Тайна Санта-Виттории
Шрифт:
— Вы все так усердно сотрудничаете с нами. Почему? — спросил фон Прум. — Этому должна быть какая-то причина. — Он предполагал, что его слова застанут мэра врасплох.
— Причина ясна, — сказал ему Бомболини. — Это все наше своекорыстие, я так считаю. Если мы будем идти вам навстречу, вы, может, не станете обижать нас. Во всяком случае, мы на это рассчитываем. Мы даже надеемся, что вы нам поможете.
Что на это скажешь? Капитану оставалось только признать, что это вполне реалистический и вполне здравый взгляд на вещи.
— Эта война — не наша война, — сказал мэр. — Нам все равно, кто в ней победит, кто проиграет. А мы от нее можем только пострадать, вот и все.
— Но вы же итальянцы.
— А нам от этого ни тепло, ни холодно, — сказал Бомболини. — Мы хотим одного: делать все так, чтобы нам было от вас поменьше вреда.
Созревший в голове фон Прума «План», о котором он не забывал ни на минуту, по-видимому, можно было осуществить даже легче, чем он предполагал.
— Значит, вы готовы сотрудничать с нами, несмотря на то, что мы немцы? — спросил он.
— Да нам все равно, кто вы такие, — сказал Бомболини. — Вы рассудите сами, герр капитан. Мы не испытываем к вам любви и не просим, чтобы вы нас любили. Мы с вами вроде как два партнера в игре, причем все козыри у вас на руках. Значит, наша задача — вести игру так, чтобы проиграть как можно меньше.
Немецкий офицер снова вынужден был признать, что у мэра очень реалистический подход к делу.
— Вы почешете спину мне, а я почешу вам, — сказал Бомболини. — Немножко вам, немножко мне. Вы одолжите мне вашего мула, я одолжу вам моего вола.
Все это можно прочесть в заметках капитана. Особенно понравилось ему последнее — насчет мула и вола. «Надо это использовать», — записал он.
«Ими руководит своекорыстие, — сделал он обобщающий вывод. — Надо играть на их чувстве самосохранения. Они любят себя больше, чем свою страну».
Это была не единственная их беседа. Всякий раз, когда они встречались, немецкий офицер подводил разговор все ближе и ближе к своему «Плану».
— Значит, вы готовы сотрудничать с немцами из чувства самосохранения?
— Первый долг каждого итальянца — позаботиться о своей шкуре, — сказал Бомболини. — Какая польза будет моей родине от того, что меня убьют? Верно я говорю?
— Очень зрелый образ мыслей, — сказал фон Прум. «Они по-своему поразительны, — писал фон Прум отцу — Разумеется, они достойны презрения, и вместе с ем им нельзя отказать в сильно развитом чувстве реальности. Сегодня этот шут Бомболини обратился ко мне с предложением. Он будет сотрудничать со мной во всем— он так и сказал: во всем, —если я буду заранее оповещать его о своих намерениях, чтобы он мог предложить наилучший способ осуществить то, чего я хочу, с наименьшим для них ущербом. Он созревает прямо на глазах. Я приготовил для него маленькую проверку — надо прозондировать глубину его искренности».
Проверка сводилась к следующему: было предложено провести инвентаризацию города Санта-Виттория — подсчитать все дома, всех жителей, всю имеющуюся в наличии технику, все сельскохозяйственные орудия, а также количество бутылок вина в Кооперативном винном погребе.
— Вина? — переспросил Бомболини. — А зачем вина?
— Да, и вина. Это тоже имущество, — сказал немец. — Почему это тебя удивляет? Это же ваш источник существования.
— Да, но ведь вино… Ну, вы понимаете, для нас вино… — пробормотал Бомболини и осекся.
— Ты хотел сотрудничать со мной, — сказал фон Прум. — Ты же сам пришел ко мне.
Бомболини пожал плечами.
— Там очень много вина, — сказал он, — Мы не настолько хорошо умеем считать.
— Тогда мы сами сосчитаем бутылки. А вы считайте все остальное.
— Нет! Ну, нет! — поспешно сказал Бомболини. — Мы сосчитаем бутылки. Если вы начнете их считать… нет, это не годится. Народ будет нервничать.
В этот вечер капитан записал в своем дневнике: «Он проглотил приманку и попался на крючок. Трауб говорит, что он будет лгать, лгать и изворачиваться. Не знаю. Боюсь, что Трауб прав, но поглядим. Инвентаризация начнется сегодня вечером».
— Какую цифру ты ему назовешь? — спросил у Бомболини Старая Лоза.
— Сколько там всего бутылок?
— Триста семнадцать тысяч, — ответил старый винодел.
— Сам не знаю. Еще не решил, — сказал мэр.
— Скажи ему, что там двести тысяч, — предложил Пьетросанто. — Он все равно никогда не узнает.
Все нашли, что Пьетросанто прав.
Не удивительно ли? Поначалу все мы хотели только иного — спасти вино, замурованное в Римских погребах, и готовы были отдать все вино из «кроличьего огорода». Но дни проходили за днями, а немцы не спускались вниз и не заглядывали в погреба у подножия горы, и тогда у людей зародилась надежда, что им удастся спасти от немцев хотя бы половину неспрятанного вина тоже. Но Бомболини был помудрее остальных. На следующий вечер он отправился к капитану в его штаб.
— Триста две тысячи бутылок, — доложил он ему. Капитан улыбнулся.
— Твой подсчет не совсем верен, — сказал капитан. — На самом деле там триста семнадцать тысяч бутылок. Мы подсчитали их вчера ночью.
Бомболини изобразил для вида крайнее смущение.
— Я предупреждал вас, что мы не очень-то сильны в счете.
— А не кажется ли тебе странным, что у вас бутылок получилось немножко меньше, а не немножко больше? — спросил капитан фон Прум.
Они понимающе улыбнулись друг другу, и Бомболини почувствовал, что все было сделано правильно. Само собой разумеется, он должен был солгать. От него ждали именно этого, в сущности, от него этого даже как бы требовали. Слишком честных людей все побаиваются и не доверяют им. Он солгал, но совсем немножко. А в основном он всегда говорил правду.
Когда Бомболини ушел, капитан позвал к себе фельдфебеля Трауба.
— Он, конечно, лгун, как все они, но мелкий лгун. Ничего другого я и не ждал. Он ведь тоже должен печься о благе своего народа, это всякому ясно.
— Не знаю, не знаю, герр капитан, — сказал фельдфебель Трауб. — Только, как говорится, «макаронникам» верить нельзя.
Такой подход к людям может связать тебя по рукам и ногам, разве ты не понимаешь? Если ты начнешь подозревать их на каждом шагу, тебе ничего от них не добиться. Ошибка в пятнадцать тысяч, когда бутылок триста тысяч, — это почти не ошибка, фельдфебель. Я, наверное, поступил бы точно так же.