Въ огонь и въ воду

Ашар Амеде

— Гм! подумалъ Лудеакъ, какая скромность!.. скверный знакъ для Цезаря!

Принцесса Маміани подошла къ нимъ съ улыбкой и сказала:

— Теперь моя очередь увнчать побдителя… Вотъ эта роза, которую я только что сорвала и поднесла къ своимъ губамъ, будетъ ему наградой.

И, проходя мимо Гуго, она тихо прибавила:

— Вспомните Сен-Сави!

Черезъ минуту Гуго и Цезарь стояли другъ противъ друга съ отточенными шпагами.

Цезарю предстояло отстаивать свою славу, Гуго долженъ былъ еще завоевать свою. Орфиза де Монлюсонъ смотрла на обоихъ. Цезарь началъ съ притворной легкостью, прикрывавшей тонкое искусство, Гуго —

прямо и отчетливо. Оба выказали всю свою гибкость и ловкость. Лудеакъ слдилъ внимательно, не теряя изъ виду и принцессу Леонору, которая волновалась гораздо больше, чмъ бы слдовало при простой невинной забав. Она продолжала поглаживать розу, Орфиза играла веромъ. Среди зрителей слышался одобрительный шопотъ.

Ничто еще пока не обнаруживало, кто изъ двухъ бойцовъ сильне. Точно бился Ожье-датчанинъ противъ Гвидо-Дикаго. Желзо встрчалось съ желзомъ. Однакожь опытный глазъ могъ бы замтить, что у гасконца больше разнообразія въ ударахъ и твердоcти въ рук; но это были почти неуловимые оттнки.

Дло шло безъ всякаго результата. Наконецъ графъ де Шиври, сдлавъ нсколько новыхъ усилій и видя, что ему никакъ не удается поймать противника и что послдній напротивъ иногда ставитъ его самого въ затрудненіе силою своей защиты и неожиданностью своихъ нападеній, ршилъ, что графъ де Монтестрюкъ стоитъ его и что серьезный бой между ними остался бы нершительнымъ. Зрители принялись громко апплодировать, когда онъ отступалъ и, склоняя передъ Гуго шпагу, прежде чмъ тотъ попалъ въ него, сказалъ:

— Партія совершенно ровна и потому продолжать бой безполезно.

Орфиза улыбнулась; ея глаза взглянули еще ласковй на молодого человка, который такъ бойко остановилъ тогда Пенелопу, когда она понесла, а теперь устоялъ съ честью противъ одного изъ лучшихъ бойцовъ при двор.

Маркиза д'Юрсель принялась тоже апплодировать и сказала:

— Совершенно какъ двое рыцарей Круглаго Стола! и сама прекрасная Изельда не знала бы, кому вручить пальму.

— А я такъ знаю, прошептала принцесса и, подойдя къ Гуго, сказала ему:

— Вы заслужили розу и я сберегу ее для васъ.

Между тмъ Лудеакъ, не пропустившій ни одного движенья Гуго, подошелъ къ нему и сказалъ:

— На вашемъ мст, графъ, я бы просто боялся.

— Боялись бы? чего-же?

— Да того, что столько преимуществъ и успховъ, при вашей молодости, непремнно возстановятъ противъ васъ множество враговъ.

— Милостивый государь, отвчалъ Гуго гордо, одинъ императоръ, знавшій толкъ въ дл, говорилъ Господу Богу; спаси меня отъ друзей, а отъ враговъ я и самъ сберегу себя… Такъ точно и я скажу и сдлаю.

Между тмъ графъ де Шиври подалъ руку Орфиз де Монлюсонъ, уходившей изъ залы. Принявъ эту руку, какъ будто бы онъ и въ самомъ дл заслужилъ такую милость побдой, она осыпала его комплиментами, не безъ оттнка впрочемъ ироніи.

— Вашъ поступокъ, прибавила она, тмъ прекраснй и тмъ достойнй, что вы имли, кажется, дло съ Рено де Монтобаномъ.

Цезарь почувствовалъ жало, но не моргнувъ отвчалъ:

— А по этому случаю, знаете-ли, прекрасная кузина, я могъ бы напомнить вамъ знаменитое двустишіе, вырзанное за стекл въ Шамбор королевской рукой:

Jouvent femme varie, Bien fol qui s'у fie…

— Мн-то этотъ поэтическій упрекъ! Чмъ-же я его заслужила?

— Какъ, чмъ заслужили! Я думалъ, я мечталъ по крайней мр, что вы почтили меня вашей дружбой, и ревность кое-кого изъ нашего общества давала мн право надяться, что эта дружба истинная…

— Согласна…

— И вотъ, съ перваго-же шага, вы ставите на ряду со мной… когоже? незнакомца, занесеннаго галопомъ коня своего въ лсъ, гд вы охотились!

— Признайтесь по крайней мр, что этотъ галопъ мн очень. былъ полезенъ!… Не случись того господина, о которомъ вы говорите, очень можетъ быть, что вы не трудились бы теперь обращаться ко мн ни съ упреками, ни съ комплиментами. Ужь не по поводу-ли высказаннаго мною ршенія между вами и графомъ де Монтестрюкъ, вы говорите мн это?

— Разумется.

— Но вы должны бы обожать этого графа, который далъ вамъ случай высказаться о вашей страсти публично!

— Что это, насмшка, Орфиза?

— Немножко, сознаюсь; но вотъ еще, напримръ: вы бы, можетъ быть, обязаны были-мн благодарностью за доставленный мною вамъ прекрасный случай выказать ваше превосходство во всемъ. Неужели же вы, считающійся справедливо однимъ изъ первыхъ придворныхъ, сомнваетесь въ успх?… Ахъ! кузенъ, такая скромность и въ такомъ человк, какъ вы, просто удивляетъ меня!

— Какъ! въ самомъ дл одна только мысль дать мн случай одолть соперника внушила вамъ это прекрасное ршеніе?

— Разв это не самая простая и самая натуральная мысль?

— Теперь, когда вы сами это говорите, я ужь не сомнваюсь; но самому мн было бы довольно трудно уврить себя въ этомъ. И такъ, я принужденъ жить съ графомъ де Монтестрюкъ, несмотря на странность его объясненія въ любви къ вамъ, на сердечно вжливой ног?

— О! но вдь онъ такъ издалека пріхалъ, какъ вы остроумно замтили!… прервала Орфиза.

— И даже, продолжалъ де Шиври, крутя усы, вы потребуете, быть можетъ, чтобы за этой вжливостью появилось искреннее желаніе оказать ему услугу при случа?

— Такъ и слдуетъ порядочному человку… да впрочемъ, не это-ли самое вы ужь и теперь длаете?

— Не нужно-ли еще, чтобы я, въ благодарность за вашу столъ лестную для меня любезность, дошелъ до прямой и открытой дружбы?

— Я хотла именно просить васъ объ этомъ.

— Разв одно ваше желанье не есть уже законъ для того, кто васъ любитъ? Съ этой минуты, графъ де Шаржпноль не будетъ имть друга преданне меня, клянусь вамъ.

Орфиза и Цезарь поговорили еще тмъ же шутливымъ тономъ, онъ — стараясь поддлаться подъ любимый тонъ кузины, она — радуясь, что можетъ поздравить его съ такимъ веселымъ расположеніемъ духа. Проводивъ ее во внутреннія комнаты, онъ сошелъ въ садъ, гд замтилъ кавалера Лудеака. Никогда еще, быть можетъ, онъ не чувствовалъ такой бшеной злобы. Онъ былъ оскорбленъ въ своемъ честолюбіи столько же, какъ и въ своемъ тщеславіи.

— Ахъ! вскричалъ онъ, герцогиня можетъ похвастать, что подвергла мое терпнье чертовски — тяжелому испытанію! но я выдержалъ себя, какъ будто желая испытать, насколько послушны у меня нервы. — Ахъ! ты былъ ужасно правъ! Цлый часъ она безжалостно насмхалась надо мной со своимъ Монтестрюкомъ! и съ какимъ вкрадчивымъ видомъ, съ какой улыбкой! Она все устроила, только чтобъ угодить мн, и я долженъ бы благодарить ее съ первой же минуты, говорила она… Самъ дьяволъ принесъ сюда этого гасконца и бросилъ его на мою дорогу!… Но онъ еще не такъ далеко ушелъ, какъ думаетъ!… Она хочетъ, чтобъ я сталъ его другомъ… я… его другомъ!