Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
– Яспер, – начал было Амор и осекся. Он, оказывается, слишком привык жить в изоляции от больших политических событий, был готов говорить на простейшие бытовые темы. Узнал четыре дюжины слов для ветра, в том числе и из местных языков, но забыл, как именно разговаривают о политике. И что нужно делать с ответами, которые мог бы сообщить ему Яспер, он тоже не очень хорошо представлял. И как буря в болоте – в лигейском правительстве – может повлиять на него. В Аморе забродили невнятные эмоции, ощущения, настроения, упрямо отказывавшиеся облекаться в слова. – Объясни мне, что происходит вокруг. Я действительно не понимаю. Меня сегодня доставили в один рабочий поселок, с ветерком прокатили, но военные. И я упорно не мог определить, ни что за армия, э-э-э, чья это армия , ни почему разработки охраняются военными. Хотя нет. Это уже давно норма.
– Подожди! – зарычал Яспер. – Что за херню ты рассказываешь? Куда тебя доставляли? Кто доставлял?
Он был встревожен не на шутку. Амор попытался было отшутиться, но Яспер отказывался успокаиваться. Он метался по комнате, требовал деталей, подробностей, замирал время от времени, сжимал кулаки в бессильной злобе. На безразличное: «Да чего нервничать, обошлось же», – он заорал, что это самое идиотское отношение к своей жизни, какое он встречал в своей жизни.
– Я никогда не думал, что ты оказываешься одним из первых, против кого будет обращен удар. Ты священник. Ты – священник. – Он встревоженно вглядывался в лицо Амора; тому становилось неловко от этого странного внимания.
– Ты всегда знал это, кажется, – дернул он плечами. – Что изменилось?
– Это экуменическое возрождение, о котором так любят говорить в Йоханнесбурге, Амор. Оно делает тебя самым приметным человеком в деревне. Старостой можно пренебречь, его можно вообще не заметить, но не священника! Особенно вдали от цивилизации. Дело даже не в том, что они что-то имеют против церкви или чего угодно, а просто – это привлекает внимание к тебе!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – глухо сказал Амор.
Яспер подошел к медиа-консоли, вызвал на экранах карту провинции, развернул комм, чтобы Амор мог видеть.
– Смотри. Это, – он ткнул пальцем в экран, и участок карты засветился мутным зеленоватым светом, – твоя община. Здесь, по последним сведениям, здесь уже две недели, здесь тоже около трех недель введено военное положение. Что значит усиленный военный контингент, эти ублюдки новоиспеченные! – Яспер снова зарычал в бессильной злобе, – здесь – относительно мирные территории, на которых ночная температура не опускается ниже сорока градусов, это пекло не нужно никому и даром, здесь просто невозможно выжить, а оазисов нет давно. Здесь – общины объявили о своей автономии и якобы вышли из-под нигерской юрисдикции. Эти два города сейчас находятся во власти каких-то банд. Тайная полиция говорит о частных армиях, но не делает однозначных заявлений, что за армии. Видишь? А здесь – ты.
Амор смотрел на карту. С трех сторон его район был окружен светившимися территориями.
– Ты говоришь, за тобой приехали военные. Откуда они знали, где ты?
– Наверное, ребята рассказали, – пожал плечами Амор. – Те, на руднике. Может, они и попросили о богослужении. Или тот тип следовал каким-то инструкциям.
– Но они знали, где ты и что ты. Это могут знать и другие. Амор, Камерун относительно тих сейчас, и… – Яспер замялся. – И я знаю типа, который там заправляет, и типов, которые служат ему. Там еще долго может остаться тихо. Отправляйся туда.
Он долго уговаривал Амора – был не на шутку встревожен, опустился до шантажа, увещеваний, воспользовался даже глупейшим «сделай это ради меня». Амор молча слушал. Затем, улучив момент, спросил:
– Так что творится на самом верху, Яспер? И почему все это началось?
– Потому что, милосердный отче, ты, наверное, единственный человек, который не хочет быть богатым. Нет, – поправил себя Яспер, – не точно. Которому наплевать на это. Остальные очень хотят много денег. Некоторые – алчут очень много денег. И речь идет не о миллионах даже, на которые они могут наложить лапы, а много, много больше. Речь идет о том, кто будет заправлять Лигой дальше, понимаешь?
Амор покачал головой.
– Дейкстра хорош для многих, но многие не имеют возможностей влиять на ситуацию, – криво усмехнулся Яспер. – А те, у кого есть средства, этим типом недовольны. Но просто избавиться от него не получится. Остается «непросто». Теперь понимаешь?
