Шизофрения
Шрифт:
— Тс-с-с! — Александра, поднеся палец к губам, повернула голову к гиду. — Не надо ничего говорить.
Она снова повернулась к статуе, почувствовав, что теперь может подойти ближе…
Доктор Али остановил машину в полусотне метров от моря на небольшой площадке, обрамленной невысоким кустарником. Пока мужчины разгружали багажник, извлекая купленные в супермаркете продукты, Александра скинула туфли и с наслаждением погрузила ступни в горячий белый песок, перемешанный с мелкими обточенными волнами ракушками. На берегу не было ни души.
«Хорошо!» — она вскинула руки и потянулась.
— Ничего стра-ашного, отдыхайте, мы сами управимся, — услышала голос доктора Али за спиной и, благодарно улыбнувшись, заторопилась к манящей воде.
—
Море лениво плескалось, нехотя облизывая влажным языком краешек пустынного пляжа. Она шла по щиколотку в воде, чувствуя ласковое прикосновение волн, которые лениво накатывались на песок, а потом, нехотя откатывались обратно, увлекая за собой мелкие камушки и ракушки только затем, чтобы снова принести их обратно и выложить на песке новый рисунок. Вдали морская гладь сливалась с небесной синевой, отчего стоявшие на рейде корабли казались призраками, повисшими в голубом пространстве. Море манило и звало к себе, протягивая руки-волны. Александра не смогла устоять. Отошла подальше, расстелила полотенце, скинула платье, краем глаза заметив, что арабы дружно отвернулись, поправила бретельку купальника и зашла в воду…
«А в Москве сейчас уже холодно, — умиротворенно думала она, раскинув руки и покачиваясь на спине в бездумной колыбели пространства, в котором не было ни верха, ни низа, а только лазурное море и голубое небо, украшенное в одной стороне солнцем, а в другой, дымчато-бледным подрагивающим полукругом луны. — А может, это вовсе и не небо, а море, в котором отразились солнце и луна. Впрочем, какая разница, когда так хорошо и спокойно…»
— Александра-а! — услышала голос вдалеке и, повернув голову, увидела Ивана Фомича, махавшего ей с берега. — Куша-ать! — кричал тот, сложив ладони рупором.
Она перевернулась на живот и неторопливо поплыла к берегу. Из моря выходила с сожалением, утешаясь только тем, что дымок от мангала уже доносил запах шашлыка. Луч солнца неожиданно отразился вспышкой в окне одной из видневшихся поодаль белых вилл.
— Почему прекрасная нимфа купается в одиночестве? — Иван Фомич стоял на влажном песке в новых ботинках, с полотенцем в руках и бесцеремонно разглядывал купальщицу покрасневшими глазами.
— А мне, собственно, наедине с морем неплохо, — она взяла полотенце и принялась вытирать голову.
— Как вам статуя в библиотеке? Понравилась? По сравнению с ней жалкие 90-60-90 вечно голодных манекенщиц кажутся просто издевательством над буйством и богатством природы! — блеснул он остроумием и проворно отскочил, оберегая обновку от набежавшей волны.
Александре совсем не хотелось говорить о том, что она почувствовала у статуи Исиды.
— Однозначно! Эта женщина сразила бы наповал любого «мачо»!— подстроилась она под стиль Ивана Фомича. —
Иван Фомич самодовольно заулыбался, видно приняв комплимент на свой счет.
— Эти арабы совсем не воспитаны! Сидят там себе, нет чтобы женщину развлечь! — возмущенно проговорил он, но мысль развивать не стал, потому что наклонился, с трогательной заботой смахивая бумажной салфеткой капельки воды с новых ботинок
— Ну, как вам? — взглядом указал на обновку.
— Супер! — не смогла не порадовать его Александра. — Только отвернитесь, мне переодеться надо,— попросила, обматывая полотенце вокруг тела.
Иван Фомич повернулся спиной, но, учитывая обязательство развлекать прекрасную нимфу, молча стоять не смог.
— Я, кстати вообще очень много читаю, — поведал он. — Очень. Все журналы: «Наш современник», «О, русская земля!», периодику, книги новые. Слежу. Ну, этот мусор, который на прилавки выбрасывают, детективчики ду-р-рацкие, конечно, меня не интересуют. Умный человек такое дерьмо читать не будет, — безапелляционно заявил он.
