Приключения Джона Девиса

Дюма Александр

Во время нашего разговора я заметил, что состояние моего нового приятеля гораздо хуже, чем он сам думает. Непрерывная тяжесть в груди, сухой кашель, кровохаркание и красные пятна на скулах обличали страшную болезнь. Эти признаки не могли утаиться от меня, потому что в Вильямс-Хаусе я почти всегда сопровождал матушку, когда она посещала больных, и часто ходил вместе с доктором. Наблюдая за их действиями, я приобрел столько познаний в медицине и хирургии, что мог лечить некоторые известные болезни, умел пускать кровь, перевязывать и обрабатывать раны. Врача на корабле не было, но был, по обыкновению, ящик с медикаментами, и я принялся лечить Апостоли. Конечно,

я и не надеялся вернуть ему здоровье, но хотел по крайней мере поддержать его и облегчить страдания. Это было немудрено, потому что при чахотке нужны не лекарства, а советы, как себя вести. Расспросив, что он чувствует и как его лечили, я посоветовал ему питаться только легкими бульонами и овощами и надеть фланель и прибавил, что пущу ему кровь, если тяжесть в груди не пройдет. Бедняга Апостоли был твердо убежден, что я так же сведущ по врачебной, как и по морской части, а потому пообещал во всем меня слушаться.

Апостоли рассказывал мне о своей сестре, по его словам, хорошенькой, как ангел, о своей матери, которая любила его без памяти, потом о своем отечестве, которое стонало под игом турок. Я, со своей стороны, рассказывал ему о Вильямс-Хаусе и его обитателях, о родителях, Томе, даже о старом докторе, уроками которого я воспользовался через десять лет в двух тысячах миль от родины. Мне стало легче сносить изгнание, которому я добровольно подвергся, и угрызения совести, которые всегда терзают убийцу, как бы его ни оправдывали обстоятельства.

Ветер весь день был очень слабый, и потому мы шли тихо, не теряя из виду берегов. Вечером Апостоли вышел на палубу, чтобы полюбоваться на заходящее солнце, но, как только начало смеркаться, я посоветовал ему уйти в каюту. Он послушался меня с покорностью ребенка, и я уселся у его койки, запретив говорить, и для развлечения стал рассказывать ему историю своей жизни. Услышав, как я спас Василику, Апостоли со слезами бросился мне на шею. Тут мы уже окончательно решили, что я остановлюсь в Смирне в доме Апостоли, затем мы вместе поедем в Хиос – через Теос, гостеприимные Клазомены, где Симонид благодаря стихам своим был так хорошо принят после кораблекрушения, и, наконец, через Эретрию, родину сивиллы Эретрии, которая предсказала падение Трои, и прорицательницы Афенаиды, предвидевшей победу Александра.

Мы проговорили полночи. Я уже мечтал о том, как буду путешествовать по древней Греции с этим великолепным проводником, которого послало мне Провидение. Но вдруг я почувствовал, что рука Апостоли покрылась холодным потом, и, пощупав пульс, заметил, что он бьется неправильно, как часы, которые спешат и в которых невидимое и неисправимое повреждение сокращает время. Это напомнило мне, что больному вредно не спать так долго. Я пошел в свою каюту, но долго не мог сомкнуть глаз, думая о бедном страдальце, а он, не подозревая всей тяжести своего положения, заснул в приятных мечтах.

Рано утром я вышел на палубу, вслед за мной вышел и Апостоли. Несмотря на небольшую лихорадку, он провел ночь довольно хорошо, а душой был совершенно здоров и даже весел.

