Въ огонь и въ воду
Шрифт:
— А что, молодцы, очень вы оба дорожите жизнью? спросилъ графъ.
Францъ пожалъ плечами и отвчалъ:
— Въ пятьдесятъ-то лтъ! а мн они стукнули два года съ мсяцемъ тому назадъ! Есть чмъ дорожить! Съ трудомъ могу я одолть пять или шесть кружекъ… я совсмъ разрушаюсь… Съмъ трехъ каплуновъ — и совсмъ отяжелю, а если не просплю потомъ часовъ восемь или десять, то голова посл трещитъ… Надоло!
— А ты, Джузеппе?
— О! я, сказалъ итальянецъ, да также, какъ и онъ! Къ чему жить въ мои года? Вотъ недавно проскакалъ однимъ духомъ тридцать миль — и схватилъ лихорадку… Правда, что лошадь совсмъ
— Значитъ, вамъ все равно — отправиться въ путь, откуда не возвращаются назадъ?
— Вотъ еще! когда вы дете, то и мы не отстанемъ. Правда, Францъ?
— Еще бы!
— Когда такъ, то будьте готовы оба. Когда графъ де Монтестрюкъ указываетъ на такое мсто, гд умираютъ, то онъ скачетъ всегда впереди.
— Значитъ, мы демъ?… спросилъ Джузеппе.
— Захватить барона де Саккаро въ трактир, гд онъ пируетъ съ своими разбойниками.
— Ихъ двадцать, кажется, а съ нимъ, выходитъ, двадцать одинъ, сказалъ Францъ.
— Что-жь, разв боишься?
— Нтъ, я только подвожу итогъ.
— Или мы его убьемъ, или онъ насъ спровадитъ на тотъ свтъ.
— А что я теб говорилъ? проворчалъ Джузеппе на ухо товарищу.
Три всадника, оставивъ Ошъ направо, въхали въ долину, которая ведетъ въ Сен-Жанъ-ле-Конталь, когда графъ де Монтестрюкъ, остановясь у группы полуобнаженныхъ деревьевъ, вынулъ шпагу и, согнувъ ее на лук сдла, сказалъ:
— Теперь, товарищи, осмотримъ наше оружіе! Не слдуетъ, чтобы проклятый баронъ захватилъ насъ въ расплохъ!
Вс трое вынули свои шпаги и кинжалы изъ ноженъ, чтобъ увриться, что они свободно входятъ и выходятъ, что концы у нихъ остры и лезвія отточены. Осмотрли заряды въ пистолетахъ, перемнили затравку и, успокоившись на этотъ счетъ, пустились дальше.
— Видите, молодцы, сказалъ графъ, шесть зарядовъ — это шесть убитыхъ. Останется четырнадцать, пустяки для насъ съ вами… Притомъ же цыгане вчно прибавляютъ. Однакожъ, нужно держать ухо востро и не тратить пороху по воробьямъ.
Скоро они дохали до того мста долины, гд начинались дома Сен-Жанъ-ле-Конталя. Женщины и двушки съ крикомъ бжали во вс стороны по полямъ; дти плакали, догоняя ихъ и падая на каждомъ шагу. Сильный шумъ раздавался изъ деревни.
— Вотъ лучшее доказательство, что тотъ, кого мы ищемъ, еще не убрался отсюда! сказалъ графъ Гедеонъ.
Онъ остановилъ за руку женщину, бжавшую съ узломъ платья на голов. Та упала на колна, думая, что пришла ея смерть.
— Встань и разскажи, что тамъ такое?
— Ахъ, мой Боже! самъ дьяволъ напалъ на нашу сторону!
— Да, дьяволъ или баронъ — это одно и тоже. Что же онъ тамъ длаетъ?
— А все, что не позволено длать, добрый господинъ. Сначала еще шло порядочно; вся ватага казалась усталою и толковала, что пора спать; начальникъ веллъ приготовить обдъ, когда они проснутся. Трактирщикъ поставилъ кастрюли на огонь, а на двор накрыли большой столъ. Но какъ только они открыли глаза и выпили нсколько бутылокъ, то стали прямыми язычниками.
