Въ огонь и въ воду
Шрифт:
Дикій ревъ вырвался изъ груди капитана.
— Кажется, ужь больше нечего мшаться, прошепталъ Лудеакъ, наклонившись къ Цезарю.
Графъ де Монтестрюкъ сложилъ руки на груди.
— Точно-ли вы уврены, что васъ зовутъ Балдуинъ д'Арпальеръ? спросилъ онъ. Подумайте немножко, прошу васъ… У васъ должно быть еще другое имя… просто-кличка, когда вы странствуете по большимъ дорогамъ?…
— Громъ и молнія! крикнулъ капитанъ и ударилъ со всей силой кулакомъ по столу.
— Бриктайль! я былъ увренъ.
И хладнокровно, показывая великану перстень на своемъ пальц, онъ произнесъ:
— Узнаешь ты этотъ перстень, что ты у меня было — укралъ?… Вотъ онъ все еще у меня на пальц… Одно меня удивляетъ, что у тебя до сихъ поръ еще голова держится на плечахъ!…
Кровь бросилась въ лицо Бриктайля: дйствительно, это онъ сдлалъ себя капитаномъ д'Арпальеръ, вслдствіе разныхъ приключеній. Онъ ужъ хотлъ-было броситься черезъ раздлявшій ихъ столъ и схватить врага за горло, но сдержался невроятнымъ усиліемъ воли и отвчалъ:
— А! такъ ты — волченокъ изъ Тестеры, тотъ самый, что оставилъ слды своихъ зубовъ у меня на рук?… Посмотрите, господа!
Онъ отвернулъ рукавъ и показалъ блый знакъ зубовъ на волосатой рук; потомъ, съ тмъ же страшнымъ хладнокровіемъ, обмакнувъ пальцы въ стаканъ, изъ котораго только что пилъ, онъ бросилъ дв или три капли вина въ лицо Гуго де Монтестрюку.
— О! умоляю васъ! вскричалъ Лудеакъ, бросаясь на Гуго, чтобъ удержать его.
— Мн хотлось только видть, каковъ будетъ эффектъ отъ краснаго вина на его блой кож!… сказалъ Бриктайль, хладнокровно застегивая поясъ со шпагой.
— Вы сейчасъ увидите тотъ же самый эффектъ на черной кож, возразилъ Гуго и спокойнымъ движеніемъ высвободился изъ рукъ Лудеака.
Дла шли отлично. Шиври вмшался въ свою очередь.
— Вы другъ мн, любезный графъ, сказалъ онъ Гуго, поэтому я имю право спросить васъ, до какихъ поръ вынамрены оставлять эти капли вина на своихъ щекахъ?
— Пока не убью этого человка!
— А когда же вы его убьете?
— Сейчасъ же, если онъ не боится ночной темноты.
— Пойдемъ! отвчалъ Бриктайль.
— Ты, Лудеакъ, будешь секундантомъ у капитана, сказалъ Цезарь, а я — у Монтестрюка.
Вс вмст вышли на улицу; Шиври пропустилъ впередъ Бриктайля и самъ пошелъ передъ Гуго, а Лудеакъ послднимъ. Спускаясь по узкой лстниц въ нижній этажъ трактира, Лудеакъ нагнулся къ уху Монтестрюка;
— Вдь я же васъ предупреждалъ… Надо было промолчать!…. Теперь я дрожу отъ страха.
Скоро пришли къ лампад, горвшей предъ образомъ Богоматери, на углу улицы Ленжери, рядомъ съ кладбищемъ Невинныхъ Младенцевъ. Неясный свтъ лампады дрожалъ на мокрой и грязной мостовой, звзды свтили съ неба. Мстность была совершенно пустынная. Тамъ и сямъ блисталъ огонь, на самомъ верху высокихъ, погруженныхъ въ сонъ домовъ; между трубами свтилъ рогъ мсяца, тонкій какъ лезвіе турецкой сабли, и аспидныя крыши сверкали, какъ широкіе куски металла.
— Вотъ, кажется, хорошее мсто, сказалъ Гуго, топнувъ ногой по мостовой, гд она казалась суше и ровнй; а тутъ кстати и кладбище, куда снесутъ того изъ насъ, кто будетъ убитъ.
