватились за решетку, вы издали горестный крик, который отозвался в моем сердце?
– Да, я, – ответила она, – я видела, как вы на мой крик подняли голову и схватились за кинжал. Я угадала, что вы человек великодушный и что вы спасете меня, если сможете. Но для этого мне нужно было как-нибудь связаться с вами. Я решилась терпеть присутствие моего господина. Я даже говорила с ним и не проклинала его. Он уже считал себя счастливым и вздумал наградить меня всеми этими богатыми платьями и великолепными вещами. Однажды утром ко мне привели Моисея, богатейшего ювелира во всем Константинополе.
– Как, этот жалкий жид – богатый ювелир?
– Да. Я его давно знаю. У отца, кроме меня, детей не было, он чрезвычайно баловал меня и покупал иногда у Моисея материи и драгоценности на огромные суммы. Я показала знаками, что мне нужно поговорить с ним. Догадливый жид сказал главе ичогланов, что у него с собой нет ничего, что мне нужно, поэтому он придет завтра. На другой день глава ичогланов должен был остаться в серале, но приказал, чтобы Моисея и без него впустили ко мне, но чтобы при этом были двое его сторожей. Между тем я все стояла у окна, надеясь, что как-нибудь увижу вас. И точно, я заметила, что вы идете. Тут мне пришло в голову бросить свой перстень, и вы подняли его с такой радостью, что с тех пор я уже полагалась на вас, как на друга. На другой день явился Моисей, сторожа были здесь же, но я сказала ему все, что нужно было, по-итальянски. Я описала ваши приметы, от цвета волос до формы кинжала. Моисей сказал, что он, кажется, вас знает. Вообразите мой восторг! Мы решили устроить встречу сегодня, потому что в серале праздник и глава должен быть там. Кормилица моя должна была, по обыкновению, ехать к Моисею за духами, он обещал, что вы будете в это время у него и приедете ко мне в ее платье. Она же тем временем побежала сказать матушке, чтобы у Галатской башни был готов ялик. Моисей обещал прислать мне гитару, если вы согласитесь на свидание. Вот она… А теперь и вы здесь… Хотите ли вы помочь мне? До сих пор все шло хорошо. Остальное зависит от вас.
– Скажите только, что я должен сделать!
– Пройти через все эти комнаты невозможно. Но мы можем спуститься из окна этого кабинета.
– Но здесь до земли футов двенадцать.
– Это еще ничего: вы можете спустить меня на моем шелковом поясе. Но за деревянной решеткой есть решетка железная.
– Я выломаю одну из перекладин кинжалом.
– Так принимайтесь же за работу, пора.
Я вошел в кабинет и за шелковыми занавесками будуара увидел тюремную решетку. Выглянув на улицу, я заметил, что напротив дома, за углом, стоят какие-то два человека. Несмотря на это, я молча принялся за работу, в твердой уверенности, что они тут по своим делам, а не для того, чтобы присматривать за нами.
Камень был довольно мягкий, но все же при каждом ударе отделялся только небольшой кусочек. Гречанка смотрела на меня с надеждой. Я гордился тем, что она избрала меня в спасители, еще больше, чем если бы я был ее любовником. Я решился действовать совершенно бескорыстно.
Работа моя шла успешно: я добрался уже до основания перекладины, как вдруг девушка положила свою руку на мою, а другую протянула в ту сторону, откуда послышался легкий шум. Она стояла так с минуту, безмолвно и неподвижно, как статуя, сжимая мою руку. Пот выступил у меня на лбу.
– Это он вернулся, – сказала она, наконец.
– Что же нам теперь делать?
– Посмотрим. Может быть, он не придет сюда…
Она снова прислушалась и испуганно произнесла:
– Идет!
Я хотел встретиться с ним лицом к лицу, когда он отворит дверь.
– Ни слова! Ни с места, – приказала девушка, – или мы оба погибли.
– Но я не могу прятаться! Это низко и подло!
– Молчите! Ради бога!.. Молчите, позвольте мне действовать! – сказала она, коснувшись одной рукой моих губ, а другой вырвав мой кортик.
Она бросилась в другую комнату и спрятала кортик под подушки, на которых лежала, когда я вошел. В эту самую минуту в дверь постучали.
– Кто там? – спросила гречанка, поправив подушку.
– Я, – послышался властный голос.
– Сейчас отопру, – пролепетала девушка. – Раба ваша всегда рада своему господину.
С этими словами она подошла к кабинету, затворила дверь и заперла на задвижку, и я мог если не видеть, то по крайней мере слышать, что будет происходить. Итак, я был безоружен, не мог защитить ни самого себя, ни женщину, которая призвала меня на помощь, и вынужден был предоставить действовать существу слабому, не имеющему никакого другого оружия, кроме врожденной хитрости. Если она проиграет, я окажусь в кабинете, как волк в западне, не в состоянии ни вырваться, ни защитить себя; если выиграет, тогда получится, что она встретила опасность смело, как подобает мужчине, а я прятался, как женщина. Я искал вокруг себя что-нибудь, что можно было использовать как оружие, но в комнате не было ничего, кроме подушек, плетеных табуретов и горшков с цветами. Я подошел к дверям и стал прислушиваться.
Они говорили по-турецки, и я, не видя их движений, ничего не мог понять. Между тем по интонации голоса мужчины я догадался, что он не угрожает, а просит. Через несколько минут послышались звуки гитары, потом чистый мелодичный голос гречанки. Ее пение казалось и мольбой рабыни, и гимном любви – так оно было печально и нежно. Я был вне себя от удивления. Эта девушка, не старше пятнадцати лет, несколько минут назад, ломая руки, оплакивала смерть отца, свое собственное рабство и гибель своего семейства; ей помешали, когда она готовилась к бегству и уже наслаждалась мыслью о свободе, она знала, что я тут, рядом, знала, что вся надежда ее на кинжал, лежащий под подушками, – и между тем эта девушка пела столь же спокойно, как некогда, сидя между отцом и матерью у дверей родительского дома!
Все это казалось мне сном. Я слушал и ждал. Наконец, пение прекратилось. Разговор, который за ним последовал, казался еще нежнее прежнего, потом наступило молчание, и вдруг раздался болезненный приглушенный крик. Я не смел дышать. Послышался глухой стон, потом воцарилось мертвое молчание. Вскоре легкие шаги, которые я едва различал из-за сильного биения моего сердца, приблизились к кабинету, задвижка щелкнула, дверь отворилась, и свет луны, проникавшей сквозь окошко, упал прямо на гречанку. Она была в длинной нижней рубашке, бела и бледна, как привидение. Я хотел заглянуть в комнату, но там было темно, и я ничего не мог различить.
– Где ты? – спросила она, потому что я стоял в тени.
– Здесь! – Я выступил вперед и встал на то место, куда падал свет луны.
– Я сделала свое дело, теперь твоя очередь, – произнесла она, подавая мне кортик.
Девушка держала его за рукоятку, я взял за лезвие. Оно было тепло и мокро, я разжал руки и при свете луны увидел, что оно в крови.
Я впервые дотронулся до человеческой крови! Волосы мои встали дыбом, и дрожь пробежала по телу, но я тотчас понял, что время терять нельзя, и принялся за работу. Те двое, которых я уже заметил прежде, все еще стояли на углу, но я не обращал на них внимания и продолжал выламывать перекладину. Наконец, она подалась. Отверстие было достаточно велико, чтобы мы в него могли пролезть. Оставалась одна наружная решетка, но я толкнул ее, и она упала. В ту же минуту один из двоих, стоявших на углу, выбежал на середину улицы.