— Совсмъ пьяные, значитъ?
— Совершенно!
— Ну, тмъ лучше!
—
Въ самомъ дл, слышался сильный шумъ и выстрлы. Перепуганный скотъ бжалъ изъ деревни съ отчаяннымъ ревомъ. Старуха бросилась тоже бжать. Графъ похалъ къ деревн.
— Берегитесь, дтки, пляска начинается! Смотрите, руку на пистолетъ и, какъ-только я подамъ сигналъ, — не звать!
— А какой же будетъ сигналъ?
— Чортъ возьми! шпага на-голо! Какъ только я ее выну — стрляй въ разбойниковъ и руби ихъ!
Они пріхали на главную улицу Сен-Жанъ-ле Конталя, въ конц которой стоялъ трактиръ, прославившійся жареными гусями. Повсюду царствовалъ страшный безпорядокъ. На жителей напалъ паническій ужасъ. Чтобъ добраться до трактира Золотаго Карпа, надо было только идти на встрчу бгущимъ. Адскій шумъ выходилъ оттуда.
Черезъ растворенную дверь виднъ былъ баронъ верхомъ, со шляпой на бровяхъ; онъ осушилъ цлый жбанъ и смялся во все горло, Кругомъ него — самый шумный безпорядокъ. Ломали мебель, бросали посуду за окошко. Нсколько разбойниковъ гонялись за служанками, которыя не знали, куда спрятаться; столъ былъ опрокинутъ, нсколько бочекъ разстрляно изъ пистолетовъ и вино лилось ручьями на красный полъ. Негодяи, припавъ на колна, такъ и пили прямо съ полу. Въ углу плакала двушка съ обнаженными плечами. Тамъ и сямъ солдаты торопливо совали въ мшки и чемоданы награбленныя вещи. Другіе стрляли въ куръ и утокъ и вшали убитыхъ за ноги къ сдламъ.
— Ату его! ату его! кричалъ баронъ, забавлявшійся, какъ король.
Труба протрубила походъ: кто держался еще кое-какъ на ногахъ, сли на коней и выровнялись подл барона де Саккаро, краснаго, какъ піонъ. Другіе пошли, качаясь, на конюшни и вышли оттуда, таща лошадей за поводья.
— Вс крпки и славно вооружены, сказалъ Францъ, и не двадцать ихъ, а тридцать!
— Ну, тмъ будетъ забавне. На бал, ты самъ знаешь, чмъ больше танцующихъ, тмъ веселй, отвчалъ Джузеппе.
— Можно мн выбрать, себ одного? Вотъ тотъ въ красномъ плащ мн нравится.
— А меня особенно соблазняетъ толстякъ, съ зеленымъ перомъ на шляп.
— Выстрлимъ-ка разомъ, будетъ пара.
Выстроивъ кое-какъ свою банду, баронъ огрлъ хлыстомъ отсталыхъ и, выпрямившись на стременахъ, крикнулъ:
— Теперь, мои барашки, на охоту за хорошенькими двочками и за прекрасными денежками! Кто меня любитъ — за мной!
Въ отвтъ раздалось «ура», и въ ту минуту, какъ отрядъ двигался съ мста, на двор появился впереди Франца и Джузеппе графъ Гедеонъ въ шляп, надвинутой на самыя брови, крпко сидя въ сдл и съ откинутымъ на плеча плащемъ. Баронъ уже хавшій къ воротамъ, увидлъ его.
— А! графъ де Монтестрюкъ! вскричалъ онъ.
— Онъ самый!
— Тысяча чертей! помоги-же моей памяти!… Вдь это тебя я бросилъ на земь какъ-то вечеромъ, на дорог въ Миркиду, въ прошломъ году?
— Да, напавши на меня сзади и неожиданно.
— Военная хитрость, мой другъ, военная хитрость! А! да славно-же ты и упалъ тогда!… Какими судьбами ты гуляешь теперь по моей дорог?
— Гуляю потому, что ищу тебя.
— Ну! вотъ теперь ты нашелъ меня; чего-же ты отъ меня хочешь?