Въ огонь и въ воду
Шрифт:
— Вы согласны? вдругъ спросила Орфиза, взглянувъ на Гуго.
— Согласенъ, отвчалъ Гуго серьезно.
Вс взоры обратились на графа де Шиври. Онъ позеленлъ, какъ мертвецъ. Онъ хорошо понималъ, какой страшный ударъ ему наносится: отсрочка на три года, ему, который не дальше какъ наканун еще былъ такъ увренъ въ успх, и для когоже? для едва знакомой личности! Но если съ перваго же дня ему встрчаются такія препятствія, то что же будетъ черезъ мсяцъ, черезъ годъ? Стиснутыми пальцами онъ сжималъ эфесъ шпаги, кусая себ губы. Самое молчаніе его служило уже знакомъ, какъ важна настоящая минута. Вс окружающіе сдерживали дыханье.
— Вы заставляете меня ждать, кажется? сказала Орфиза звонкимъ голосомъ.
Де
— Я тоже согласенъ, герцогиня.
Вздохъ облегченія вырвался изъ груди Орфизы, а маркиза де Юрсель, питавшаяся всегда одними рыцарскими романами, высказала свое одобреніе графу де Шиври.
— Самъ Амадисъ Гальскій не поступилъ бы лучше, сказала она Цезарю, который ее не слушалъ, а смотрлъ, какъ кузина уходила изъ залы подъ руку съ его соперникомъ.
Оставшись вдвоемъ съ Лудеакомъ, вн себ отъ бшенства, съ пной на губахъ, совсмъ зеленый, графъ де-Шиври топнулъ ногой и разразился наконецъ гнвомъ:
— Слышалъ? крикнулъ онъ. И какъ гордо она это сказала! можно было подумать, право, что вовсе не обо мн идетъ тутъ дло… Понимаешь ли ты, скажи мн? Я, я самъ попалъ въ западню, какъ школьникъ, я осмянъ, позорно осмянъ… и кмъ-же?.. ничтожнымъ проходимцемъ изъ Гасконьи!
— Не говорилъ я теб, что онъ опаснй, чмъ ты предполагаешь? сказалъ Лудеакъ.
— Да вдь и ты виноватъ тоже!.. Не шепни ты мн на ухо, не взгляни на меня, я бы прижалъ его къ стн… и сегодня же вечеромъ онъ былъ бы убитъ!..
— Что кто-нибудь изъ васъ былъ бы убитъ, я въ этомъ увренъ. Но только еще вопросъ, кто именно, онъ или ты?
— О! отвчалъ Цезарь, пожимая плечами.
— Не выходи изъ себя! До меня дошелъ слухъ объ одной исторіи, случившейся какъ-то въ Арманьяк, и я начинаю думать, что графъ де-Монтестрюкъ въ; состояніи помряться силами съ самыми искусными бойцами… Впрочемъ, ты можешь самъ справиться, и если меня обманули, то всегда можешь поднять снова дло. Онъ не изъ такихъ, что отступаютъ, поврь мн!
Лудеакъ взялъ графа де-Шиври подъ руку и сказалъ ему вкрадчивымъ голосомъ:
— Мой другъ, не поддавайся совтамъ гнва: онъ рдко даетъ хорошіе. У тебя много прекрасныхъ качествъ, которыя могутъ повести тебя далеко; но ты ихъ портишь своей живостью, которую надо предоставить мелкот. У тебя умъ тонкій, изворотливый, ты схватываешь быстро, ршаешь тоже. Теб смло можно поручить всякое щекотливое дло, гд требуется разомъ и ловкость, и твердость; я тебя видлъ на дл. Ты знаешь, куда надо мтить и бьешь врно, только иногда ты слишкомъ горячишься. Ты честолюбивъ, другъ Цезарь, и ты разсуждалъ правильно, что рука такой наслдницы, какъ Орфиза де-Монлюсонъ, которая принесла бы теб въ приданое огромныя имнья и герцогскую корону, откроетъ теб вс поприща… Это очень умно, но не ставь же, ради Бога, вс свои шансы на одну карту… Хорошо ли будетъ, если ты получишь въ тло вершка три желза, которое уложитъ тебя въ постель мсяцевъ на пять, на шесть, а то и совсмъ отправитъ на тотъ свтъ разсуждать о непостоянств и непрочности всего въ этомъ мір? Учись прибгать къ открытой сил, чтобы отдлаться отъ врага, только тогда, когда истощились уже вс средства, какія можетъ доставить теб хитрость… Подвергай себя опасности только въ крайнемъ случа, но за то ужь и дйствуй тогда ршительно и бросайся на противника, какъ тигръ на добычу.
