Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
С книгой дело не шло. Еще месяц назад писалось легко, рукопись в папке становилась все толще и толще, а теперь он снова и снова переделывал и окончательно губил те же страницы. Роман застопорило.
Лишь изредка, прочитав написанное, он чувствовал, что в пределах его возможностей сделано неплохо, а главное, обещает развитие в будущем — при наличии времени и старания.
Времени и старания. Время он выкраивал от работы, бросить которую нет возможности. А старание — старание соразмерно твердой решимости стать писателем. То, что давала ему Поппи, наверное, не смогла бы дать никакая жена; он сомневался, что жена вообще смогла бы вытерпеть эту добровольную каторгу. Он ушел из дома, чтоб освободиться от напряжения, неизбежно сопутствующего совместной жизни, и совсем не рвался к условиям, которые могут оказаться еще более обязывающими.
Мало что тревожило его теперь, кроме отсутствия стимула в работе, который сейчас, когда роман застопорило, был особенно нужен. И не то что хотелось обсудить с кем-то конкретные трудности в работе, поскольку то видение мира, что нес в себе, он мог изложить только на бумаге, а не в разговорах, но общение с людьми, которые думают примерно так же, как ты, освободило бы, пусть ненадолго, от чувства, что работаешь в полном одиночестве. Среди людей, с которыми он общался, интерес к чтению не выходил за рамки простого желания прочесть что-нибудь занимательное. И уж конечно, никто не интересовался писательскими проблемами. По вечерам он иногда выпивал с сослуживцами, но основное время проводил у себя за столом или же бродил по улицам. Сознательно не собирал материал, просто складывал впечатления, наблюдал, думал. Он любил кино и раньше примерно раз в неделю ходил с Поппи в местный кинотеатр. Но постепенно зрителей там становилось все меньше и меньше, хозяин стал подыскивать более прибыльное дело и наконец открыл зал для бинго. Какое-то интеллектуальное общество в городе, несомненно, было — писатели, художники, музыканты плюс околоинтеллигентская публика, то есть люди, которые умеют поговорить обо всем, а сами ничего делать не умеют и именно потому полезны. Но он не искал контактов с ними, а они, уж конечно, не интересовались им. Две радиопередачи и рассказ в «Этюде» не получили никакого отклика в литературном мире. Вот только Би — би — си переслало письмо от бывшей жительницы Йоркшира, переехавшей в Борнмут: знакомые картины прошлого тронули ее до слез. Он начинал понимать, что хваленая писательская свобода и независимость — это палка о двух концах. И еще он понял, что неудачи воспитывают какую-то особенную дерзость. Когда есть что показать, текст говорит сам за себя, но когда показывать нечего или же сделано немного, защититься от безразличия окружающих нечем, кроме как собственной уверенностью в конечном успехе. Но когда наступала неудовлетворенность, вот как теперь, он начинал сомневаться, сможет ли когда-нибудь закончить работу и романист ли он вообще. Ему нравилось видеть слова на странице, не слышать, как в пьесе, а именно видеть, особенно в рассказе, где нужно убрать все несущественное и с помощью резких мазков создать атмосферу, настроение, осветить характер в переломный момент развития. Но он понимал, что настоящей проверкой писательского мастерства будет романная форма, где потребуется развитие характеров. И сознание того, что он приступает к произведению на восемьдесят или даже сто тысяч слов и неизвестно, что еще из этого получится, приводило в трепет. Он не представлял себе, в какой мере все должно быть спланировано или же напротив, вырастать само собой. Главное, остерегаться сюжетности — это он знал точно. Ранние опыты с коротким рассказом убедили его, что для начинающего писателя сюжет — опасная вещь. Если сюжет можно пересказать с помощью сотни слов, то его и не стоит рассказывать по — другому. А в романе характеры — это все.
Порой он садился за стол с ощущением полной пустоты, но тут оказывалось, что одно слово тянет за собой другое, фраза фразу, смотришь — из фраз уже сложился целый абзац, а из абзацев — страница. Другой раз, наоборот, в мучительных поисках нужных слов проходил час, другой, он отодвигал машинку, собирал бумаги и вставал от стола. Ну что ж, попробуем завтра.
