Суровые дни
Шрифт:
Знаменiя… Пусть приходятъ знаменiя, которыми живётъ сердце. Пусть прилетаютъ ласточки и вьютъ гнзда, смются по тёмнымъ избамъ являющiяся изъ страшныхъ далей дтскiя лица. Пусть и сороки несутъ хорошiя всти. Въ свтлыхъ одеждахъ свтлоликiя жёны пусть подымаются до самаго неба и наводятъ страхъ Божiй на полчища супостатовъ. Если и ихъ не будетъ, этихъ сердцемъ рожденныхъ знаменiй, что уяснитъ, успокоитъ и вызоветъ радостныя слёзы? И рыбы пусть вщаютъ невдомыми знаками, и птицы, и голоса. Пусть только радостные.
Въ пустынныхъ поляхъ только втры блуждаютъ, метели идутъ на пустыя поля. Что
Въ прокуренномъ, жаркомъ вагон, съ Калуги на Москву, сбилось народу около старика-псаломщика, который детъ проводить внука-ополченца, призываемаго въ дружину. Старикъ дряхлый совсмъ, благообразный, патрiархальный старикъ, съ ласковой сдой бородой до глазъ, въ бархатномъ картуз, въ казакинчик, въ валенкахъ, мягкiй и благодушный. На него прiятно смотрть и слушать его прiятно: у него дтски-доврчивый взглядъ и мягкiй, ласкающiй говорокъ. Такъ добрые старики разговариваютъ съ внучатами. Онъ всмъ разсказалъ, что внукъ у него замчательный регентъ и до подробностей объяснилъ, что это значитъ - регентъ. Потомъ очень подробно разсказалъ, какъ внукъ женился на замчательной барышн, по любви!
– и какую замчательную снялъ квартиру - все электрическое! и какого птуха замчательнаго прислалъ ему внукъ - безподобнаго голоса, и храбрй его нтъ на сел! А отъ внука подетъ къ Троиц, поговть. И потомъх принялся разсказывать маленькому старичку, у котораго бурый полушубокъ весь былъ въ новыхъ, кирпичнаго цвта, заплатахъ - стрлкахъ, кружочкахъ, шашечкахъ:
– …Всё идутъ и идутъ, притомились, а до деревни всё далеко. И хлбушко у нихъ весь вышелъ, а втеръ встрчный, и ужъ и снжкомъ стало намётывать… И ужъ на двор и темень…
– Темень?!
– удивленно говоритъ старичокъ.
– Значитъ, та-акъ… - и качаетъ маленькой головой въ большой шапк.
– И стали тутъ странницы Господа просить, чтобы донёсъ ихъ до какого жилья… И хоть бы человкъ встртился! Ни-кого, ни живой души. И стали он молиться угодникамъ. А были он, видишь, въ Кiев, въ Печерской лавр…
– Въ Кiев?! Значитъ, та-акъ…
– И вдругъ… идутъ къ нимъ по дорог три старца! а что замчательно, - одинъ въ одинъ, на одно лицо вс, строгiе… хорошiе, конечно, замчательной жизни… Надо думать, - кiевскiе по облику. Можетъ, такъ будемъ говорить, Лука, экономъ Печерскiй… - замчательный по своей жизни, оч-чень замчательный! Ну, и ещё скажемъ, Марко Гробокопатель, тоже необыкновенно замчательный, всмъ имъ могилы копалъ и себ, конечно… и ещё третiй… ну, къ примру, Iоаннъ Милостивый… Вс сiи замчательной жизни…
– Замчательной?! Значитъ, та-акъ…
– Идутъ, ни слова не говорятъ. И замолились старушки: укажите намъ путь ко двору-жилью… метель насъ заноситъ-укрываетъ. Да-а… И ужъ совсмъ стали коченть. А старцы ближе къ нимъ идутъ, а ногъ не слыхать, постуку-то отъ нихъ нту, какъ движутъ по воздуху. Остановились тутъ старцы и говорятъ: «не погибните вы, убогiя, не бойтеся!».
– Не бойтесь?!!
