Самозванка (дореволюционная орфография)
Шрифт:
Двушки, между тмъ, прошли наверхъ.
– Достала? – спросила Настенька, впиваясь въ Вру глазами и замирая отъ нетерпнія.
– Да…
– Гд же?… Гд деньги?… Давай скорй, скорй, a то войдетъ кто-нибудь…
Вра достала деньги и передала ихъ Настеньк, которая отъ волненія дрожала всмъ тломъ и сверкающими глазами смотрла на пачки билетовъ.
– Сколько тутъ? – спросила она, запихивая пачки въ картонъ изъ подъ шляпки.
– He знаю… Взяла первое, что попалось…
– А… а много въ сундук такихъ пачекъ?
– Да, много.
Настенька закрыла картонку, обвязала
– Ни слова же объ этомъ! – повелительно обратилась она къ Вр. – Слышишь? Погубишь и себя, и мать ежели проболтаешься, а мн все равно: я скажу, что за молчаніе ты мн деньги эти дала…
– Нтъ, я не скажу. Зачмъ же я буду говорить? Вдь, мн стыдно, я украла эти деньги… Ты не напоминай мн объ этомъ, Настя, забудь это… Мн такъ сегодня хорошо, отрадно, что я хотла бы думать о чемъ-нибудь пріятномъ и хотла бы поговорить съ милымъ добрымъ другомъ… Настенька, будь доброю… Какъ хорошо на душ, когда знаешь, что у тебя въ сердц только желаніе всмъ-всмъ длать добро и всхъ любить…
– Ангелъ какой! – насмшливо замтила Настя. – Теб хорошо, коровк Божьей, такъ разсуждать: ты обезпечена, тебя ждетъ богатство, а ты пожила бы въ нужд, попробовала бы униженій, настоящаго горя отвдала бы…
– Ахъ, я жила въ нужд, Настя!… и, право, мн тогда легче было, веселе… Какъ бы охотно я сняла съ себя этотъ обманъ!…
– Такъ за чмъ же дло стало? Иди вотъ сейчасъ къ бабушк и объявись…
– Мамы боюсь, – шепотомъ проговорила Вра. – Я такъ стала ее бояться, что за страхомъ и любовь моя къ ней пропадаетъ!… Она въ Ярославл была не такая. Она никогда не баловала меня, была со мною строга, но я и не думала ее бояться, даже когда маленькою была и она наказывала меня, иногда жестоко наказывала… А теперь я боюсь ее… Теперь она одно любитъ – бабушкины деньги… Какъ она смотритъ иногда на меня!… Я такихъ глазъ не видала и думаю, что… что люди съ такими глазами убиваютъ другихъ людей… Она не догадывается ли, что я открыла теб нашу тайну…
– Ты думаешь? – тревожно спросила Настенька.
– Да… Очень ужъ страшно глядитъ она на меня…
– Сохрани Богъ сказать ей объ этомъ! – схвативъ за руку Вру, сказала Настенька. – He стала бы спрашивать, допытываться, такъ ты молчи…
– Конечно!… Я не знаю, что она сдлаетъ со мною, если узнаетъ!… А знаешь, когда я скажу всмъ, что я не мальчикъ, что я обманываю всхъ, что я двушка?
– Когда?
– Когда я найду такого человка, который полюбитъ меня и который будетъ такой смлый, умный, сильный, что можетъ защитить меня. Тогда я скажу и не побоюсь мамы.
И Вра видла такого человка въ Салатин…
Съ перваго раза увидала она это и съ перваго взгляда на него почувствовала къ нему неодолимое влеченіе.
Ее манили къ нему эти ясные глаза его, въ которыхъ свтились и умъ, и сила, и ласка, эта увренная рчь его: то задушевно ласковая, то добродушно насмшливая, то убдительная и твердая. Есть такіе люди, при взгляд на которыхъ вамъ хочется врить имъ и любить ихъ, хотя вы не знаете еще, что это за человкъ, но въ то-же время убждены, что не ошибаетесь, что первое впечатлніе, произведенное имъ, такимъ человкомъ, есть то, что останется въ васъ навсегда.
Такимъ
Вра душою, сердцемъ почувствовала, что Салатинъ будетъ ея другомъ и, не любя его еще, какъ женщина, полюбила, какъ человкъ. И ей хотлось кому-нибудь сказать объ этомъ, хотлось подлиться съ кмъ-нибудь той радостью, которая наполняла ее. Подлиться можно было лишь съ Настенькою, но не выслушала ее Настенька, мимо ушей пропустила задушевныя рчи Вры. He до того было „модной двиц“, почувствовавшей въ рукахъ деньги, большія деньги…
Настенька на этотъ разъ очень поспшно оставила домъ Ярцевой и объяснила свой скорый отъздъ тмъ, что будто-бы поссорилась съ Васею; обидлъ онъ ее, капризничалъ…
Вра осталась одна.
– Читать буду!… – сказала она бабушк, но не читала, а сла у своего любимаго окна, положила голову на руки и задумалась.
Въ послднее время двушка часто сидла такимъ образомъ, и много-много думъ проносилось въ ея юной головк…
XIII.
Въ такой же отдльной комнат, въ нижнемъ этаж, сидла одна-одинешенька мать Вры.
Измнилась за послдніе дни Анна Игнатьевна, похудла, поблднла, морщинки глубже легли на ея красивомъ бломъ лбу, и тоже думы, но тяжелыя-тяжелыя гнздились въ ея голов…
Она пришла въ домъ матери искать не забвенія прошлому, не ласки и участія, не любви, а богатства. Съ обманомъ пришла и съ надеждою на скорую смерть этой матери, въ которой она давно уже потеряла мать, а видла лишь богачку, должную ей оставить крупное состояніе, должную дать ей независимость, положеніе, свободу… А мать такъ бодра еще, такъ еще здорова, что можетъ прожить много лтъ. Пріздъ „внука“ оживилъ ее, далъ ей новыя силы, и она жаждетъ еще жизни, чтобы увидать счастье этого „внука“…
Сколько, такимъ образомъ, ждетъ еще мукъ Анну Игнатьевну, сколько тревогъ!… Что испытываетъ она каждую минуту, думая, что вотъ-вотъ обнаружится обманъ, – и все пропало!… Вдь, тогда лично для Анны Игнатьевны все будетъ кончено. Ее вторично прогонятъ изъ этого дома, но уже навсегда. Дочку ея, быть можетъ, и пріютятъ, да что ей изъ того? He для дочки она задумала все это, а для себя; ей хочется жить, ей… Разв она жила до сихъ поръ?… Нтъ. Сперва нужда съ больнымъ мужемъ, вчная забота о куск хлба, потомъ мимолетная связь съ отцомъ Вры, который безжалостно бросилъ ее и забылъ, насмявшись надъ нею и оставивъ ее на произволъ судьбы съ ребенкомъ… Долгіе годы новой нужды, заботы о куск хлба, вчныя лишенія… А хотлось жить, наслаждаться…
И, должно быть, никогда не дождаться ей „настоящей“ жизни… Вотъ-вотъ обнаружится обманъ, откроется тайна!… Что-то очень ужъ дружна Вра съ этой хитрой Настенькою, у которой такіе хищническіе глаза… He открылась ли она ей?… Кое какіе намеки слышала Анна Игнатьевна, кой-какіе взгляды поймала… Что-то не ладно тутъ, да и Вра какая-то странная стала… А тутъ еще этотъ Салатинъ появился… Ловкій такой, умный, проницательный… Хочетъ онъ заняться съ Врой, хочетъ образовать ее, будетъ къ себ возить и узнаетъ, конечно, тайну…