Приключения Джона Девиса
Шрифт:
– Нельзя ли перевезти Розалию на корму и дать им сдачи? – спросил я.
– Сейчас, сейчас, капитан, везут. Ну-ну, лентяй, – сказал он матросу, которому раздавило палец. – Берись, что ли, за колесо, после успеешь повозиться со своим пальцем. Ну вот так-то!
Но еще мы не успели зарядить пушку, как раздался залп, и за ним последовал ужасный треск. В ту же минуту со всех сторон закричали: «Берегись, капитан!» Я взглянул наверх и увидел, что варенг, часть бизань-мачты, переломленная немножко выше марса, зашаталась и падает с парусами. В ту же минуту корма скрылась под обломками дерева, парусами и канатами, и корабль, лишившись двух парусов, важнейших для успешного хода с попутным ветром, тотчас пошел тише.
– Руби все! – закричал я. – Руби, и в море!
Матросы, понимая важность приказа, как тигры, бросились на снасти и с помощью топоров, сабель и ножей в минуту перерубили и перерезали до последней все канаты, которыми брам-стеньги были связаны с бизань-мачтой, потом все это побросали за борт.
Несмотря на быстроту этого маневра, корабль пошел медленнее, и я видел, что уже не остается никакой возможности избежать абордажа. Я осмотрелся вокруг: потери наши были пока не очень велики. Убиты трое или четверо матросов, столько же тяжелораненых, несколько человек получили легкие раны. Считая пассажиров, у нас оставалось еще двадцать пять или тридцать человек, способных бороться. Я велел позвать тех, кто с утра делал патроны, и, нагнувшись к Апостоли, который не отходил от меня ни на минуту, сказал тихонько:
– Послушай, брат, мы уже дрались. Сдаваться поздно. Что, ты думаешь, будет с нами, если нас захватят?
– Нас зарежут или повесят, – спокойно сказал Апостоли.
– Но ты грек. Земляки, может быть, тебя пощадят.
– Именно потому и не пощадят. Побежденный никогда не получит помилования, если просит о нем на языке, на котором говорит победитель.
– Ты в этом уверен?
– Совершенно.
– Ну так попроси у штурмана горящий фитиль и, когда я крикну «Пора!» – сбеги по кормовому трапу, брось его в пороховой погреб, и все будет кончено.
– Хорошо, – ответил Апостоли со своей печальной улыбкой, как будто я дал ему самое обычное поручение.
Я подал ему руку, он бросился мне на шею. Потом я схватил одной рукой рупор, другой топор и закричал изо всех сил:
– Держи круче к ветру малыми парусами! Людей на нижние реи! Руль на ветер весь и готовься к абордажу!
Маневр был тут же исполнен. «Прекрасная левантинка», вместо того чтобы идти с попутным ветром, замедлила свой ход и повернулась к фелуке бортом. Пираты, идя на парусах и веслах, зацепились своим бушпритом [47] за бакштаги нашей бизань-мачты, и суда так сильно столкнулись, что часть нашего борта обломилась. В ту же минуту, будто суда воспламенились от удара, поднялось облако дыма, раздался ужаснейший гром, и «Прекрасная левантинка» содрогнулась до самого киля: пираты выпалили из своих двенадцати орудий. К счастью, я успел крикнуть: «Ложись!» Все, кто бросились ничком, остались в живых, прочих сразила картечь. Потом, встав в дыму, мы увидели, что пираты, как демоны, спускаются с рей и перескакивают со своей палубы на нашу. Тут уж нечего было командовать – я бросился вперед и топором разнес череп первому, кто мне попался.
47
Бушприт – горизонтальный или наклонный брус на парусном судне, служащий для вынесения вперед носовых парусов.
Невозможно описать подробности этой страшной сцены, всякий дрался сам по себе и насмерть. Я отдал свои пистолеты Апостоли, потому что он был слишком слаб и не мог орудовать ни топором, ни саблей. Я бросился вперед, как безумный, чтобы найти смерть в бою, но каким-то чудом за четверть часа не получил ни одной раны. Вдруг на меня налетели два пирата: одному было лет восемнадцать, другому – около сорока. Махая топором, я задел ногу молодого человека, он вскрикнул и упал. Избавившись от одного, я бросился на другого. Но тот одной рукой ухватился за мой топор, другой нанес мне в бок удар кинжалом, который, к счастью, попал прямо в мой пояс, наполненный золотом. Опасаясь повторения удара, я обхватил его поперек тела, быстро окинул взглядом наш корабль и, видя, что пираты побеждают, закричал: «Пора!» Апостоли побежал к кормовому трапу.
Пират был силен, но я искусен в борьбе, как древний атлет. Никогда братья, встретившись после долгой разлуки, не обнимались так крепко, как мы, чтобы задушить друг друга. В борьбе мы оказались на том месте, где борт обломился, когда суда столкнулись, и оба упали в море, так что никто не заметил.