Онъ обнажилъ шпагу и, упершись остріемъ въ кожаный сапогъ, согнулъ крпкій и гибкій клинокъ.
Лудеакъ, хлопотавшій около капитана, принялъ сокрушенный видъ.
— Скверное дло! шепнулъ онъ ему. Если хотите, еще можно уладить какъ-нибудь.
Вмсто всякаго отвта, Бриктайль обратился къ противнику и, тоже обнажая шпагу, сказалъ ему:
— Помните-ли, я разъ вечеромъ сказалъ вамъ. Берегитесь встрчаться со мной! Мы встртились… поручите же вашу душу Богу!…
— Ну! теб, бдный Бриктайль, объ этомъ заботиться нечего: твою душу уже давно ждетъ дьяволъ!
Бриктайль вспыхнулъ и, бросивъ далеко свою шпагу, сталъ въ позицію.
Началась дуэль суровая, твердая, безмолвная; ноги противниковъ прикованы были къ земл, глазами они впились другъ въ друга. Оба бойца щупали пока одинъ другаго, не предоставляя ничего случайности; Гуго вспомнилъ полученные когда-то удары, Бриктайль — тотъ прямой ударъ, который отпарировалъ вс его хитрости. Хладнокровіе было одинаково съ обихъ сторонъ; искусство тоже было равное. Де Шиври и Лудеакъ слдили за боемъ, какъ знатоки, и еще не замчали ни малйшаго признака превосходства ни съ той, ни съ другой стороны.
Видно было, что Гуго учился въ хорошей школ, и рука его, хотя и казалась слабй, но не уступала въ твердости рук противника. Удивленный Бриктайль провелъ ладонью по лбу и ужь начиналъ немного горячиться, но еще сдерживалъ себя. Вдругъ онъ прилегъ, съежился, вытянулъ впередъ руку, представляя шпаг Гуго узкое и короткое пространство,
— А! неаполитанская штука! сказалъ Гуго, улыбаясь. Бриктайль прикусилъ губы и, не находя нигд открытаго мстечка, куда бы можно было кольнуть остріемъ, вдругъ вскочилъ; выпрямился во весь свой огромный ростъ, зачастилъ ударами со всхъ сторонъ разомъ, быстрый какъ волкъ, кружащійся вокругъ сторожевой собаки.
— А! теперь испанская! продолжалъ Гуго. И та-же улыбка скользнула у него на губахъ.
— Чортъ возьми! да это мастеръ! проворчалъ Лудеакъ, обмнявшись взглядомъ съ Цезаремъ.
Бриктайль быстро пріостановился, весь сжался, укоротилъ руку и, прижавъ локоть, подставилъ противнику изъ своего тла какой то шаръ, изъ котораго торчало одно остріе шнаги.
— А! фламандская!… цлый смотръ! сказалъ Гуго.
Вдругъ онъ, не отступая ни на волосъ, перенялъ шпагу изъ правой руки въ лвую; Бриктайль поблднлъ. Онъ напалъ теперь основательно и почувствовалъ царапину въ отвтъ.
— Громъ и молнія! вскричалъ онъ, да эта шпага — настоящая кираса!
Его удары посыпались одинъ за другимъ, боле быстре, но за то мене врные и отражаемые повсюду.
— Манера школьниковъ, на этотъ разъ! сказалъ Гуго.
— Какъ только онъ потеряетъ хладнокровіе, онъ пропалъ прошепталъ Лудеакъ, наблюдавшій Бриктайля.
Вдругъ Гуго выпрямился, какъ стальная пружина.
— Вспомни прямой ударъ! сказалъ онъ, и остріе его шпаги вонзилось прямо въ грудь Бриктайлю.
Рейтаръ постоялъ еще съ минуту, опустивъ руку, съ выраженіемъ ужаса и удивленія на лиц, потомъ вдругъ тяжело упалъ. Кровь хлынула у него изо рта и брызнула на мостовую; но, сдлавъ послднее усиліе, онъ подняль голову и сказалъ: