Шизофрения
Шрифт:
— …сжечь у живого человека?! — послышался голос Вареньки, которая, утомившись от сидения в одиночестве, подошла к ним и услышала рассказ.
— …живого, Варвара Михайловна, — подтвердил Соловьев, — для устрашения местного населения, а затем посадить на кол, где должен он находиться, пока труп не растерзают птицы.
— Господи, папа, теперь и вас Владимир Сергеевич стращает! — укоризненно воскликнула Варенька. — Я скорее к вам подошла, чтоб сказать, мы к городу подплываем, а вы тут опять ужасы говорите! Вам, мужчинам, все бы про страсти говорить да живодерства всякие! — сказав это, она направилась на нос корабля, где уже начали собираться пассажиры, чтобы полюбоваться приближающейся Александрией.
— Рассказывайте же дальше, Владимир Сергеевич, пока женского общества нет, — поторопил Соловьева антиквар.
— Дальше…— Соловьев проводил взглядом Вареньку. — Дальше раздели его, и положили руку на огонь. Пытка длилась более пяти минут, но Сулейман руки не отдернул, зубы стиснул и молчал. И вдруг… — Соловьев сделал паузу, — вдруг уголек от костра отскочил и попал ему на сгиб руки. И тут Сулейман начал вырываться и кричать, чтобы убрали этот самый уголек! Палач ему говорит, мол, как же так, ты, проявил столько терпения, когда тебе руку жгли над пламенем, а из-за какого-то крошечного уголька столь отчаянно стал кричать? А Сулейман ему заявляет, что кричит он не от боли, а от несправедливости. В приговоре ведь ничего не сказано об этом угольке…
Заметив вопросительный взгляд антиквара, пояснил, что и сам Михал Михалыч о том же говорил, что сколько угодно мужчина терпеть может, до какой-нибудь мелочи, которая в отношениях с женщиной может решительным образом повлиять на его жизнь.
— Подплываем к Александрии, господа! — услышали они голос помощника капитана. — Рекомендую полюбопытствовать. Занимательное зрелище.
Они медленно двинулись вдоль палубы к носу, где вместе с другими пассажирами уже стояла Варенька, со счастливым лицом морской путешественницы наблюдая приближающуюся землю. Корабль издал протяжный гудок и перешел на тихий ход, будто давая возможность получше рассмотреть старинный форт и дома, растянувшиеся вдоль берега насколько хватало взгляда.
— А представьте себе, Владимир Сергеевич, что несколько веков тому назад путешественники могли с моря лицезреть одно из семи чудес света — Александрийский маяк со статуей Зевса наверху, — восторженно воскликнул антиквар. — Эта земля видела Александра Македонского и царицу Клеопатру и…
Соловьев вдруг ощутил странный шум в ушах. Куда-то ушли все звуки и голоса. Яркое полуденное солнце, темно-лазурное море, побережье с белыми домами, старинный форт-страж, их корабль, пышущий черным дымом в голубое небо, девушка с опасным для него именем Варвара, ее отец — добрейший Михаил Михайлович, пожилая итальянская пара, расплывшаяся в умильных улыбках, краснолицый и самодовольный немец с флягой в руке, матросы, снующие по палубе в приготовлениях к швартовке, бородатый, хмурый, сосредоточенный капитан, отличающийся от пирата разве только наличием кителя и белой фуражки, — все они хотя и продолжали сохранять свои четкие индивидуальные очертания, стали ощущаться им как единое, взаимопроницаемое и взаимосвязанное целое, которое существует, даже не подозревая об этом единстве.
Он повернулся, провожаемый удивленным взглядом антиквара, торопливо прошел вдоль борта и почти сбежал на нижнюю палубу в свою каюту. Прилег на койку. Здесь в каюте он был один на один со своими мыслями, ощущениями и волнениями.
«Сейчас, совсем скоро, я ступлю на землю, о которой в сущности не знаю ничего, кроме того, что сюда меня позвала моя Богиня», — взволнованно думал он…
Александрия разочаровала. Обычный средиземноморский город, похожий на восточную женщину, много лет прожившую на Западе. Уже знакомый по «курбан-байраму» доктор Али, приехавший в Александрию вместе с ними, услышав ее мнение, растерянно посмотрел по сторонам, будто увидел все впервые:
— Хотя я здесь родился, но больше люблю историческое прошлое города. Древняя Александрия была городом-космополитом, в котором ментально пересеклись народы Запада и Востока. Со времен Птолемея город стал местом сбора для многих ученых, философов, теологов, астрономов, врачей и поэтов вокруг музея и Александрийской библиотеки. Они создали знаменитую Александрийскую школу. Кстати, в то время два из пяти районов города заселяли евреи, которые пришли сюда из Палестины еще во времена Александра Великого. Они восприняли чужие для иудаизма языческие мистерии и мифы древнего Египта и, одновременно, греческую философию Платона и Пифагора и переработали их в религиозных целях. Главное, как мне кажется то, что Алекс на протяжении многих веков была городом, — он запнулся, подбирая слово, — люди, которые свободно думают…
— Вольнодумцы, — помогла ему Александра.
— Да, да, — обрадовался он. — Город вольнодумцев! Если наша новая Александрийская библиотека сможет создать такой же дух — у города появится шанс на возрождение в качестве интернационального интеллектуального центра.
До места выступления доехали быстро. Сказать по правде, перед началом лекции Александра совсем не волновалась. До тех пор, пока к ней не подошел Иван Фомич.
— Да, ситуация… — он почесал затылок.
— Что случилось? — забеспокоилась она. С самого начала ей не хотелось ехать выступать перед русскоговорящими арабами. Если Ивану Фомичу надо провести мероприятие для галочки, она-то здесь причем?
— Да-а… — Иван Фомич махнул рукой, — организовали все по-дурацки. Два мероприятия на одно время назначили — ваше в одном зале, а дамы одной, в другом. К ней никто не пришел, а она со сдвигом, скандальная. Так чтоб проблем не было — ее привели туда, где вас народ ждал, и теперь они слушают эту не нужную им лекцию и такие бешеные — смотреть страшно. Так что ваше выступление немного задерживается. Да, я забыл сказать, — он отвел глаза в сторону, — они не все говорят по-русски. Но у вас, я понял, с английским проблем нет, а если что, доктор Али поможет. Он у нас полиглот.
— То есть вы предлагаете мне начать с массового сеанса психотерапии на английском языке? — развеселилась Александра, но когда спустя сорок минут вошла в зал, ей стало не до смеха. Перед ней сидели мрачные арабы. В основном пожилые и с лысинами. Цвет александрийской научной интеллигенции.
На сцене возвышалась трибуна, куда она, видимо, должна была подняться. Туда, где сконцентрировались отрицательные эмоции, выброшенные аудиторией за предыдущий час. Она не встала за трибуну. Ей был нужен контакт, а не барьер. Александра расположилась напротив первого ряда, обворожительно улыбнулась и, зацепившись за доброжелательный взгляд девушки в последнем ряду, начала выступление. И через пять минут почувствовала — барьер упал…
— Ну, здорово, молодец, поздравляю! — восхищенно сказал после лекции ожидавший ее у выхода Иван Фомич, выпуская сигаретный дым.
— Вы разве курите? — удивилась Александра.
— Иногда, — смутился он, — не дома, чтобы жену не расстраивать. Она говорит: «Курить нельзя!»
Александра понимающе кивнула.
— Ну, вот и славно, — Иван Фомич с сожалением бросил окурок в урну. Мероприятие прошло на высоком уровне. Пора бы перекусить, — громко сказал он и вопросительно взглянул на подошедшего доктора Али.