Амор – теперь – понимал. Он попытался спросить, не может ли тот же Дейкстра, а лучше законный глава Лиги справиться с этой катастрофой.
Яспер покачал головой.
– Боюсь,
========== Часть 18 ==========
Яспер говорил долго, умно и красочно; ему была привычна и такая речь – не изящная, но сильная, убедительная, основательная. Время от времени – когда Амор сдерживал зевок, недовольно хмурился и тянул-разминал шею вправо-влево, вперед-назад – в речь Яспера прокрадывались иные нотки, чарующие, оценивающие, одобряющие. Амор не мог удержаться и ухмылялся, Яспер сердился. Они снова возвращались к проклятой политике.
– Это длится черт знает сколько времени, Амор. Знаешь, я не думал, что Дейкстра следует опасаться конкуренции, понимаешь? Он – один из толковых, выдающихся людей, он любит славу, долго зарабатывал ее. Сколько времени создавал этот свой образ, и сеть… ты представляешь, сколько людей работает на него? Или готовы с ним сотрудничать, э? Но вот эта оппозиция, если, прости Всевышний, ее так назвать можно, эти паразиты – они ведь тоже не пальцем деланы, не первый день в этом болоте, – говорил Яспер. О том, что многие решения, которые принимались наверху, изначально не казались разумными, а после проверки временем так и вообще могли сойти за саботаж. О том, что в партии, которая целью своего существования, краеугольным камнем своей программы сделала противостояние Квентину Дейкстра, долго не было явного лидера. Ну ладно, партия – название условное, это было аморфное тело, объединявшее людей, слишком разных, чтобы долго и продуктивно сосуществовать вместе. По большому счету, и сейчас не было яркого, запоминающегося лидера, и партии как таковой тоже не существовало. Часть из людей, недовольно смотревших в спину Дейкстра, охотно продолжали работать с ним – на него. Часть предпочитала сохранять вооруженный нейтралитет; те дерзкие, осмеливавшиеся не любить Дейкстра открыто, так ловко преподносили свое мнение, что никто не стремился относиться к нему серьезно. Иными словами, странное, невнятное образование, слишком неоднородное, чтобы быть жизнеспособным. И поди ж ты, нашли. Героя нашли. Чьими руками так радостно взялись избавляться от Дейкстра.
Амор слушал его и припоминал все, что слышал – знал – запомнил о внутриполитических дрязгах. Увы, не очень успешно. Никогда не интересовался этим особенно, времени у него не особо хватало на деревенскую и епископальную политику, куда бы заниматься такими высокими материями. Очень редко какое-никакое имя из градом ссыпавшихся с языка Яспера казалось Амору знакомым, но этого было мало, чтобы относительно достоверно представлять себе, что это за субъект, какую роль играет в глобальном заговоре, который, по словам Яспера, имеет место, растет и развивается, усложняется и зреет на глазах во всех мало-мальски значимых регионах Африки. Считай, везде.
С другой стороны, такие детали, такое глубокое изучение ситуации Амору было не нужно совершенно. Он, кажется, получил ответ на свои вопросы. Самый главный – что происходит. На него можно было ответить трагичным «катастрофа», можно было прибегнуть к образной и витиеватой обсценной речи. Второй самый главный вопрос – что делать. На него дал ответ Яспер.
– Уходи из своей деревни, Амор, – повторял он снова и снова. Он был не на шутку встревожен, неожиданно причем – прежде всего для Амора. Наверное, и для себя тоже: он отводил взгляд, жестикулировал обильней обычного, и Амору, давно привыкшему отмечать мельчайшие детали в поведении собеседников – помогало при душеспасительных беседах, это бросалось в глаза. Амору, давно и безнадежно томимому особым интересом, почти непристойным, это тем более было заметно, как и то, что самого Яспера это беспокойство сбивало с толку. Иногда его рука поднималась, и он словно тянулся к Амору, чтобы коснуться лица, дотронуться до руки, ухватить за предплечье и крепко сжать, чтобы и таким образом воздействовать на него. – Вы слишком близко от рудников, на северо-восток эта проклятая фабрика, которую так бесцеремонно национализировали, ты думаешь, «Тонарога» будет смотреть спокойно? И Амор, я повторяю еще раз: ты слишком заметен там. Ты – белый. Ты священник. Они скорее всего набрали солдат удачи на каком-нибудь нелегальном рынке и вооружили до зубов. Им не нужен порядок, им нужны вооруженные марионетки, понимаешь? И для них ты наверняка станешь желанной жертвой. Обещай мне, что сегодня же ты отправишься в путь. Амор, обещай!