За ночь и за следующий день мы прошли пролив, отделяющий остров Мармару от полуострова Артаки; течение внесло нас в Эгейское море, когда последние лучи заходящего солнца окрасили розовым цветом вершины горы Иды. В это время дул довольно холодный северный ветер, и потому, несмотря на великолепное зрелище, я заставил Апостоли уйти в каюту и обещал явиться туда следом. У него целый день сильно теснило грудь, и я решил пустить ему кровь. Как только я пришел, он, полностью

уверенный в моих познаниях, засучил рукав и протянул свою исхудалую руку. Красные пятна на лице Апостоли были еще багровее, чем обычно, глаза лихорадочно блестели. Я тотчас пустил ему кровь. Это произвело самое благотворное действие: выпустив три-четыре унции крови, я заметил, что он дышит уже свободнее и лихорадка его утихла. Он ослабел и вскоре заснул. Я прислушивался некоторое время к его дыханию – оно было тихим и ровным. Надеясь, что он проведет ночь спокойно, я вышел на палубу подышать свежим вечерним воздухом.

У дверей каюты мне встретился вахтенный матрос, которого прислал штурман. Он просил «господина англичанина» выйти на минуту на палубу.

Глава XXI

Штурман наш был сицилийцем, из деревни близ Мессины. Я уже заметил его мужество и хладнокровие, когда мы выходили из Халкедонского порта. Он тоже, кажется, испытывал ко мне уважение, после того как я спас корабль от неминуемой гибели. Штурман подошел тогда и сердечно похвалил меня, с тех пор мы всегда раскланивались и разговаривали, когда нам случалось встретиться.

Он сидел на корме, облокотившись на борт, и, когда я подошел, подал мне ночную подзорную трубу.

– Извините, – произнес он, – что я вас побеспокоил, но мне хотелось бы знать, что вы думаете об этом белом пятнышке, которое виднеется на северо-северо-западе? Мне сдается, что это – судно, которое на заходе солнца вышло из-за мыса Колгино и показалось нам очень подозрительным. Оно или следует по одному пути с нами, или за нами гонится, а в таком случае мне гораздо приятнее было бы повиноваться вам, чем нашему шкиперу.

– Разве у вас нет боцмана?

– Есть, да он захворал в Скутари, и мы вынуждены были его там оставить. Жаль, шкипер наш ничего не смыслит, а тот был человеком знающим. Мы, я думаю, скоро окажемся в таких обстоятельствах, что его совет очень бы пригодился. Впрочем, – продолжал штурман, – если вы приметесь за дело, будет даже лучше.

– Спасибо за доверие, – сказал я с улыбкой. – Посмотрим!

Я направил трубу туда, куда указывал штурман. Луна ярко озаряла море, и при ее свете я очень хорошо рассмотрел греческую фелуку, которая шла на всех парусах; она была милях в трех от нас и, по-видимому, шла быстрее, чем мы. Теперь ее можно было увидеть невооруженным глазом, и вахтенный на грот-марсе закричал:

– Судно!

– Ну да, разумеется, судно!.. Что, он думает, мы спим, что ли, или ослепли? – недовольно пробормотал штурман.

– Однако не другое ли судно он видит?

– А, вы правы, все может быть!.. Эти негодяи пираты, как шакалы, подчас охотятся не в одиночку. – И он крикнул: – Эй, вахтенный! Где судно?

– На северо-северо-западе, прямо у нас под ветром.

– Это хорошо, – сказал я штурману, – по крайней мере, если придется бежать или обороняться, мы будем иметь дело с одним врагом. Однако же стоит, я думаю, разбудить шкипера.

– Да, придется разбудить, а жаль, пусть бы себе спал, а вы бы стали командовать. Между тем, я думаю, не мешало бы прибавить парусов.

– Да, было бы недурно. Притом, – продолжал я, снова поглядев в трубу, – мешкать нельзя, потому что фелука идет гораздо быстрее нас. Пошлите разбудить капитана да велите, чтобы вахтенные были готовы к работе. Вы знаете, где мы теперь?

– Я эти места знаю, как наш город Мессину. Могу провести корабль с закрытыми глазами!

– Насколько хорошо «Прекрасная левантинка» носит паруса?