Самозванка (дореволюционная орфография)

Пазухин Алексей Михайлович

Николай Васильевичъ былъ сынъ очень богатаго фабриканта, нажившаго громадное состояніе исключительно упорнымъ трудомъ, неутомимою энергіею и, пожалуй, счастливо сложившимися обстоятельствами. Началось дло, развившееся въ громадное предпріятіе, съ пустяковъ, съ грошей. Салатинъ былъ просто-напросто землепашецъ. Обрабатывая землю лтомъ, зимою онъ ткалъ полотна вмст съ женою и младшими братьями на ручныхъ станкахъ и сбывалъ ихъ въ Москв то по лавкамъ, то по домамъ. Дло давало порядочно, и семья жила зажиточно, но до богатства было еще далеко. Какъ то, продавъ кусковъ десять очень добратнаго, хорошо отработаннаго полотна купцу, Салатинъ получилъ отъ этого купца заказъ на довольно значительное количество того же полотна, при чемъ купецъ далъ ему авансомъ рублей пятьсотъ для покупки новыхъ станковъ и вообще для расширенія

дла. Честно выполнивъ порученіе, Салатинъ сталъ получать заказовъ все боле и боле, такъ что работалъ уже не въ пятеромъ, какъ бывало, а имлъ человкъ двадцать ткачей изъ своихъ односельцевъ, съ которыми разплачивался „по-божески“, и которые охотно работали на него, улучшая свое благосостояніе.

Это, впрочемъ, не радовало Салатина, такъ какъ на ряду съ благосостояніемъ крестьянъ росло и паденіе ихъ нравовъ.

Переходя въ лучшія избы, заводя картины, лампы, зеркала и самовары, крестьяне словно оставили въ старыхъ домахъ своихъ чистоту нравовъ, патріархальность и пріобртали физіономію фабричныхъ, самый не симпатичный типъ на Руси.

Салатинъ, русскій человкъ въ душ, хорошій христіанинъ, врный сынъ церкви, съ ужасомъ видлъ, что народъ, пріобртая благосостояніе, становился мене религіознымъ, быть можетъ, потому, что сытая жизнь влечетъ его къ разгулу. Наблюдая все это, Салатинъ все больше и больше проникался намреніемъ прикончить фабрику и стать земледльцемъ, зная, что только въ „матушк земл“ спасеніе русскаго человка…

Уздный городъ, близъ котораго было родное село Салатина, славился льняными базарами, и въ Филипповъ постъ [3] туда свозилось громадное количество льну, какъ гуртомъ, такъ и мелкими партіями. Покупателями льна были мстные фабриканты, въ рукахъ которыхъ и сосредоточивалась вся льняная торговля края. Въ числ крупныхъ продавцевъ льна былъ нкто Иголкинъ, купецъ стараго закала, милліонеръ и то, что называется „кряжъ“, то есть – съ желзною волею, съ упрямствомъ неописаннымъ и съ правомъ неукротимымъ. „Какъ хочу такъ и ворочу“, говоритъ про того человка простой народъ, опредляя его характеръ.

[3] Филиппов пост – простонародное название Рождественского поста.

Последний многодневный пост в году. Длится он сорок дней (28 ноября – 6 января, включительно) и потому именуется в Церковном уставе Четыредесятницей, так же, как и Великий пост. Иногда этот пост называют Филипповым, в знак того, что он начинается на следующий день после дня празднования памяти апостола Филиппа (27.11 н.ст.; 14.11 ст.ст.).

Иголкинъ скупалъ ленъ по губерніямъ: Ярославской, Вологодской, Костромской, и громадными партіями привозилъ его въ С., гд и устанавливалъ цну. Одинъ разъ мстные фабриканты задумали „поддть“ Иголкина и сговорились вс до одного сбить цну до послдняго минимума: поломается-де и отдастъ, назадъ тысячи пудовъ не повезетъ, а купить здсь кром насъ некому.

Такъ и сдлали.

Привезъ Иголкинъ громадную партію, назначилъ цну и ждетъ. He берутъ фабриканты. Онъ сбавилъ – не берутъ.

– А, стачку устроили! – догадался Иголкинъ. – Ладно же!…

Свалилъ онъ ленъ въ амбары, застраховалъ и живетъ въ С., по трактирамъ ходитъ, „гуляетъ“, а къ фабрикантамъ ни ногой. He идутъ и они къ нему, вполн увренные, что купятъ, какъ хотятъ, что Иголкинъ сдастся и ленъ не повезетъ домой, ибо это равносильно полному разоренію.

Между тмъ, пошли снга, дороги испортились, и везти тысячи, десятки тысячъ пудовъ льну назадъ было немыслимо, да и некуда было везти.

– Ладно же! – сказалъ Иголкинъ и приказалъ позвать къ себ въ номеръ Салатина, которому продавалъ по маленькимъ партіямъ ленъ, любя трудолюбиваго и дловитаго мужика.

– Васюкъ, – сказалъ Иголкинъ Салатину, – купи у меня партію льна.