— А съ ненавистью какъ же быть? вдь я никого никогда такъ ненавидлъ, какъ ненавижу этого Монтестрюка, который охотися по моему слду и, въ минуту вызова, можетъ похвастаться, что я отступилъ передъ нимъ: вдь онъ вызвалъ меня, Лудеакъ, а я отступилъ!
— Э! съ этой-то самой минуты я и получилъ о теб лучшее мнніе, Цезарь! Я вовсе не забылъ о твоей ненависти, и именно для того, чтобы получше услужить ей, я и говорю-то съ тобою такъ… У меня на сердц тоже ненависть не хуже твоей… Я ничего не пропустилъ изъ всей сцены, въ которой рядомъ съ тобой и съ нимъ, и другіе тоже играли роль… Твое дло я сдлалъ и своимъ; прійдетъ когда нибудь часъ, но подожди, Шиври, подожди… и не забывай никогда, что царь итакскій, самый лукавый изъ смертныхъ, всегда побждалъ Аякса, самаго храбраго изъ нихъ!
— Ну, такъ и быть! возразилъ Цезарь, поднимая омраченное злобой чело, я забуду на время, что Александръ разрубилъ мечомъ Гордіевъ узелъ, и оставлю свою шпагу ножнахъ; но такъ же врно, какъ-то, что меня зовутъ графъ де Шиври, я убью графа де-Монтестрюка или онъ убьетъ меня.
XIV
Маски и лица
Трудно было бы отгадать, что заставило герцогиню д'Авраншъ принять ршеніе, столь сильно оскорбившее гордаго графа де Шиври. Можетъ быть, она и сама хорошо не знала настоящей причины. Разумется, тутъ важную роль играла фантазія, которая всегда была и будетъ свойственна всмъ вообще женщинамъ. Орфиз было всего осьмнадцать лтъ, цлый дворъ окружалъ ее; но въ этомъ поступк, породившемъ соперничество двухъ пылкихъ молодыхъ людей, проскакивало желаніе показать свою власть. Самолюбію ея льстило двойное поклоненіе, столь явно высказанное; но, быть можетъ еще, вникнувъ поглубже въ сердце блестящей и гордой герцогини, можно бы было открыть въ немъ волненіе, симпатію, какое-то неопредленное чувство, въ которомъ играла роль и неожиданность, побуждавшая ее склоняться на сторону графа де Монтестрюка. Онъ съумлъ удивить ее, тогда какъ Цезарь де Шиври имлъ неосторожность показать свою увренность въ успх. Она была оскорблена этой увренностью, сама того не сознавая, и принятое ею ршеніе, ободряя одного, служило вмст съ тмъ и наказаніемъ другому.
А что можетъ выйти изъ этого — Орфиза и не думала. Ей довольно было и того, что въ послднюю, ршительную минуту развязка будетъ все-таки зависть отъ нея одной.
Пока обстоятельства должны были ршить, на которую сторону склонится окончательно предпочтеніе Орфизы, время весело проходило въ замк между играми въ мячъ и въ кольцо, между охотой и прогулками. Коклико говорилъ, что это настоящая обтованная земля; онъ видимо толстлъ и уврялъ, что пиры, празднества и кавалькады — единственныя приключенія, которыхъ позволительно искать порядочному человку.
Когда шелъ дождь, общество занималось фехтованьемъ. Была даже особая зала, гд собирались и дамы и усердно апплодировали побдителямъ.
Графъ де Шиври, слдуя совтамъ Лудеака, ожидалъ именно случая убдиться самому, насколько Гуго де Монтестрюкъ пріобрлъ искусства и силы у себя въ Арманьяк. Съ того памятнаго вечера, когда Цезарь вынужденъ былъ подчиниться желанію кузины, онъ постоянно выказывалъ своему ненавистному сопернику вжливость и любезность, даже заискивалъ въ немъ. У Гуго была душа добрая и доврчивая и онъ легко давался въ обманъ, не смотря на прежнія предостереженія опытнаго философа Агриппы, подновляемыя и теперь время отъ времени словами Коклико. Почти можно было подумать, что между обоими графами начинается дружба.
Разъ какъ-то въ дождливый день, графъ де Шиври вошелъ въ фехтовальную залу въ ту самую минуту, какъ начинался бой между самыми искусными бойцами. Онъ увидлъ герцогиню д'Авраншъ и, подойдя прямо къ Гуго, спросилъ его:
— А что, васъ это не соблазняетъ? Я, признаться, радъ бы размять немного руки… такая сырость на двор… при томъ же мн бы хотлось узнать, какъ фехтуютъ въ Лангдок… И чортъ возьми? мн кажется, что въ васъ я встрчу сильнаго противника!
— О! отвчалъ Гуго, я научился только кое-какъ отбиваться…