Суровые дни
Шрифт:
Батюшка угощаетъ заливнымъ судакомъ и, подвигая рюмку черносмородиновой, вздыхаетъ.
– Ужъ на что мы, люди интеллигентные, а и то доводимъ до гиперболы времяпрепровожденiе, - постукиваетъ онъ вилочкой по рюмочк.
– А что говорить о нижнихъ этажахъ!
– опускаетъ онъ вилку къ полу, въ носъ собачонк.
– И что же тамъ усматриваете? Самоотравленiе, разоренiе хозяйства, сквернословiе, неуваженiе къ сану и положенiю и всевозможныя болзни! Кануло въ вчность - и что же? Рвенiе къ церкви подымается, безобразiй не наблюдается, обиходъ улучшается, здоровье укрпляется, начальство удивляется!
Онъ разводитъ руками и очень доволенъ, что вышло складно. Да, у него есть причина
– И хотя бы напряженiемъ всй силы и даже до копейки ребромъ, зато потомъ будемъ загребать сторицей во всхъ отношенiяхъ: культура развивается, умы проясняются, населенiе ободряется и… опять начальство удивляется! Хе-хе-хе…
И опять наливаетъ.
ОБОРОТЪ ЖИЗНИ
Осеннiе дни. Тихо и грустно. Ещё стоятъ кой-гд в простор бурыхъ пустыхъ полей, какъ забытыя, маленькiя шеренги крестцовъ новаго хлба.
Золотятся по вечерамъ въ косомъ солнц. Тихи и мягки просёлочныя дороги. Курятся золотой пылью за неслышной телгой. Тихи и осеннiя рощи въ позолот, мягки и теплы; строги и холодны за ними, на дальнемъ взгорь, сумрачные боры. И такъ спокойно смотритъ за ними даль, чистая-чистая, какъ глаза ребёнка. Какъ вырезанная из золотой бумаги, чётко стоятъ-идутъ большакомъ вольно раздавшiеся вковыя берёзы. Идутъ и дремлютъ.
Всюду чуткiй покой погожихъ осеннихъ дней, забытыхъ втромъ. А налетитъ и перебудоражитъ скоро, закрутитъ и захлещетъ, и побгутъ въ мутную даль придорожныя берёзы, и заплачутъ рощи.
Мы сидимъ на голомъ бугр, за селомъ. Отсюда далеко видно.
– А это Сутягино, крыша-то красная… - показываетъ за большакъ столяръ Митрiй.
– Такое торжество было! Да свадьба. Женился сынъ, офицеръ… на недлю прiхалъ съ войны жениться. Откладать-то неудобно было… съ гувернанткой жилъ. Ну, понятно..: Мамаша ихняя не дозволяла. А тутъ надо оформить по закону… Сегодня живъ, а тамъ… Разбирать нечего, крайность. Пожалла барыня за ребенка - женись! Вс его владнiя будутъ, какъ папашу убьютъ. Ужъ и гордая барыня! А война. Она такого обороту дастъ, что и своих не узнаешь. Старики у насъ разошлись… что-то такое и не понять. Три старика вотъ поженились… правда, богатые, вдовые… Такихъ-то ядреныъ двокъ себ повыбрали, не говори! Самую головку. Для народонаселенiя… Крпкiе старики, нельзя сказать… съ дтями будутъ. А двчонки такiя… ничего не подлаешь, устраиваться-то надо. А у какой и природа требуетъ, что твоя тёлка… Законъ ещества! Одну у насъ повнчали за трактирщика изъ Боркина… старухи Зеленовой Настюшку. Грудастая, мордастая… кровью горитъ! Ну, трактирщикъ тоже, мужикъ самостоятельный, чижолый… при капитал. Ревла всё… а тутъ, гляжу, катаютъ чуть не въ-обнимку… на Спаса были въ гостяхъ. «Онъ, гыть, мн вотъ-вотъ вилсипедъ купитъ!» Съ мошкинской учительницы въ примръ… и ку-питъ! Такъ и козыряетъ за ней птухомъ. Тутъ у насъ новостёвъ есть. Война, братъ… она зацпитъ. Ещё какое будетъ!
Да. Крпко и глубоко зацпила невидная война. Со строны, будто, и не такъ замтно: тянется привычная жизнь, погромыхиваютъ въ базарные дни телги, уходитъ и приходитъ въ обычный часъ стадо, гнусаво покрикиваетъ по округ хромой коновалъ Савелiй - «поросятъ легчить требуется ли кому!» - бродятъ лниво мднолицыя татары съ телжкой, ворожатъ бабьи глаза, раскидывая на травк, подъ вётлами, яркiй ситецъ. Обычно, по череду, идутъ работы: возятъ навозъ на пары, помаленьку запахиваютъ, почокиваютъ подъ сараями - отбиваютъ косы; поскрипываютъ шумящiе воза съ сномъ, въ зажелтвшихъ поляхъ вытянулись крестцы новаго хлба. Неторопливо, по ряду, движется жизнь по накатанной коле. А если вглядться…
Строится и строится жизнь, поскрипываетъ, а прётъ по какимъ-то своимъ дорогамъ. Т же, какъ-будто, стоятъ тихiя избы, а сколько новыхъ узловъ заплелось и запуталось за оконцами, за сренькими стнами. И сколько этихъ узловъ придётся разрывать, съ болью или скорбно распутывать въ долгiе дни и ночи, что не устоятъ въ неподвижно-уныломъ однообразiи этимъ нахмурившимся избамъ подъ вётлами и особенно пышными въ это лто, какъ свжей кровью залитыми, рябинами. Не будутъ он стоять, какъ стояли вка, раздадутся ихъ стны, и заговоритъ въ нихъ иная жизнь. Да ужъ и теперь говоритъ…
– Эхъ, ми-лай!
