Сальватор
Шрифт:
Так вот, это физическое впечатление имеет свое моральное соответствие: так получается после нескольких лет супружеской жизни, когда человек, обожающий жену и испытывающий к ней полнейшее доверие, вдруг падает в бездну сомнений.
Действительно, есть ли на свете более печальное и более безрадостное положение, чем то, в котором оказывается внезапно мужчина, так горячо и нежно любящий свою жену и проживший с ней в полном согласии несколько лет, когда он чувствует, что поколебалась его вера, нарушена его безмятежность? Когда все его существо охватывает сомнение в женщине, которую он любит, когда он начинает сомневаться в ней, в других людях, даже в Божественном свете! С ним случается то, о чем сказал господин де Гумбольдт: целых тридцать лет веря в незыблемость земли, он вдруг начинает ощущать под ногами ее дрожание и видит, как она готова разверзнуться перед ним.
К счастью, господин де Моранд не был в положении такого человека. Как он сам сказал жене, знание самого себя сделало его очень снисходительным к поступкам прекрасной грешницы, которая поняла, вследствие описанных нами событий, что ее судьба тесно связана с судьбой мужа. Эту самую снисходительность, с которой господин де Моранд предоставил жене полную свободу действий, давала возможность понять, как сильно банкир любит супругу и что ни одна другая женщина в мире не кажется ему более достойной любви и даже обожания. Но поскольку не существует любви без ревности, было ясно, что в глубине души господин де Моранд должен был ревновать жену к Жану Роберу. На самом деле так оно и было: он ревновал его ужасно, глубоко и безмерно. Но для чего надо было бы быть человеком умным, когда остроумие было всего лишь маской, скрывающей те наши боли, над которыми общество смеется вместо того, чтобы сжалиться?
Господин де Моранд вел себя поэтому не только как философ, но и как человек сердца. Имея женой женщину, от которой он не мог требовать той физической и чувственной близости, которая характеризует любовь, он старался делать все так, чтобы она питала к нему то духовное чувство, которое зовется признательностью.
Посему господин де Моранд, возможно, и был самым ревнивым на свете человеком, но внешне это никак не проявлялось.
И не стоит поэтому удивляться, что он, решив стать другом Жана Робера, поспешил стать врагом господина де Вальженеза: его ненависть к последнему была чем-то вроде предохранительного клапана, через который он должен был спустить пар ревности к первому. Иначе паровая машина его чувств могла просто-напросто взорваться.
И теперь ему представился великолепный случай дать выход своей ненависти.
На следующий день после ночного разговора, о котором мы вам рассказали в предыдущей главе, господин де Моранд вместо того, чтобы уехать из дома в Тюильри в девять утра, ушел пешком в семь часов. На бульваре он остановил наемный экипаж и велел кучеру отвезти его на Университетскую улицу, где жил Жан Робер.
Поднявшись на третий этаж, господин де Моранд позвонил в дверь квартиры поэта.
Ему открыл слуга.
Спрашивая у слуги, дома ли господин Жан Робер, господин де Моранд осмотрел прихожую.
На столике лежал ящик с пистолетами, в углу стояли две дуэльные шпаги.
Господин де Моранд не ошибся.
Слуга ответил, что хозяина дома не было.
К несчастью, господин де Моранд, обладавший не только острым зрением, но и чутким слухом, услышал доносившиеся из спальни голоса двух или трех мужчин, что-то оживленно обсуждавших.
Он вручил слуге свою визитную карточку и велел ему передать ее хозяину, как только тот останется один, добавив к этому, что он, господин де Моранд, снова зайдет часов около десяти, то есть после того, как увидится с королем.
Эти слова «после того, как увидится с королем» произвели на слугу Жана Робера очень сильное впечатление, и тот заверил господина де Моранда в том, что непременно доложит о нем своему хозяину.
Банкир ушел.
Но отъехав от дома Жана Робера всего несколько шагов, он велел кучеру остановиться и развернуть кабриолет так, чтобы он мог видеть, кто будет выходить от нашего поэта. Вернее, из дома, где жил наш поэт.
И вскоре увидел, как из дома вышли два знакомых ему молодых человека: Людовик и Петрюс.
Они направились в его сторону, и поэтому господину де Моранду для того, чтобы встретиться с ними, надо было только выйти из кареты.
Молодые люди почтительно поклонились банкиру, к которому испытывали большую симпатию и которого очень уважали за его политические взгляды.
Они уже собрались было пройти мимо, решив, что у господина де Моранда к ним не должно быть никакого дела. Но банкир с улыбкой остановил их.
– Простите, господа, – сказал он, – я ждал именно вас.
– Нас? – в один голос удивленно переспросили молодые люди и переглянулись.
– Да, вас. Я подумал, что ваш друг пошлет за вами рано утром, поэтому я и решил сказать вам пару слов относительно того поручения, которое он вам только что дал.
Молодые люди переглянулись с еще большим недоумением.
– Вы меня знаете, господа, – продолжал господин де Моранд со своей привычной улыбкой. – Я – человек серьезный, привыкший уважать принятые правила поведения. Поэтому вы никак не можете заподозрить меня в том, что у меня есть какие-либо намерения задеть честь вашего друга.
Молодые люди кивнули в знак согласия.
– Поэтому, – продолжил господин де Моранд, – я прошу вас оказать мне одну любезность.
– Какую же?
– Ответьте на мои вопросы честно и откровенно.
– Мы постараемся, мсье, – произнес Петрюс и тоже улыбнулся.
– Вы сейчас направляетесь к господину де Вальженезу, не так ли?
– Да, мсье, – ответили молодые люди со все возрастающим удивлением.
– Вы идете к нему затем, чтобы обговорить с ним или с его секундантами условия предстоящей дуэли?
– Мсье…
– О! Можете отвечать прямо. Я ведь министр финансов, а не префект полиции. Так речь пойдет о дуэли?
– Да, мсье.
– О дуэли, причины которой вам неизвестны?
Задав этот вопрос, господин де Моранд внимательно посмотрел на молодых людей.
– Так и есть, мсье, – ответили они.
– Да, – прошептал господин де Моранд с улыбкой. – Я знал, что господин Жан Робер настоящий джентльмен.
Увидев вопрос во взглядах Петрюса и Людовика, он добавил:
– Так вот, скажу я вам, что мне-то причина дуэли прекрасно известна. И мне надо сказать господину Жану Роберу, с которым я буду иметь честь увидеться через час, нечто такое, что, возможно, заставит его изменить свое намерение.