— Видите ли, Иван Фомич… Поворачиваться пока не надо, — предостерегла дернувшегося на звук ее голоса собеседника, — есть разница — чтение как труд и чтение как отдых. Даже самый развитый читатель в отдельных ситуациях, на пляже, например, может довольствоваться детективом. Прочитал, закрыл и забыл. Осмысливания, переживаний, послевкусия нет, да и не надо. Кроме того, очень многое зависит от способностей читателя. Кто-то в «Преступлении
— Еврей? — дернулся Иван Фомич, снова делая попытку повернуться, но был остановлен окриком Александры. — Жиды проклятые, заполонили… — пробубнил он.
— А, собственно, почему вы не любите евреев? — поинтересовалась Александра. — Можете повернуться.
— Потому что евреи, — не задумываясь, буркнул Иван Фомич.
— Сильный аргумент, — засмеялась Александра.
— И Россию грабят. Слышали, небось, анекдот? Знакомятся три еврея. Один важно так представляется: «Я Смоленский», а другой говорит с превосходством: «А я — Московский». Третий же засмеялся и говорит: «А я в двухтысячном году фамилию на «Питерский» поменял. Теперь для меня все двери открыты.
— Кавказцев, вероятно, тоже не любите, потому что они кавказцы? Или, может, из-за особой формы носа? — спросила она ехидно, протягивая кавалеру сумку с купальником и полотенцем.
— Кавказцев, за редкими полезными для России исключениями, — Иван Фомич повесил сумку на плечо, — не люблю потому, что они по нашей русской земле стаями ходят и ведут себя нагло, как стая. В той же Москве — каждый малолетний кавказец в черной шапочке ходит, надвинутой на глаза. Шапочка — их опознавательный знак, вроде как стайный признак. А мы со своей великорусской терпимостью, хоть и давимся, но все это… — не решился дать определение, — проглатываем, а пространство и богатства наши им по кусочкам отдаем. Ведь, к примеру, тот же главный грузинский олигарх… как его… — Иван Фомич наморщил лоб, — на букву «П», с труднопроизносимой фамилией… разве ж на мандаринах и вине многомиллиардное состояние сделал? А можете представить, чтобы на кавказском телевидении русские ведущими передач были? Или крупными бизнесменами на их территории и за их счет? Вот и я тоже не могу, — сказал он, не дожидаясь ответа Александры. — И это их государственная политика. А наше государство им всем объятия раскрывает и предлагает дружить семьями, как в советское время. А у них давно уж своя семья, у которой цель — не дружить, а устроиться на нашей территории и корни здесь пустить. У них с российскими паспортами, регистрацией и трудоустройством проблем нет. Достаточно одному корешку зацепиться — глянь, а уж тут целый куст вырос! А миллионы русских в бывших странах СНГ маются. Своих собирать надо и помогать всячески, и с жильем и с работой, — назидательно сказал он. — В них наша сила! Вот те же американцы, хоть и не люблю я их, поднялись как страна эмигрантов, но теперь кому свое гражданство дают? Выдающимся либо полезным для себя людям. А в Европе посмотрите. Погромщики в капюшонах кто? Коренные французы? Нет, вон они, — указал он головой в сторону арабов, хлопочущих у стола. Можете себе представить, чтобы европейцы, живущие в арабских странах, такой бардак на улицах устроили, как они в Париже? Да их бы арестовать не успели! Коренное арабское население само бы порядок навело. А мы, русские, по сути, одиночками стали. Общины разрушили и от коммуны отказались. Объединяемся только в большой беде. По принципу: «Пришла беда — открывай ворота!» — раскинул руки. — Дур-рацкая пословица! Ворота от беды закрывать надо. Заблаговременно. А не ждать, пока она тебе в кровать залезет. Ой, гляньте, люди добрые! Кругом беда! И под одеялом, и под подушкой, и под матрацем! — артистично запричитал он, аккуратно ступая по песку, норовившему насыпаться в ботинки.
— А мне кавказцы нравятся, — сказала Александра. — У них, за редким исключением, мужские качества сохранились, достоинство, уважение к старшим и женщинам. А то, что вы стаей назвали, так это вовсе не недостаток, а достоинство. Это правильные семейные, родовые и племенные связи, когда лучше погибнуть, чем родовую честь уронить, и которые мы — русские тысячу лет назад во времена уничтожения язычества потеряли.
— А вот мы, например, здесь уважительно к местным обычаям относимся, — не сдавался Иван Фомич. — Кресты православные на обозрение не выставляем. Агрессивными стаями по городу не рыскаем. Женщины наши — их правила стараются соблюдать. Исламской накидки.