– говоритъ Митрiй.
– Такъ всё перкувырнуло всё у меня… чисто какъ выспался! Шабашъ: Да, ему, видно, скоро - шабашъ. Какъ-будто у него желтуха: желты блки, зелено подъ глазами, и осунувшееся лицо будто пропитано охрой взелень, а бловатыя дёсны обнажились. Онъ тяжело дышитъ, говоритъ, будто ворочает брёвна, и все покрёхтываетъ и потираетъ у печени.
– Только не поглядишь самъ-то, чего изо всего этого выйдетъ… Пущено лачку здорово… заблеститъ! Такъ-то заблести-итъ… А занятно бы поглядть…
Что заблеститъ? Да всё. Такъ онъ вритъ. И хорошо знаетъ, что ему поглядть не придётся.
– Шабашъ, попито-пожито. Давно бросилъ водошное занятiе… желудокъ не принимаетъ. А какая со мной на этотъ счётъ штука вышла! Какъ узналъ о себ, что у него болитъ… еще до этого съ мсяцъ… маленько одеколономъ прошибся. Чего они тамъ въ него напустили… а какъ отколдовали. Взялъ за рупь съ четвертью, съ картинкой… написано - Калибри… значитъ по-военному… калибръ? Вотъ этотъ-то калибръ меня и саданулъ, выхлестало… И ужъ не желаю, никакой радости не признаю. И пошло, братъ ты мой, у меня дло въ маштабъ!.. Сейчасъ, напримръ, дло такъ мн и бгётъ… Заказъ взялъ въ город… гроба да кресты. Госпиталю этого товара требуется нсколько… Оборотъ пошёлъ такой драгоцнный по работ, - покрутилъ онъ жёлтыми узловатыми пальцами, - значитъ, одно цпляетъ-тащитъ, другое натекаетъ… оборотъ! Да и везд теперь оборотъ, какъ ни промръ… Да-а… И тутъ у насъ… - поглядлъ онъ съ бугра на Большiе Кресты, - всякаго обороту есть… всего пройзошло! Въ масштабъ!
А всё т же, какъ будто, избы и вётлы, и рябины. Но въ самой середин села, гд зiяла развороченной крышей изба портного, - чёрное пятно пожарища въ чёрныхъ ветлахъ. Сгорлъ и самый портной, не попалъ въ Москву шить сюртуки и фраки.
– Настигла судьба нашего Рыжаго… Спиртъ перегонять изловчился… секретъ открылъ. Гонялъ да пробовалъ по вкусу. Догонялся до градусовъ… ке-экъ всю его аптеку фукнетъ… го-товъ! Прикрылъ дло. Мальчишку его угольщику въ лсъ баба отдала, а сама, слыхать, въ Москв живетъ… къ брату, ассенизатору, поступила, на бочк здитъ… Какъ фукнуло-то! Ежели тутъ поразобраться… такое движенiе всего, бда!
И ещё новое. Красный поповъ домъ теперь голубой, помолодвшiй, терраса въ полотнахъ съ фестонами, на бседк посаженъ на тычокъ золотенькiй шаръ - будто увеселительный садъ. На балкончик, въ покраснвшемъ виноград, что-то голубенькое вытряхиваетъ блую скатерть.
– Ма-ша!..
– показываетъ на голубенькое Митрiй и расплывается въ болзненную, жуткую на его лиц, улыбку.
– Вотъ гвоздь-то намъ вколо-ти-ли! Съ весёлымъ теперь попомъ живемъ. Музыка такая идетъ!.. Новый, какъ же. Тотъ-то, рыбакъ-то нашъ, померъ на маслениц. То, говорятъ - обълся, а то, будто, отъ разстройства. Три тыщи далъ подъ хорошiй пр`oцентъ въ город, мушнику подъ домъ. На войн мушникъ… Срокъ подошёлъ, давай деньги! Нту, мужъ на войн. Продамъ съ торгу! Не продашь, военная защита у насъ! Отсрочку имемъ! Да ещё за твои двадцать пр`oцентовъ засудимъ. Сразу его ударомъ… А этотъ новый, стрыженный, совсмъ мальчишка ещё. Ему бы призываться скоро, ратникъ онъ… а онъ уюркнулъ - в попы. Только семинарiю закончилъ, женился и - попъ! Цльный день граммофонъ поетъ, а онъ всё по террас похаживаетъ да Машу кличетъ. Маша да Маша! Въ саду цлуются, другъ за дружкой гоняются… Ма-ша! Тотъ-то, бывало, зачнетъ въ церкви разносить… ку-да! А этотъ - Куцый. Мальчишки дразнютъ. И никто его не слушаетъ. Ещё и не обгались вдосталь, а службу правитъ. Теперь бы утшать, а ему вры нтъ, бабы и не глядятъ. Маша да Маша! Какъ похала старая-то попадья… всё наливку распродавала, шесть четвертей! Хорошiя деньги взяла.