Считаешь себя
Он решил идти на кухню посмотреть телевизор и по пути столкнулся с Маргарет.
— Ну что, муза покинула вас?
— Да вот явилась часов в семь, но я ее так встретил, что больше не видать.
Маргарет засмеялась. Она была в зеленой замшевой куртке, вокруг шеи повязала шелковую косынку.
— Вы на улицу? — спросил Уилф.
— Надо письмо послать.
Он остановился в нерешительности.
— Я вообще-то собирался поглазеть в телевизор, но, пожалуй, лучше пройтись. Не возражаете, если я пойду с вами?
Он нырнул назад в комнату, натянул толстый свитер и нагнал ее у выхода.
— Как идет торговля джемом?
— Я не понимаю вас.
— Как дела на работе?
— На вашем месте я бы воздержалась от снисходительных ремарок в отношении того, что дает мне средства к существованию.
— О — го — го.
— А также учтите, наша фирма не просто поставляет джем и сахар к чаю, масло на бутерброд и изюм для пудинга. Помимо товаров каждодневного спроса, мы снабжаем потребителя орехами, финиками, инжиром…
— И всеми существующими в природе восточными пряностями, — вставил Уилф.
— Вы не можете себе представить, сколько в этом романтики. Заснешь над накладными и видишь во сне далекие страны…
— Визирей, султанов, шейха, магараджу и прочих шишек. — Он похлопал в ладоши: — А ну-ка, подать сюда танцовщиц и бальзам от рабов и комаров!
— Не увлекайтесь, не увлекайтесь, а то нас заберет полиция.
— Разве можно быть такой скучной! Не успел я уйти из мира унылых расчетов зарплаты для унылых людей, занятых производством мужских сорочек, как вы со своими разговорами о полиции тянете меня назад, на землю!
— Видно, вам сегодня хорошо работалось.
— Напротив. С семи часов не написал ни одного путного слова. Если б работалось хорошо, вы б сразу поняли: я бы был унылый и раздраженный.
— Непонятно…
— Не старайтесь поддерживать разговор. Когда я сам разговорюсь, мой собеседник может просто отдыхать и слушать. Особенно если я выпил кружки две пива. Что наводит меня на мысль: а не пойти ли нам куда-нибудь выпить? Вот только опустим ваше письмо.
— Пива?
— Можно и пива. Что вам больше по вкусу?
— А здесь есть поблизости приличный паб?
— Там дальше по шоссе «Башня» — неплохое заведение. Правда, новый владелец несколько его подпортил, но посидеть можно без особых неудобств. Главное — у них хорошее пиво.
— Ну тогда пошли.
На асфальтированной площадке вокруг паба стояли машины.
— Наверное, там сейчас полно народу, — сказала Маргарет.
— Да нет, приезжает по одному — два человека. Хотя место стало популярным с тех пор, как сделали ремонт.
По шоссе шел густой поток машин. Пришлось переждать у светофора. Посередине улицы Уилф хлопнул себя по карману.
— А черт, как глупо. Пригласил, а у самого нет с собой денег. Погодите, вот полкроны. На этом далеко не уедешь.
— У меня есть мелочь. Берите.
— Ну нет, я ж вас пригласил.
— Но платить-то нечем, а я все равно хочу выпить.
— Ну ладно. Потом отдам.
В пабе, судя по всему, дела шли бойко, но сегодня, в будний день, зал не был набит настолько, чтоб создавать посетителям неудобства. Без труда нашлось два места в дальнем углу. Подошел официант в белом пиджаке; у него были прямые и светлые, как солома, волосы, на носу — прыщ.
— Пинту горького и… — Уилф вопросительно взглянул на Маргарет.
— Легкого, пожалуйста.
Официант ушел. Маргарет сказала с улыбкой:
— Я б заказала джин с лимонным соком, но мы ж экономим.
А у нее хорошие зубы, отметил он. Да что и делать, как только разглядывать ее. Умна. Даже очень. Женщин, с которыми интересно разговаривать, меньше, чем женщин, с которыми хочется переспать. А уж сочетание этих двух свойств вообще большая редкость. Ему по крайней мере такие женщины не попадались. Что-то в ней есть странное. Никаких семейных связей. Бросила работу в Лондоне…