Самозванка (дореволюционная орфография)
Шрифт:
Темно было тутъ, свжо довольно, и крашеный полъ холодилъ ноги въ тоненькихъ чулкахъ.
Жутко немного стало Вр въ темнот, которой она всегда боялась. Но сейчасъ же посл темной лстницы, было очень свтло въ той комнат нижняго этажа, въ которую выходила эта лстница: лампадки тамъ горли передъ иконами.
Вра прошла этой комнатой, еще миновала одну и вышла въ столовую.
Вотъ этотъ сундукъ съ деньгами, вотъ онъ! Его недавно перенесли сюда изъ бабушкиной спальни. Тяжелый, весь желзный, привинченный къ полу, онъ не могъ быть украденъ, или
Вра видла, какъ бабушка отпираетъ сундукъ: показывала какъ-то старуха „внучку“ свои сокровища и говорила, что вс они будутъ принадлежать ему, если онъ будетъ любить бабушку, если заслужитъ ихъ.
– Безъ этого сундука я больше бы любила тебя, бабушка; я не лгала бы теб, не обманывала бы тебя, – подумала Вра вслухъ и испугалась своего голоса.
Шепотомъ сказаны были эти слова, а такъ рзко прозвучали они въ пустынной комнат.
Кпючъ въ образниц, въ спальной, надо его взять. Тихо, тихо надо пройти туда, a то бабушка услышитъ: чутко она спитъ.
Вра, точно ее кто-нибудь подталкивалъ сзади, двинулась въ спальню безшумными шагами. Вотъ и бабушкина кровать и образница. Свтъ такъ и льется отъ лампады – мягкій, переливчатый свтъ, смягченный цвтными стеклами лампадъ. Лики святыхъ глядятъ такъ величаво и строго. Днемъ они совсмъ не такіе: это ночныя тни набжали на нихъ и трепетный свтъ лампадъ живитъ ихъ…
И бабушкино лицо, на бломъ фон подушки, какое-то другое. Голова платкомъ повязана, отъ спинки кровати на лицо падаетъ тнь.
Бабушка спитъ крпко. Она передъ утромъ, да съ вечера страдаетъ безсонницею, а теперь крпко спитъ. Храпитъ слегка, шевелитъ руками, нервно вздрагиваетъ…
Вра, потупивъ глаза и стараясь не глядть кругомъ, отворила стеклянную дверцу образницы и взяла ключъ, положенный на нижней полочк…
– Кто тутъ? – спросонья спросила бабушка и заговорила что-то совершенно постороннее.
Вра остановилась на минуту, поглядла на бабушку и пошла изъ комнаты, крпко сжимая въ рук ключъ…
Сундукъ отпирался со звономъ и крышка была очень тяжела, но Вра благополучно сладила съ ней и открыла сундукъ. Она сла на него отпирая, чтобы заглушить звонъ, и съ усиліемъ, оцарапавъ немного руки, подняла крышку.
Пачками лежали въ сундук банковые билеты, билеты внутренняго займа, облигаціи, купоны, кредитки. Въ особомъ ящичк сбоку сверкали полуимперіалы и разныя старинныя монеты, а въ другомъ ящик хранились брилліантовыя и золотыя вещи. Все это сверкало и искрилось отъ трепетнаго свта лампады.
IX.
Вра взяла одну пачку билетовъ и спрятала ее за сорочку.
– Сколько тутъ? – подумала она и, остановившись на секунду, взяла еще пачку сторублевыхъ и нсколько золотыхъ монетъ.
Это она спрятала въ карманъ панталонъ (читатель помнитъ, что Вра была
Оставалось запереть сундукъ и положить ключъ на мсто.
Двигаясь, какъ автоматъ, Вра сдлала все это и пошла наверхъ.
Когда она клала ключъ въ образницу, бабушка опять окликнула ее спросонокъ.
– Я это, я! – хотла крикнуть Вра, но только поглядла на старуху и пошла къ двери, не остерегаясь уже и ступая ногами въ чулкахъ довольно громко.
Бабушка спала, ничего не слыхала. Это былъ самый крпкій сонъ ея.
Спрятавъ деньги въ нижній ящикъ комода въ своей комнат, Вра не раздваясь, бросилась въ постель и уснула крпкимъ сномъ.
Ее не тревожили, не будили, и она встала въ двнадцатомъ часу дня.
Въ окна свтило солнце, яркими пятнами ложась на чистомъ крашеномъ полу; въ открытую форточку врывался свжій августовскій воздухъ. Гд то неподалеку кричали играющія дти, взвизгивали, хохотали.
Вра улыбнулась, прислушиваясь къ раскатистому серебристому смху какой-то двочки, должно быть, безконечно счастливой въ эту минуту.
Вра очень любила дтей и охотно играла съ ними въ Ярославл. Вс сосднія дтишки знали ее, любили и называли „тетей“. Она хотла встать и поглядть, не у нихъ ли на двор играютъ дти эти и, съ улыбкою поднимаясь съ постели, увидала свой мужской костюмъ, свои сапожки, сброшенные вчера у кровати.
И все вспомнила…
Она опустила голову на подушку и въ одинъ мигъ улыбка на лиц смнилась скорбнымъ выраженіемъ, краски потемнли, глаза словно туманомъ заволокло.
– Нельзя идти къ дтямъ, – произнесла Вра. – Это я въ Москв… Я мальчикъ Вася… Я вчера взяла деньги, крала ихъ у бабушки…
Въ дверь постучались.
– Пора вставать! – раздался голосъ матери.
Вра вздрогнула и быстро поднялась.
– Я не для себя, не для себя, я не хочу обманывать, и никогда не воровала!… He для себя я это, не для себя!… – крикнула она, какъ въ бреду.
– Что съ тобою… Вася? – тревожно спросила за дверью Анна Игнатьевна. – Ты спишь… Вася, ты спишь? Отопри мн!…
Вра пришла въ себя, очнулась и поспшно отворила матери двери.
– Что съ тобою, Вра? – съ безпокойствомъ спросила Анна Игнатьева, глядя на дочь и трогая ее за голову, за руки, заглядывая ей въ глаза. – Ты больна?… Ты бредила сейчасъ…
– Нтъ, мама, это я такъ, во сн… Сонъ какой-то страшный мн снился… Я сейчасъ, мама, однусь и приду.
Вра умылась, освжила свой туалетъ и вышла къ приготовленному для нея чаю немного блдная, но бодрая, свжая. Бабушка приласкала ее, усадила око- ло себя и посовтовала, во первыхъ, „поменьше книжки читать“, во вторыхъ, не очень съ Настенькою дружить, а въ третьихъ, къ докторамъ, въ случа недуга, не обращаться, а пользовать себя домашними средствами.
– Попей липоваго цвту, горчишничекъ на затылокъ поставь, и вс болзни, какъ рукой, сниметъ, говорила бабушка, разглаживая русыя кудри „внучка“. – Ишь, ты какой у меня хрупкій, соколикъ мой, да нжный, надо беречь себя…