– Да, не бойтеся. «Мы вамъ встртились - мы вамъ и путь укажемъ. Идите прямо, тутъ вамъ и стань-пристань!»
Возрадовались странницы-богомолки, въ слезахъ радостныхъ спрашиваютъ тхъ старцевъ: «а какъ намъ за васъ Господа Бога молить, какое ваше имя святое въ молитвахъ поминать?» А старцы-монахи и отвчаютъ: «не надо за насъ Господа Бога молить, въ молитвахъ насъ поминать»…
– Не надоть?!!
– Да… «Мы пты-молёны, отъ господа бога превознесны. Мы, говоритъ, ходимъ по дорогамъ, утишаемъ слёзы горькiя, веселимъ сердце человческое! Лежали мы тыщи лтъ подъ землей, правили намъ службы-молебны, да… теперь время наше пристало, повелено намъ ходить по всей земл православной…»
– Да-да-да…
– А потомъ и говоритъ одинъ изъ нихъ, самый среднiй, повыше другихъ…
– Повыше; стало быть… та-акъ.
– Вс они одинакiе, а одинъ маленько повыше… «Идите, говоритъ, васъ теперь каждый восприметъ… каждому говорите, какъ вышла вамъ радость-избавленiе, такъ и всему народу православному избавленiе-побда, чтобы не сомущались». И сокрылись.
– Сокрылись?! Значитъ, та-акъ… нисчезли.
– А тутъ сейчасъ и выходитъ самое это. Затихло ненастье, втеръ кончился и метели нтъ. Пошли странницы… шаговъ, можетъ, всего-то сто и прошли - вотъ оно и село. Донесло ихъ духомъ. Стали у мужика одного разоблачаться, а у каждой по просвирк въ котомочкахъ… совсмъ мяконькiя…
– Да-да-да… про-свирки?!
– Сейчасъ пошли въ церковь доложили батюшк - такъ и такъ. Это мн одинъ человкъ разсказывалъ, хорошiй человкъ, замчательный человкъ по жизни… близъ его волости, быдто, было… а въ трактир въ город моему крестнику самъ трактирщикъ говорилъ, что подъ Тулой это вышло…
– Слыхалъ и я… - раздался съ верхней лавочки голосъ, и показалось круглое и красное, какъ титовское яблоко, лицо.
– Только у насъ, въ Тихоновой Пустыни, сказывали, что монахи безо всякаго разговору прошли, но однакось старухи т прямо сейчасъ и пришли въ село. А исчезли они - это такъ. Сразу, будто, и скрылись. Разное болтаютъ. Будто и другiе монаховъ видали, только въ блыхъ каблукахъ, будто…
– Ну, тамъ я не знаю, что болтаютъ… что слыхалъ, то и сообщаю… Былъ про войну разговоръ, - вотъ, говоритъ, виднiе какое было. Урядникъ тоже тутъ былъ нашъ, инетерсовался.
– Воспретилъ?
– Нтъ. Воспретить не воспретилъ, а… всё-таки, говоритъ, не надо много разговоровъ. Но, между прочимъ, вс понимаютъ, что къ чему…
– Этого невозможно воспретить… чего жъ тутъ!
– сказалъ мужичокъ, снялъ свою шапку, посмотрлъ въ неё и опять надлъ.
– тутъ божественное…
Такъ приходятъ знаменiя, рождаются сказанiя. Пусть… Пусть только приходятъ радостныя.
ЗА СЕМЬЮ ПЕЧАТЯМИ
Съ какого конца не възжай въ Большiе Кресты, увидишь въ середин села ярко-зелёную крышу, а надъ ней плакучую развсистую берёзу. Это глядитъ съ бугорка на мняющiйся свтъ Божiй казённая винная лавка - № 33. Каждый мужикъ, подъзжая, непремнно помянетъ столярову поговорку:
– Три да три: выпилъ - карманъ потри.
Столяръ Митрiй, покривившаяся изба котораго какъ разъ напротивъ лавки, бывало, плакался на судьбу за такое сосдство: