Самозванка (дореволюционная орфография)
Шрифт:
Надо было, во что-бы то ни стало, помшать этому сближенію, отдалить Вру отъ Салатина, а сдлать это было нелегко.
Долго ломала надъ этимъ вопросомъ голову Анна Игнатьевна и наконецъ обдумала планъ.
Дня черезъ три посл знаменитой сцены „покаянія“, Анна Игнатьевна вошла въ комнату матери, присла по обыкновенію въ уголк робко, скромно и объявила, что ей надо поговорить о важномъ дл.
– Что за дла такія? – спросила старуха.
Анна Игнатьевна кашлянула въ руку и начала.
– Когда я, живши въ Ярославл, ршилась похать къ вамъ, маменька, я дала общаніе похать на богомолье въ
– И Васю возьмешь?
– Конечно, маменька… Общаніе дано за насъ обихъ.
– Надо исполнить, коли дано, этимъ не шутятъ… Позжай…
– Очень вамъ благодарна, мамаша! – низко, низко, словно послушница-монахиня, поклонилась Анна Игнатьевна.
[6] Югская Дорофеева пустынь (Югско-Дорофеевская пустынь) – бывшая пустынь, мужской монастырь, находившийся на территории современной Ярославской области, в месте слияния рек Юга Черная и Юга Белая недалеко от Волги. Расстояние от Рыбинска – 17 км, от Мологи – 18 км.
– Позжай! – повторила старуха. – Скучно мн безъ Васи будетъ, привыкла я къ нему, но коли дано общаніе, такъ надо хать…
Старуха задумалась.
– Похать разв и мн съ вами? – спросила она.
Анна Игнатьевна чуть не до крови прикусила губы, – это ужъ совсмъ не входило въ ея планъ.
– Какъ думаешь, Анна? – продолжала старуха.
– Какъ вамъ угодно, маменька…
Старуха опять задумалась.
– Нтъ, не поду! – ршила она. – Стара стала, хвораю все, а, вдь, хать далеко… Далеко, вдь?…
– He слишкомъ, маменька… До Ярославля-то хорошо по желзной дорог, а вотъ дальше на пароход… сыро, конечно, ну, и качаетъ… Тамъ еще на лошадяхъ верстъ двадцать…
– Нтъ, нтъ, не могу… Куда мн свои старыя кости трясти!… Хоть бы къ Преподобному Сергію [7] Богъ привелъ създить, – и то хорошо… Долго ли же ты проздишь?
– Нтъ, мамаша, недолго… Самое большое недлю, a то такъ и мене.
– Прізжай поскорй… Денегъ, чай, надо?
– Если позволите, мамаша…
[7] Троице-Сергиева Лавра, в церковной литературе обычно Свято-Троицкая Сергиева Лавра – крупнейший православный мужской ставропигиальный монастырь России, расположенный в центре города Сергиев Посад Московской области, на реке Кончуре. Основан в 1337 году преподобным Сергием Радонежским.
– Ha этакое дло дамъ… He стсняй Васю, – слабенькій онъ. Позжай ужъ въ первомъ класс, корми его хорошо… Триста рублей достаточно будетъ?
– Вполн, маменька…
Планъ удался, и Анна Игнатьевна ликовала.
Вечеромъ она сообщила свой планъ новому союзнику своему – Настеньк.
Та вся такъ и засіяла.
– Ахъ, это очень хорошо, Анна Игнатьевна! – воскликнула она.
– Да, и я такъ думаю… Прідемъ съ Врою въ Ярославль и она заболетъ тамъ…
– Заболетъ?
– Притворно…
– Да, да, конечно!… Ну, а если старуха прідетъ къ „больному“ внуку… и тамъ начнетъ докторовъ къ нему звать?… Ярославль не за морями.
– He подетъ, слаба она, стара, а болзнь будетъ не очень опасная, не смертельная, но заразительная… Поняла?
– Да…
– А если… если Ольга Осиповна умретъ здсь безъ васъ? – спросила она. – Старуха, дйствительно, слаба становится, а тутъ еще всть о болзни любимаго „внука“, разлука съ нимъ…
Анна Игнатьевна потупилась.
– Это будетъ скверно, – сказала она. – Лучше, еслибъ она при жизни, „изъ теплыхъ рукъ“… отдала деньги „внуку“, a то канитель…
– Да, Вра, вдь, законнымъ путемъ ничего не получитъ, – суду-то вы не скажете, что она мальчикъ…
– Да… Получу только я, какъ единственная дочь… Мн она, конечно, оставитъ что-нибудь, а если нтъ духовнаго завщанія, такъ и все получу.
– И меня тогда „по шапк“, Анна Игнатьевна? – усмхнулась Настенька.
Анна Игнатьевна снова потупилась.
– Я теб клятву дала, что свою долю ты получишь! – проговорила она.
– Ну, клятва – это вещь… легкая, Анна Игнатьевна! – возразила бойкая, опытная въ житейскихъ длахъ Настенька. – Клятвамъ нын не врятъ, а вы мн… вы мн, Анна Игнатьевна, векселекъ напишите…
– Ловка ты и опытная не по годамъ, двка! – криво усмхнулась Анна Игнатьевна.
– Ужъ какая есть, не взыщите…
– А если мн мамашенька то оставитъ „гребень да вникъ, да грошъ денегъ“, тогда что?… Замытаришь ты меня векселемъ-то…
– Да что-жъ мн васъ нищую-то мытарить?
– А за то… за то, что тамъ было… въ твоемъ дом…
– Ну, вотъ!…
– Ты ужъ лучше такъ поврь! – продолжала Анна Игнатьевна. – Вдь, и тогда тайна-то моя у тебя въ рукахъ будетъ…
– Правда и то… Ладно, послушаюсь, авось, ничего особеннаго не случится…
Въ этотъ-же вечеръ объявила Анна Игнатьевна о своемъ ршеніи дочери.
Вра затуманилась.
– Что носъ повсила? – сурово спросила у нея мать. – Бабушку что-ли жаль?…
– Жаль, мама…
– Нжности какія!… Сама вановата, сама все надлала… Бабушка-то ршила отдать тебя въ науку Салатину.
Лицо двушки вспыхнуло яркимъ румянцемъ.
– Николаю Васильевичу? – воскликнула она.
Краска эта не ускользнула отъ вниманія Анны Игнатьевны.
– Да, Николаю Васильевичу… Все тогда пропало… Ты что покраснла-то это?…
– Ничего, мама! – въ сильнйшемъ смущеніи отвтила Вра.
– То-то!… He влюбилась-ли еще съ большого ума въ парня-то?… На что другое, такъ мы дуры, а на это, такъ насъ хватитъ… Смотри у меня!… Надлала хлопотъ, надлала бды, такъ еще не надлай, ему не разболтай!…
Анна Игнатьевна подошла къ дочери и взяла ее за об руки.
– Помни, Врка, что тогда нтъ теб пощады! – прошептала она, зловщимъ взглядомъ смотря на дочь.
Вра заплакала.
– Будетъ! – крикнула Анна Игнатьевна. – Такую „любовь“ задамъ, что небо съ овчинку покажется!…