Суровые дни
Шрифт:
Барыня вызывала Максима и выговаривала, чтобы не смущалъ тёмныхъ людей, что и такъ на душ неспокойно, а онъ ходитъ и выдумываетъ глупости. А Максимъ говорилъ своё, говорилъ затаённо и пугалъ глазами:
– Самъ-то я ничего, а чую, сила въ меня находитъ… людямъ-то говорить надо чего на утшенiе. Сила во мн говоритъ, а я самъ какъ могу?.. А съ чего жъ мн виднiя-то, барыня, бываютъ?
– Барыня даже поблла, - разсказывалъ жен Максимъ про свой разговоръ, - и приказала всё открыть по секрету, какiя бываютъ виднiя. И даже стулъ принесла.
–
– Пришёлъ къ нашей печк, въ людскую… огромадный ёжъ, сталъ шумть. Я на его тоже зашумлъ… а онъ всю свою иглу какъ подыметъ!.. и на меня! Чисто какъ лсъ тёмный, такъ щетинами и шумитъ-гремитъ… чисто ко-пья!.. Потомъ закорючился и истаялъ. Проснулся, а всё слышу - шумитъ подо мной, подъ печкой… Стало быть, уходилъ онъ– то. Какъ проникнуть въ суть, а? Тёмное - и шумитъ! Ну, а ещё было… колоколъ, будто, виситъ у васъ… въ первомъ поко, а баринъ нашъ въ одномъ, конечно, бль лежитъ на кровати… И вовсе у нихъ блья не стало. Кости потомъ видалъ…
Барыня, какъ услыхала про кости, совсмъ разстроилась. Стала махать руками и сердиться. «Смотри, Максимъ… этимъ шутить нельзя! Въ нашей, говоритъ, жизни бываютъ всякiя такiя силы… и ежели человкъ начнётъ себя изводить, всё будетъ думать, такъ и будетъ. Брось, говоритъ, глупости эти и меня не пужай. А вотъ я пожалюсь батюшк, онъ тебя вразумитъ»…
– А я ей объяснилъ, какъ-что… что я не про нечистую силу, а сердце сосётъ, вотъ и утшаю. А она мн опять свое: «а накликать нечего!» А сама боится.
Батюшка призвалъ его и сталъ вразумлять. Это былъ новый батюшка, совсмъ молоденькiй, и волосы у него ещё не выросли - Куцый. Прозвали его мальчишки. Онъ сказалъ, что всё это одни глупыя суеврiя, и сны объяснять нельзя. Даже грхъ.
Но Максимъ посмялся только и попросилъ:
– А какъ же въ самыхъ священныхъ книгахъ про сны? А вонъ Фаровонъ-то какiе замчательные сны видалъ, а царь Iосифъ ему толковалъ? Значитъ, такая сила отъ Господа…
Тогда и батюшка разсердился. Сказалъ:
– А ты Iосифъ?! Такъ на то была воля Божiя!
Но Максимъ поспорилъ и тутъ:
– А можетъ, и на меня воля Божiя? Хочу людей утшать.
Такъ ничего батюшка и не добился. А бабы приходили и приходили.
Он приходили даже отъ округи, вёрстъ за десять, больше по воскресеньямъ. Тогда Максимъ удалялся въ скотный дворъ, чтобы ему не мшали, садился на сани и слушалъ вдумчиво. Горничная разъ залзла въ сарай - приказала ей барыня - и всё узнала, какъ толкуетъ Максимъ.
Спрашивала его баба:
– Пятый мсяцъ отъ мужа письма нтъ съ войны… Чего ждать?
– Сказывай какъ на духу мн, чего во сн видала?
– спрашивалъ Максимъ строго.
– Чего видала-та… А вотъ въ огород у насъ куры, будто… разсаду почитай всю повыдергали… а тутъ собака за ими припустила… А то не упомню, чего бы ещё-то…
– Разсаду… повыдергали… Такъ!
– строго
– А потомъ собаки…
– Собаки-та повыгнали куръ-та! Не собаки разсаду-та… а собаки-та куръ!
– Ты, слушай!
– сердился Максимъ на бабу.
– Стало быть, выходитъ теб… чего? Вотъ бы у теб куры всю разсаду повытаскали!.. Всю повыдергали или какъ?..
– Нтъ-нтъ! съ краюшку только, а собаки-та и пустились…
– Съ краюшку… Краюшкомъ и пройдётъ. Пройдетъ! Живъ-невредимъ!
И такъ и вышло. И пошли по округ всти, что утшаетъ шибко мужикъ Максимъ отъ Большихъ Крестовъ, плохое не говоритъ, а жалетъ.
И стали приносить ему яйца, лепёшки и полотенца. Сначала онъ удивлялся, а потомъ попривыкъ.
– Принимаю на сиротъ… - говорилъ онъ и крестился на небо.
– Самъ Господь силу такую посылаетъ, на сиротъ.
– Купи сонникъ, - посмялся ему какъ-то урядникъ, - тогда всё проникнешь. Ученые люди составляли.
Максимъ сходилъ въ городъ и купилъ сонникъ. Онъ долго его читалъ и твердилъ. Онъ узналъ, что означаетъ видть во сн аббата, абрикосы, ангела, акулу и даже Акулину. Съ удивленiемъ онъ открылъ, что видть вязъ значитъ - быть во многолюдномъ собранiи, гд вс будутъ хвалить себя; а сть зелёные огурцы - потерять по векселю. Жена подивилась, что ему носятъ бабы, и перестала сердиться.
– На сиротъ тружусь, всё думаю… - говорилъ ей Максимъ.
– А понимать не могу.
– А чего теб понимать?
– Чего… - вздыхалъ тяжело Максимъ и морщился, словно отъ боли.
– Да не лупись ты, какъ очумлый!
– кричала на него жена.
– Ну, чего ты лупишься-то на меня?!
Стала она бояться, какъ онъ неподвижно смотрлъ, будто видлось ему что-то страшное.
– Марфуша… съ чего во мн страхъ?
– спрашивалъ онъ иногда плачущимъ голосомъ.
– ай ужъ черезъ меня мука-горе?.. И сиротъ жалко, и тебя жалко… Помрутъ… Сижу, а они мн въ глаза глядятъ, просятъ… Въ чёмъ суть? Ночью лягу, а они всё глядятъ?
– А чего глядятъ-то? чего гвоорятъ?
– пугливо пытала его жена.
– Такъ, глядятъ… молчатъ.
Этослучилось съ Максимомъ весной, въ солнечный тихiй полдень.
Тесалъ онъ во двор телжную ось, тесалъ и тесалъ, только летли берёзовыя щепки. Стоялъ въ кругу блой щепы, не видя, что остался отъ оси колышекъ. И тутъ въ первый разъ услыхалъ непонятный голосъ:
«Скинься, поди, въ колодецъ! скинься! скинься!!»
Голосъ говорилъ въ правое ухо, къ саду, и былъ настойчивый, шипящiй и страшный. И даже не удивился Максимъ - всё потомъ разсказалъ жен, - что говоритъ ему невидимый голосъ: будто такъ и нужно; будто и не одинъ онъ въ углу двора, а есть и ещё, только невидно ихъ. Поглядлъ на господскiй домъ - никого не было въ окнахъ. Поглядлъ къ саду: сквозили изъ-за ршётки зацвтающiя яблони. А голосъ шиплъ - настаивалъ: