Серебряный меридиан
Шрифт:
слушателем ее затейливых, как пряники, сказок и партнером
в праздничных розыгрышах и забавах. Но с рождением Гилберта
Мэри уже не могла уделять старшему сыну прежнего внимания
и передала часть забот о нем в руки своих помощниц. Поначалу но-
ворожденный брат очень интересовал Уилла, но вскоре ему стало
невыносимо скучно. Гилберт ел, спал, плакал и снова ел и спал.
Потом долго ползал и ничего не говорил. Как Уилл не бился, как
не старался в свои три года
чалось, кроме капризов и слез. К тому же его самого несколько
раз отшлепали за то, что он решил поставить Гилберта на ноги
и научить ходить, а в другой раз уронил, пытаясь перенести его
в сад. Там только что объявилось новое семейство — под старой
ивой кошка принесла котят, не меньше восьми, разноцветных и с раз-
ными характерами. Теперь весь выводок прозрел и играл со скло-
нявшимися до самой земли и развевающимися на ветру ветвями.
Пропустить такое зрелище было верхом безрассудства. Но Гил-
берту было все равно. Не до ивы и не до кошки с котятами. Есть
и спать — вот единственное, что ему было нужно. И уж, конечно, никаких говорящих гусей и осликов. Завести таких дивных живот-
ных Уилл мечтал давно и так страстно, что, бывало, воображал, будто чудо уже произошло — его желание исполнилось, и вот-вот, как только он шагнет за порог спальни, гусь и ослик окажутся
в комнате. Или дверь сама откроется и животные появятся на по-
роге. Этого так хотелось, что голова раскалывалась от усилий.
Ему казалось, что чем больше он станет об этом думать, тем бы-
стрее чудо произойдет. Но ничего не происходило. До нынешнего
дня. Теперь у него, у Уилла, появилось его чудесное живое суще-
136
ЧАСТЬ II. ГЛАВА II
ство. Только оно было лучше любого волшебного гуся или говоря-
щего ослика. Оно — она — сидела перед ним и смотрела на него.
Она была вся своя с головы до ног. Казалось, дотронься он до нее
и тут же сам почувствует свое прикосновение. Ему захотелось иг-
рать — и они тут же начали играть. Он спросил — она ответила. Он
протянул к ней руки — она тут же обняла его. Это было чудо, как
в сказке, его собственное.
Эльма, как и Уилл, была восприимчивой и чуткой ко всему, что
происходило вокруг. В семье Эвансов ее научили говорить и пони-
мать, где и с кем она живет, ее постепенно знакомили с окружающим
миром и с работой, которой обучали всех детей с малолетства. На
глазах девочки происходили те же события и разыгрывались
сцены, какие когда-то стали первыми впечатлениями и для ее ма-
тери. Вокруг доили коров, делали сыр и масло, кормили кур и сви-
ней, просеивали зерно и
дворах стирали и развешивали белье, на кухнях пекли хлеб и ва-
рили пиво, отмеряли солод и соль. В садах сажали цветы и косили
траву, в огородах пололи и поливали, в домах сидели за прялками, к праздникам процеживали вино и красили ткань. Эльма слышала
мычание коров и кудахтанье кур. Она пробовала то горькую, до
того она была соленой, соль, то маслянистые сливки, то обжигаю-
щий нос чеснок, то корку опаленного над огнем хлеба. Земля
и глина приклеивались к ее лодыжкам, вода холодила лицо и руки, чистотел щипал ранки и ссадины, сверчки баюкали, петухи под-
нимали с рассветом.
Ее учили молитвам на латыни и рассказывали жития святых, всегда предостерегая: «Никому никогда не говори об этом».
Эвансы, как многие семьи в городе и его окрестностях, были ка-
толиками, приверженцами отвергнутой и гонимой властью веры.
Однажды Эльма проговорилась. Услышав, как дети обсуждали
свои имена, она похвасталась, что ее зовут Вильгельминой в честь
Вильгельма Завоевателя, но перепутала его со Святым Георгием, молитве которому ее научили, и рассказала, что Вильгельм выса-
дился на их острове, чтобы убить дракона. Дети слушали, раскрыв
рот. Но вдруг отец одного из них, запрягавший рядом лошадь, услышал ее рассказ и закричал: «Что ты несешь всякую ересь? Он
был великим воином, это верно, а все остальное про драконов —
это бабьи выдумки!» Эльма не понимала, отчего он так разо-
137
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
злился, но, подумав, решила, что виновата сама — она впервые на-
рушила запрет. Проболталась. К счастью, ничего страшного не
произошло. Но она запомнила на всю жизнь: молчать для нее —
мучительно, говорить то, что хочешь — опасно.
В новом доме Эльма довольно часто чувствовала себя прови-
нившейся. Это происходило, когда она сталкивалась с отцом
Уилла — Джоном. Он возвращался из мастерской и недовольным
громким голосом требовал, если она попадалась на глаза, чтобы
девчонку забрали наверх. Его опасения и подозрительность уси-
ливались с каждым приездом в Уилмкот. Он внутренне содро-
гался, когда видел ее. Она не только внешне была подобием его
сына. Все, что он слышал о ней на ферме, было ему знакомо. Как
Уилл, она была общительна и подвижна, как он, разговаривала
сама с собой, с кем-то невидимым, с деревьями и цветами в саду, пожимала «руки» елкам, выросшим по северному краю участка, и рассказывала животным, детям и взрослым неслыханные не-