Въ огонь и въ воду
Шрифт:
— Я хочу, господа, дать отъ себя призъ первому изъ васъ, кто положитъ къ моимъ ногамъ десять колецъ.
— Чортъ возьми! сказалъ себ Гуго, вполн уже овладвшій собой; вотъ и желаемый случай… лучшаго никогда не встртится.
И онъ поскакалъ во весь опоръ и сталъ нанизывать на тонкое копье одно кольцо за другимъ.
Черезъ четверть часа десять колецъ было взято.
— Вотъ видите, сказалъ онъ графу де Шиври, у котораго на копь было всего восемь колецъ; дло-то въ самомъ дл не очень трудное.
И, соскочивъ съ коня, онъ пошелъ прямо къ герцогин, преклонилъ колно и положилъ у ногъ ея свои десять колецъ.
Маркиза д'Юрсель, очень высоко цнившая ловкость, поздравила Гуго съ побдой и сказала:
— Мн кажется, графъ, что самъ его величество король, ловкости котораго я не разъ имла счастье удивляться въ каруселяхъ, не сдлалъ бы лучше вашего. Вотъ вы теперь склонились передъ моей племянницей, какъ нкогда склонялись рыцари передъ дамой сердца, когда подходили получать награду за свои подвиги.
— А какой же награды вы желаете отъ меня, графъ? спросила Орфиза кокетливо.
— Права посвятить вамъ, герцогиня, мою жизнь, мою кровь и мою любовь.
Голосъ, жестъ, выраженіе, взглядъ придавали этимъ словамъ такую цну, которая спасала ихъ отъ свойственной обыкновеннымъ любезностямъ приторности; ошибиться было невозможно. Орфиза де Монлюсонъ покраснла; принцесса поблднла; кругомъ послышался легкій шопотъ.
— Что это, шутка, графъ? вскричалъ де Шиври съ гнвомъ. Вставши и не отвчая ему, а обращаясь снова къ герцогин почтительно и съ гордостью, Монтестрюкъ продолжалъ:
— Я изъ такого рода, который привыкъ говорить прямо и открыто, что думаетъ, и потому-то я считалъ своимъ долгомъ сказать вамъ, что сейчасъ высказалъ, герцогиня. Позволю себ только прибавить, что любовь эта родилась во мн въ ту минуту, какъ я васъ увидлъ.
— Значитъ, дня два или три тому назадъ? спросилъ Шиври.
— Да, точно, два или три дня, герцогиня, какъ говоритъ графъ де Шиври, вашъ кузенъ; но она останется неизмнной до моего послдняго вздоха.
Потомъ, обратясь къ своему сопернику и не теряя хладнокровія, онъ продолжалъ:
— Не ужели вы находите, что нужно много времени, чтобы любовъ родилась отъ удивленія, какое внушаетъ герцогиня д'Авраншъ, и неужели вы считаете, графъ, что жизни человческой слишкомъ много, чтобъ доказать ей эту любовь?
Графъ де Шиври начиналъ терять терпнье, но все еще сдерживая себя, вскричалъ, обращаясь къ окружавшему обществу:
— Что вы скажете, господа, объ этихъ словахъ? неправда-ли, такъ и видно, что графъ де Монтестрюкъ пріхалъ издалека?
На этотъ разъ Гуго перемнилъ тонъ и, возвысивъ голось, отвчалъ, бросая огненные взгляды:
— Эти слова, графъ, вполн достойны хорошаго дворянина и дворянинъ этотъ, откуда бы онъ не пріхалъ, готовъ предложить бой, пшкомъ или на кон, съ кинжаломъ или со шпагой, каждому, кто бы ни сталъ ему поперегъ дороги.
Де Шиври сдлалъ шагъ впередъ; Орфиза де Монлюсонъ остановила его жестомъ и сказала:
— Я дала слово графу де Шаржполь и сдержу его.
Она окинула взглядомъ все общество и спросила съ кокетствомъ и вмст съ достоинствомъ:
— Вы требуете себ; графъ, права посвятить мн вашу жизнь и доказать мн вашу любовь преданностью?
— Да, герцогиня, и если мн не удастся, цной самыхъ постоянныхъ, самыхъ упорныхъ усилій, назвать васъ графиней де Монтестрюкъ, женой моей, то я отдамъ за это всю свою кровь до послдней капли.
