Убийство в «Зеленой мельнице»
Шрифт:
Он обворожительно улыбнулся, извлек из сетки с мясом кроличью тушку и кликнул Мака.
— А что это за порода?
— Келпи. Думаю, какая-то помесь. Черно-белый пес. — Вик старался подобрать подходящие слова. — Госпожа Энн отдала его мне совсем щенком. Он хороший пес, — добавил отшельник, отдавая кролика Маку.
Пес почувствовал, что его хвалят, и радостно завилял хвостом.
— Только унеси его наружу, вот молодец.
Мак ухватил кролика и одним прыжком махнул через окно на улицу.
— Воображала, — снисходительно заметил Вик. — Обычно он так делает, когда слишком много снега и он не может открыть дверь.
Фрина приняла чай, налитый в громадную фарфоровую кружку.
— Молока нет, а сахар в этой миске. Здесь, наверху, муравьев почти нет. Может, вас укрыть?
— Да, спасибо.
Фрина удивлялась морозостойкости Вика, одетого лишь в тиковые брюки и фланелевую рубаху. Он обернул ее в громадное покрывало из кроличьего меха.
— Прекрасная выделка. Ваша работа?
— Я не охочусь на местных зверей, но кролики — настоящая напасть, а их шкурки легко обрабатывать. Мне нужно мясо — кормить Мака. Он и сам охотиться умеет, но только если снег не слишком глубокий. А в этом году зима задержалась.
— А Счастливчик?
— Я покупаю в лавке мешок овса и фасоль, к тому же у него и подножный корм есть. Трава тут не очень густая, но хорошая.
— А там еще что-то… большое, у вас под кроватью, — заметила Фрина.
Вообще-то сказать она собиралась совсем другое, но так вышло. Кровать скрипнула. Вик засмеялся. Порывшись в мешке, он вытащил пригоршню ярко-желтых маргариток с корешками, положил их на пол и свистнул. Звук был нежный, призывный, похожий на птичий пересвист. Существо вылезло из-под кровати, подслеповато заморгало от света и громко по-поросячьи хрюкнуло.
— Это вомбат! — с восторгом воскликнула Фрина. — Я никогда не видела их так близко!
— Это Вом. Я подобрал его совсем маленьким, наверное, он отбился от матери. Он и сейчас еще не совсем вырос. Давай, старина Вом, познакомься с дамой.
Он подтащил вомбата поближе, дал ему еще горсть маргариток, и Фрине впервые выпала возможность погладить зверька. Это был крупный, совсем не задиристый зверь с черными глазками-бусинками и короткими толстыми лапами. Наступив передними ногами на край пледа, он позволил Фрине погладить свой густой длинный мех, провести по носу и почесать за круглыми пушистыми ушами. Его торчащие черные усы были жесткими, как сапожная дратва.
— Очаровашка, — пробормотала Фрина. — Правда, ты прелесть?
Вом покончил с цветами и вернулся под кровать. Представление закончилось.
— Теперь вы понимаете, почему я не могу вернуться в город? — спросил Вик.
Фрина оглядела уютную хижину, прислушалась к чавканью вомбата, который дожевывал маргаритки. Тихо-тихо, словно откуда-то издалека, доносилась песня дрозда и еще шуршание лошадиных копыт на лужайке — там пасся Счастливчик.
— Да, — хмуро сказала она. — Понимаю.
Глава четырнадцатая
Ники: Забавно, мамино поколение в молодости всегда хотело быть старше, мы же силимся остаться молодыми.
Банти: Просто мы гораздо лучше понимаем, что нас ожидает.
— Скоро стемнеет, — заметил Вик. — Пойдемте, я покажу вам горы. Туман уже немного поднялся.
Натянув задубевшие сапоги, Фрина накинула на плечи меховой плед на манер римской тоги. Она уже успела проиграть в шахматы, чему совершенно не удивилась, и съесть какой-то необыкновенный суп из местного ямса, лука и еще каких-то ингредиентов, опознать которые она не смогла, а спросить не решилась. Нежное мясо, похожее на рыбу, действительно рыба или, может быть, змея? Лучше уж не знать. Мисс Фишер отыскала в саквояже английскую булавку, заколола свою накидку и последовала за хозяином дома через лужайку, чтобы полюбоваться пейзажем.
— Боже мой! — только и смогла вымолвить Фрина, отступив от обрыва.
— Гора Хауитт, — пояснил Вик, довольный произведенным впечатлением. — Вот это Поперечная Пила, а под ней — Страшная Впадина, где-то в ее недрах берет начало Воннангатта. Видите, какое глубокое ущелье? Вон там, по краю, видны только самые верхушки эвкалиптов. Это гора Раздумье, а рядом с ней — Викинг.
Великолепный край с жуткой, холодной геометрической точностью очертаний. Зубцы Поперечной Пилы наверняка вырезал какой-то
— И зачем они сюда приходили? — спросила Фрина, ни к кому, впрочем, не обращаясь. — Зачем вообще люди приходят сюда? Они здесь не нужны.
— Не то что не нужны, а просто незаметны. В этой долине можно спрятать целую армию, никто и не догадается. Это опасное место, Фрина, но я люблю опасность. Я пришел сюда совсем разбитым, практически уничтоженным — по крайней мере, не подлежащим восстановлению, так мне казалось. Придя сюда, я ничего не ждал, совсем ничего, мне просто нужно было сбежать от людей — этих болтливых злобных обезьян. Вы не представляете, что это такое. Хотя вы про меня многое знаете, раз искали меня. Но вы не знаете про Позьер.
— Ну, в общем, знаю. Я говорила с друзьями, которые побывали там. Они были правы. Они сказали, что Позьер наверняка повлиял на вас — так же, как и на них.
— А что с ними произошло? — спросил Вик, глядя на синюю дымку далеких гор, расположенных позади Викинга.
— Они были ранены; вернее, один ранен, а у другого обнаружили кардионевроз, и их отправили домой.
— Им повезло.
— Они это знают. Сказали, что в Позьере было куда хуже, чем в Галлиполи.
— Позьер был сущим адом. За первые двенадцать часов я просто оглох. То есть голосов я не слышал, зато в моей голове не смолкал грохот орудий. Они не затихали ни на миг, даже когда я ел или спал; едва я закрывал глаза, мне мерещилась линия заграждения — все ближе, ближе, а потом снаряд и вспышка. Меня трясло, как в малярии. Эта дрожь проникала в самые кости. Я хотел умереть, но, похоже, так легко мне было не отделаться. — Теперь Вик говорил охотно, как будто слова слишком долго копились в нем, не высказанные ни самому себе, ни собаке, ни этим горным вершинам. — Когда я вернулся домой, за этим грохотом я не слышал людей. Я знал, что мне придется бежать; на самом деле я пришел сюда умереть. Я знал, что не смогу убить себя в доме матери, ведь был еще и Чарльз. А потом произошло самое удивительное. Я пришел сюда пешком, у меня была только палатка, кое-какие пожитки да револьвер, которым я собирался воспользоваться. Но я был так вымотан подъемом, что решил подождать до рассвета. Я даже не ставил палатку, а просто улегся на траву возле ручья. И уснул, поскольку очень устал. В то время я вообще был страшно измучен. А проснувшись, я услыхал журчание воды, бегущей по камням. И не сразу понял, где я и что произошло, а потом сообразил: орудия в моей голове затихли. Просто замолчали, совсем. Я лежал там и целый день слушал пение ручья. Никогда в жизни я не слышал музыки чудесней. Я боялся уснуть, боялся, что все опять вернется — и грохот, и лихорадка. Но все же я уснул, а проснулся уже от холода, ведь я так и лежал на мокрой траве. Но по-прежнему слышал только шум воды. Я поставил палатку, развел костер, а потом еще долго чихал. Но был совершенно счастлив — впервые в жизни. Затем я спустился с горы, купил кое-каких припасов и отправил послание арендатору этой земли с вопросом, можно ли мне остаться. Он не возражал.
— И что вы делали дальше?
— Погонщики скота помогли мне. Сначала они отнеслись ко мне настороженно, а потом поняли, что я не доставлю им неприятностей; я доказал, что умею держаться в седле, и они пришли к заключению, что я хороший парень. Возможно, странноватый, но не конокрад и не безумный охотник. Они показали, как сложить сруб. Знаете, здесь каждая семья строит себе такой. Они многому меня научили. Мне потребовалось целое лето, чтобы сделать все правильно: сначала надо сложить дымоход, в чем я убедился, когда первый плод моих усилий сгорел дотла. На второй раз у меня все получилось. Местные знают и как прокормиться в буше; если у тебя хоть что-то есть в голове, голодать не придется. Вдобавок мне приходили переводы от папы, и я мог позволить себе такую роскошь, как джем, книги и табак, и даже иногда бутылку бренди. А хижина вышла вполне уютная, правда?