Очутившись в воде, я почувствовал, что руки пирата разжимаются. Я тоже, увлекаемый врожденным чувством самосохранения, выпустил своего противника, нырнул и вынырнул уже в нескольких шагах за кормой «Прекрасной левантинки». Я удивлялся, что она еще не взлетела на воздух. Зная Апостоли, я нисколько не сомневался в том, что он исполнит мой приказ. Подождав несколько секунд и видя, что ничего не меняется, я подумал, что, верно, с бедным моим приятелем что-то случилось. Пираты завладели судном. Уже начинало смеркаться, я воспользовался этим, чтобы укрыться от них, отплыв подальше. Я плыл, сам не зная куда и повинуясь инстинкту, руководствуясь которым человек всегда старается отдалить минуту смерти, хоть и не надеется остаться в живых. Но потом я вспомнил, что в ту минуту, когда у нас переломилась мачта, мы находились недалеко от островка Нео – он, как мне казалось, был милях в двух к северу. Я повернул в ту сторону и, чтобы пираты меня не видели, плыл сколько мог под водой, выныривая только для того, чтобы перевести дух. Однако, несмотря на все мои предосторожности, две или три пули, подняв подле меня брызги, доказали, что пираты обратили на меня свое внимание. К счастью, эти пули пролетели мимо, а вскоре я был уже вне досягаемости.
Положение мое было незавидным. Я проплыл бы две мили, если бы море было спокойно, но буря усиливалась, волны становились все выше, гром грохотал над моей головой, молнии, извиваясь, как огромные змеи, озаряли гребни волн голубоватым светом. Притом мне ужасно мешала мокрая одежда, она так и тянула меня ко дну. Через полчаса я почувствовал, что начинаю слабеть и непременно погибну, если не освобожусь от этого груза; я повернулся на спину, и неимоверными усилиями мне удалось разорвать шнурок и избавиться от части платья. Я ободрился и поплыл быстрее.
Еще с полчаса я плыл довольно свободно, но море все больше волновалось, и я чувствовал, что скоро совсем обессилю. Мне следовало отдаться на волю волн, и всякий раз, как я опускался вместе с волной, мне казалось, что я погружаюсь в бездну. Но вот, когда я оказался на гребне, блеснула молния, и я увидел справа скалу Нео, но на огромном расстоянии от меня. В темноте не по чему было сверять свой путь, и я сбился: теперь остров был так же далеко от меня, как и в самом начале. Я понял, что вряд ли доберусь до земли. Я попробовал отдохнуть на спине, но меня охватывал ужас всякий раз, как я устремлялся вместе с волной головой вниз в страшную пучину. Дыхание мое прерывалось, в ушах шумело, члены коченели, движения становились хаотичными, мне хотелось закричать, хотя я хорошо знал, что посреди моря никто, кроме Бога, криков моих не услышит. Воспоминания проносились передо мной, как во сне. Мне представлялись отец, мать, Том, Стенбау, Джеймс, Боб, Борк, вспоминал я и такие моменты, которые давно изгладились из моей памяти. Я уже не плыл, но безвольно, без всякого сопротивления перекатывался с волны на волну. Тут я делал отчаянное усилие, от которого искры сыпались из глаз, выбирался на поверхность воды, видел снова небо, и мне казалось, что оно совсем черное с красными звездами. Я кричал, и мне чудилось, что будто кто-то отвечает. Я почувствовал, что силы мои истощились, приподнялся до пояса над водой и с ужасом посмотрел вокруг. В эту минуту блеснула молния, мне привиделось на вершине одной волны что-то черное. Вдруг я услышал, что кто-то зовет меня, и так явственно, что не мог принять это за галлюцинацию. Я хотел ответить, но рот наполнился водой. Казалось, что меня ударило по лицу веревкой, я схватился за нее зубами, потом руками. Что-то тянуло меня к себе, и я не противился – у меня уже не было ни сил, ни воли. Потом я перестал что-либо чувствовать – я был в обмороке.
Очнувшись, я увидел, что лежу в каюте «Прекрасной левантинки», а возле моей койки сидит Апостоли.
Глава XXIII
Увидев, что я пришел в себя, он объяснил, каким чудом я спасся от смерти: он не смог взорвать корабль, потому что шкипер, угадав мое намерение, затопил порох. Идя назад по трапу, он встретился с пиратами: завладев судном, они несли в капитанскую каюту юношу, которого я ранил топором. Бедняга истекал кровью и просил хирурга. Тогда Апостоли пришло в голову выдать меня за врача и таким образом спасти. Он закричал, что на «Прекрасной левантинке» есть доктор и чтобы прекратили резню, если еще не поздно. Два человека тотчас бросились на палубу и объявили от имени сына их капитана, что тот, кто нанесет еще хоть один удар, будет казнен.
Апостоли с беспокойством следовал за ними, везде искал меня и не находил. В это время капитан пиратов, который во время битвы исчез, взобрался по канату на палубу и закричал: «Победа!» Апостоли тотчас узнал в нем того самого человека, с которым я боролся, и, подбежав к нему, спросил, куда я делся. Пират ответил, что я, вероятно, утонул. Апостоли сказал, что я врач и один я могу спасти его сына. Тут огорченный отец начал спрашивать, не видел ли кто меня; двое пиратов ответили, что стреляли по человеку, который плыл к острову Нео. Капитан тотчас велел спустить баркас и не знал, что делать – спешить ли ко мне на помощь или идти к сыну. Апостоли сказал, что мы с ним друзья, и вызвался отыскать меня. Капитан пошел в каюту, а Апостоли бросился в шлюпку. Люди, которые отправились за мной, увидели в свете молнии что-то белое и достали мою одежду. Это дало им надежду, и, думая, что я поплыл к острову, они стали грести в ту сторону. Спустя полчаса они увидели человека, который из последних сил боролся со смертью, и вытащили меня в ту минуту, когда я уже готов был навсегда погрузиться в море.