– А велика-ли партійка-то, Игнатій Емельяновичъ? На большую у меня силъ не хватитъ…

– Да всю купи, сколько есть: тысячъ десять пудовъ…

– Шутить изволите!… – улыбнулся Салатинъ.

– Я шучу пьяный въ трактир, а коли о дл рчь идетъ, такъ не шутятъ!… Толкомъ теб говорю и желаю продать…

– Да, вдь, это выходитъ… это, вдь…

Салатинъ зажмурилъ глаза и сталъ считать.

– Это семьдесятъ тысячъ рублей денегъ! – помогъ ему

Иголкинъ. – Ты такихъ денегъ и не видывалъ, a я тебя хочу человкомъ сдлать. Меня ваши идолы прижали, ограбить хотли, да не на того напали!… Бери весь ленъ, пиши векселя и работай!… Сколько хошь, столько и жду съ тебя денегъ, мн это плевать, а ты тутъ торгуй и дло длай; и со льномъ будешь, и съ деньгами, потому эти идолы ваши должны у тебя купить, имъ работать не съ чмъ, а ты изъ восьми рублей гроша не уступай и чтобы не на срокъ, a на наличныя… Идемъ въ трактиръ, пиши векселя!…

XII.

Салатинъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не понять всю выгоду этого съ неба свалившагося дла, а Иголкинъ зналъ, съ кмъ иметъ дло, и дйствовалъ наврняка. Взялъ онъ векселя, устроилъ гульбу на прощанье и ухалъ, а Салатинъ сдлался обладателемъ громадной партіи товара.

Часть его была тутъ же продана на наличныя одураченнымъ фабрикантамъ, оставшимся, было, безо льна, а другую часть Салатинъ выдлалъ въ полотно, арендовавъ фабрику.

Иголкинъ получилъ свое сполна, а Салатинъ изъ мелкаго ткача сдлался фабрикантомъ и къ Крымской компаніи [4] , взявъ громадный казенный подрядъ, былъ милліонеромъ, получилъ потомъ, за превосходно выполненный подрядъ этотъ, почетное гражданство и оставилъ сыну, скончавшись лтъ пять тому назадъ, доброе имя, громадное состояніе и превосходно поставленное дло.

[4] Крымская война 1853-1856, также Восточная война – война между Российской империей и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства. Боевые действия разворачивались на Кавказe, в Дунайских княжествах, на Балтийском, Чёрном, Белом и Баренцевом морях, а также на Камчатке. Наибольшего напряжения они достигли в Крыму.

Будучи человкомъ совсмъ неграмотнымъ, старикъ Салатинъ далъ сыну превосходное образованіе, и Николай Васильевичъ былъ кандидатомъ правъ. Онъ недавно вернулся изъ-за границы, гд изучалъ фабричное дло и, вернувшись теперь въ Москву, началъ вводить уже значительныя реформы на своей фабрик, поставленной на широкую ногу.

Старух Ярцевой Николай Васильевичъ приходился родственникомъ по мужу и еще до отъзда за границу предлагалъ ей помстить въ дло мертво лежащіе капиталы. Тогда старуха отказалась отъ этого предложенія, но теперь у нея былъ внукъ и дло принимало иной оборотъ, Ольга Осиповна не прочь была вести переговоры съ племянникомъ и предложила ему почаще навщать ее и ознакомиться съ Васею, котораго, по ея мннію, не худо было немного просвтить, научить уму-разуму, „отшлифовать“, какъ она выразилась и ознакомить съ дломъ.

„Вася“, видимо, пришелся по душ молодому Салатину и онъ отнесся къ „юнош“ по родственному, обласкалъ его, ободрилъ, общалъ руководить его чтеніемъ и вообще взять на себя трудъ сдлать его достойнымъ милліоннаго наслдства…

И вотъ, когда Салатинъ ушелъ, что-то отрадное, свтлое овладло всмъ существомъ измученной Вры и хорошо, хорошо стало ей… забыла она недавнія муки и надежда воскресла въ ней…

Къ вечеру этого дня пришла къ Ярцевымъ Настенька. Ольга Осиповна, Вра и Завариха сидли за чаемъ, когда явилась „модная двица“. Она, видимо, была очень ажитирована [5] и нетерпливо ожидала окончанія чаепитія, такъ плохо маскируя свое нетерпніе, что Ольга Осиповна обратила даже на нее вниманіе.

[5] Ажитировать – Приводить в беспокойство, волновать. (устар.)

– Что ты, егоза, егозишь-то? – спросила старуха. – Вертишься, словно на шил сидишь!… Небось, хочется съ Васей наверхъ забиться, да шушуканье свое завести?… Ой, ты, егоза, смутишь ты у меня мальчика, извертишь его!…

Настенька только плечами передернула, а старуха сейчасъ же и отпустила ее съ внучкомъ изъ за стола, не будучи въ силахъ отказать Вас въ удовольствіи поболтать съ Настенькою.

„Пусть ихъ, – думала старуха. – Ежели бы надолго эта вертячка завелась у насъ – я ее сократила бы; ну, а теперь Николаша съ Васей займется, такъ худого мальчику ждать нечего – тотъ наставитъ на умъ, научитъ, какъ жить надо“…