Пока онъ говорилъ, принцесса дрожащей рукой рвала цвты своего букета и бросала по полу. Де Шиври поблднлъ страшно. Его удивляло, какъ это человкъ, позволившій себ при немъ такую дерзость, еще стоитъ на ногахъ; онъ совсмъ ужь готовъ былъ разразиться гнвомъ, но кавалеръ де Лудеакъ пробрался къ нему сзади и прошепталъ ему на ухо:
— Если не уступишь, берегись: она совсмъ готова на полный разрывъ.
Эти слова произвели въ ум графа де Шиври внезапный переворотъ, онъ вдругъ измнилъ позу и тонъ и воскликнулъ весело:
— Кажется, вы говорили сейчасъ, любезный графъ, о кинжал и шпаг? э! Боже милостивый, что вы это?… Эти страсти давно ужь вышли изъ моды! Неужели тамъ у васъ, въ Арманьяк, этого не знаютъ? Но, увряю васъ честью, никто уже при двор не выходитъ теперь на дуэль, какъ случалось прежде. Каждый вкъ иметъ свои обычаи и мн кажется, что наши права не хуже прежнихъ… Вмсто того, чтобъ ломать копья или рубить другъ друга скирами и подвергать царицу турнира непріятности отдавать свою руку калк, теперь сражаются умомъ, хорошими манерами и предупредительностью. Теперь ужь не хватаются за оружіе при каждомъ случа — это прилично только людямъ грубымъ, а люди со вкусомъ доказываютъ свою любовь вжливостью, деликатными поступками, благородной внимательностью, уваженіемъ, постоянствомъ. И настаетъ день, когда тронутая наконецъ дама внчаетъ любовь того, кто умлъ ей понравиться… Не такъ-ли, милая кузина?
Орфиза де Монлюсонъ слушала эту рчь съ удивленъемъ и съ удовольствіемъ. Она знала графа де Шиври, и знала, что онъ не слишкомъ-то уступчивъ. Была минута, что она боялась, по сорвавшемуся у него жесту, что вотъ-вотъ послдуетъ вызовъ и разговоръ совсмъ оборвется. Она хорошо знала, какъ онъ страшенъ со шпагой въ рук и, сама не сознаваясь себ, можетъ быть даже, и совсмъ не зная того, боялась за жизнь графа де Монтестрюка. Когда де Шиври обратился прямо къ ней, она весело наклонила голову и отвчала:
— Согласна-ли я съ вашимъ мнніемъ, любезный кузенъ? совершенно!… И чтобъ доказать это на дл, такъ какъ вы оба, господа, — вы, графъ де Шиври, ужъ цлый годъ, а вы, графъ де Монтестрюкъ, всего только двое сутокъ, — длаете мн честь вашимъ вниманіемъ, то я даю вамъ обоимъ три года сроку: мн теперь осьмнадцать лтъ, а когда исполнится двадцать одинъ, вы оба возвратитесь сюда и если сочтете себя въ прав просить руки моей — а я цню себя очень высоко — ну, господа, тогда посмотримъ!
Если бъ у ногъ графа де Шиври разразился ударъ молніи, то едва-ли и онъ произвелъ бы на него такое ужасное дйствіе, какъ эти слова герцогини. Высказанныя при маркиз де Юрсель, которая пользовалась почти правами опекунши, такъ какъ одна представляла всю родню, да еще при двадцати свидтеляхъ, — они получали цну настоящаго обязательства. Кром того, графъ хорошо зналъ упорный характеръ своей кузины. Онъ думалъ, что какъ только онъ повернулъ разговоръ на шуточный тонъ, то герцогиня, благосклонно принимавшая до сихъ поръ его поклоненія, воспользуется тотчасъ же случаемъ, чтобъ окончательно обратить и дло въ шутку, и графъ де Монтестрюкъ такъ и останется ни причемъ. Но нтъ! По какой-то странной фантазіи, герцогиня обращала въ серьезное дло такой эпизодъ, который, по его понятіямъ, былъ просто мимолетнымъ капризомъ! И какой же горькою и глубокою ненавистью наполнялось теперь его сердце къ тому, кто былъ причиной такого оскорбленія!