Свет с Востока

Шумовский Теодор Адамович

68

Книга вторая: ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК

недаром возникло на малоприметном старом углу название «Всех Скорбящих Радость»...

Память сохранила мельчайшие подробности ареста. В три часа ночи с 10 на 11 февраля 1938 года раздался стук в дверь комнаты 75 общежития на Петроградской стороне. Вспыхнул свет, вошли двое в шинелях, спросили паспорта проживающих. Недавно такая проверка уже была, я протянул выдававшийся иногородним студентам листок с годичной пропиской. Один из ночных гостей бегло взглянул на фами­лию и произнес:

— Одевайтесь, поедете с нами.

Рядом с покидаемой койкой на столе помещались мои книги из университетской библиотеки, книги, приобретенные в букинистиче­ских лавках, бумаги, рукописи. Чтобы проверить весь этот скарб увозимого студента охранникам понадобились четыре часа. Состав­ленную мной по-арабски цветную карту средневекового мусульман­ского государства взяли с собой — подозрительная самоделка — к ней присоединили письма покойной матери, остальное бросили в шкаф, опечатали. В семь часов утра черная «маруся» помчала меня мимо Петропавловской крепости, через Неву, мимо Летнего сада к улице Воинова. Тяжелые ворота раскрылись... Вспомнилась терцина Данте:

Пройдя меня, вступают в скорбный град, Где лоно полнят вечные печали, Где павших душ ряды объемлет ад...

Из тесного двора я попал на второй этаж; здесь были отобраны часы, срезаны пуговицы с одежды. После этого меня заперли в узкой каморке без окна; помещение было уже туго набито жертвами ночного улова, один старик стал задыхаться, ему не хватало воздуха. Вскоре всех арестованных перегнали в большую сборную камеру, полную народа. Проходя туда по тесному коридору, я мельком взглянул на длинную и высокую решетчатую стену справа; за решеткой молчаливо извивалась густая толпа, месиво заросших мужских лиц и полуобна­женных бледных тел медленно ворочалось в смрадной духоте. Потря­сенный всем пережитым в течение бессонной ночи и первого тюрем­ного утра, я свалился на каменный пол сборной камеры и забылся тяжелым сном. Потом почувствовал, что кто-то ко мне прикоснулся и зовет по имени.

У «всех скорбящих радости»

69

А, это Ника Ерехович, студент-отличник нашей кафедры семито-хамитских языков и литератур, только не арабист, как я, а египтолог. Ника — большой книжник и весьма искусно рисует пиктограммы. Специальности не выбирал, она его нашла сама: еще школьником упросил крупных наших востоковедов Наталию Давыдовну Флиттнер и Юрия Яковлевича Перепелкина преподавать ему древнеегипетский язык.

— Ника! И ты здесь!

— Да, меня взяли сегодня с лекции. Вызвали к ректору, а там уже были двое в штатском... Повезли на Правый берег Невы — я там сни­мал комнатку — перерыли все, потом привезли сюда...

Почему он здесь? Наверное, «подвело» происхождение: отец Ники был генералом в свите Николая И, а его крестным отцом был сам последний император.

Из гудевшей встревоженными голосами сборной камеры мы по­пали в баню, где «вольную» одежду обработали хлорной известью. И, наконец, вечером всех арестованных развели в постоянные камеры. Ника попал в 24-ю, я с тремя другими — в соседнюю 23-ю, осталь­ные — кто куда.

...Загремел замок, решетчатая дверь в решетчатой стене приот­крылась, впуская нас в просторное, полное людей обиталище. Долго ли мне тут быть? Какое-то недоразумение, спутали, что ли, с кем? Ведь за мной нет никакой вины, ничего, я... Десятки заросших лиц обра­щены к двери, десятки блестящих и потухших глаз осматривают во­шедших.

— Новички, сюда! Какие новости на воле?

— Есть ли еще Советская власть?

— Где же она, где?

15 февраля вечером черный занавес, навешенный на решетчатую стену камеры со стороны коридора, всколыхнулся, прозвучал голос охранника:

— Кто на «шэ»?

Так, по первой букве, тюремная охрана вызывает арестанта. Про­износить полную фамилию нельзя — вдруг человек содержится не в этой камере, а ведь узникам запрещено знать о запертых в других по­мещениях.

— Кто на «шэ»? — нетерпеливо повторил голос, не получив отве­та в первую секунду.

— Шин дер.

70

Книга вторая: ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК

— Нет.

— Шелебяка.

— Нет.

Третьим назвался я.

— К следователю!

Застучал замок. Меня повели полутемными внутренними коридо­рами. Яркая, как лезвие ножа, стремительная, как его удар, вдруг про­неслась мысль: сегодня, после многолетнего перерыва, в оперном теат­ре дают «Аиду». Вот сейчас польются в замерший зал бессмертные звуки увертюры... Мы, четверо друзей, договорились неделю тому назад: отложить все и быть сегодня на Театральной площади. И вот!... Глухой каземат, меня конвоируют... Куда я иду, зачем? Кто этот следо­ватель, к которому я не имею никакого отношения? Может быть, он скажет — в чем дело?

Лифт. Поднялись, вышли в широкие освещенные коридоры, за­стланные дорожками. Это уже не «внутренняя тюрьма» с ее каменны­ми заплеванными полами — это соединенное с нею лабиринтом пере­ходов управление НКВД. Меня ввели в один из множества кабинетов. За столом восседал молодой человек с невыразительным скучающим лицом под коротко остриженными волосами.

— Садитесь, — бросил он мне.

Последовал анкетный опрос. Потом Филимонов — так звали мое­го собеседника — поднял глаза от протокола, пристально посмотрел на меня и спросил:

— Как думаете, за что вас арестовали?

— Не знаю.

— Не знаете! Как же так? Раз человека лишают свободы, значит, за ним что-то есть?

— Я невиновен.

— «Невиновен». Все вы говорите так, а потом оказывается... ока­зываются горы преступлений! Если в вас есть какая-то совесть, почему не сознаться: да, оступился. Следствие учтет чистосердечное раская­ние.

— Мне не в чем раскаиваться.

— Хватит! — Филимонов стукнул кулаком по столу. — Не вкру­чивайте мне шарики! Мы невиновных не берем! Если вы запираетесь, если вам не хватает простого мужества сказать правду... что же, при­дется помочь...

У «всех скорбящих радости»

71

Он откинулся на спинку стула и остановил на мне тяжелый не­подвижный взгляд.

— Вас арестовали за систематическую антисоветскую агитацию. В частности, вы говорили: «Выборы в Верховный совет — комедия...»

— Никогда! Никогда! И в мыслях не было! Филимонов уже не слушал меня:

— Кроме того, вы состояли в молодежном крыле партии прогрес­систов. Эта партия охватывала ленинградскую интеллигенцию и стре­милась превратить нашу страну в буржуазную парламентскую респуб­лику. В молодежном крыле вы были главным сторонником решитель­ных действий.