Въ огонь и въ воду
Шрифт:
— Если у васъ останется, сказалъ наконецъ бдный солдатъ, мн бы тоже нужно было хоть немножко.
Графъ обернулся къ итальянцу и, взглянувъ на него, сказалъ:
— А что, разв намъ прійдется вмст отправляться въ далекій путь?
— А вы какъ думаете? Я не изъ тхъ, что бгутъ въ послдній часъ.
По приказанію графа Гедеона, бдняка положили возл него, и они принялись толковать о старыхъ походахъ, лежа оба рядомъ на солом.
Черный человкъ расхаживалъ туда и сюда, поворачивалъ мертвыхъ и останавливался возл тхъ, въ комъ были еще признаки жизни.
Жители деревни, не заботясь о несчастныхъ умирающихъ, занимались очищеніемъ ихъ кармановъ и дйствовали удивительно ловко. Услышавъ, что есть чмъ поживиться въ трактир Золотого Карпа, прочіе тоже прибжали, какъ стая голодныхъ собакъ, и принялись тащить платье съ мертвыхъ, споря между собой съ шумомъ и криками.
— Зврь убитъ, а вотъ и мухи налетли! сказалъ Джузеппе глубокомысленнымъ тономъ.
Онъ хотлъ опять начать толки съ господиномъ о военныхъ похожденіяхъ, какъ вдругъ графъ Гедеонъ положилъ ему руку на плечо и сказалъ:
— Смотри, не вздумай умереть первымъ! вдь нужно же будетъ кому-нибудь привезти меня домой, въ Монтестрюкъ; я на тебя разсчитываю.
— Ну, еще бы! вдь господинъ всегда долженъ идти впереди!… Я могу и подождать.
Вдругъ раздался шумъ на улиц и набившаяся въ воротахъ толпа разступилась: это Францъ возвращался во всю прыть, одной рукой держась за сдло, а другой нахлестывая лошадь запыхавшагося святаго отца, который едва держался на-сдл и уже считалъ себя погибшимъ.
Францъ раздвинулъ толпу, подошелъ прямо къ графу Гедеону и сказалъ:
— Вотъ и священникъ!
Едва онъ это выговорилъ, какъ покатился на-земь и растянулся во всю длину. Его охватила дрожь, ротъ судорожно сжался, онъ раскрылъ глаза и ужь не двинулся.
Джузеппе, приподнявшись, перекрестилъ бднаго товарища.
— Вотъ и первый, прошепталъ онъ.
Священникъ подошелъ къ графу, котораго зналъ давно, и, сложивъ руки на груди, сказалъ:
— Ахъ, графъ! что это съ вами сдлали?
— Вотъ потому-то и надо торопиться… Я хорошій дворянинъ и не могу умереть, какъ какой-нибудь нечестивецъ… но только — поскорй.
Онъ приподнялся и слъ, а священникъ возл него.
— Святой отецъ! я длалъ не много добра, и рдко; много зла, и часто; но никогда и ничего противъ чести… Я умираю съ врой христіанина и добрымъ католикомъ. Вотъ сейчасъ только я избавилъ свтъ отъ гнуснйшаго мошенника.
— Знаю… знаю, сказалъ священникъ.
— Надюсь, что это мн зачтется тамъ, на небесахъ.
Священникъ покачалъ головой нершительно; потомъ, наклонясь къ умирающему, сказалъ:
— Раскаеваетесь-ли вы въ грхахъ своихъ, сынъ мой?
— Горько раскаеваюсь.
Священникъ поднесъ распятіе къ губамъ графа, который набожно его поцловалъ; потомъ перекрестилъ большимъ пальцемъ его лобъ, уже покрывшійся липкимъ потомъ.
— Рах vobiseum!
— Amen! отвчалъ Джузеппе.
Окончивъ исповдь, графъ попросилъ врнаго Джузеппе достать ему листъ бумаги, перо и чернильницу. Черный человкъ, не сводившій съ него глазъ, досталъ все это изъ кожанаго футляра, висвшаго у него на пояс, и, положивъ бумагу на колна раненому, сказалъ боязливо:
— Не нужно однакожь писать слишкомъ долго.
— А! вы полагаете?
— Я говорю это из предосторожности. Я только что щупалъ вамъ пульсь: если вы вздумаете писать красивыя фразы, то не успете подписать.
— Очень благодаренъ!
Джузеппе, собравшій послднія силы въ эту торжественную минуту, приподнялъ графа, который взялъ перо и, призвавъ на помощь всю силу воли, довольно твердой рукой написалъ три строчки, подписалъ, свернулъ листъ вчетверо и приложилъ на горячій воскъ, накапанный на бумагу чернымъ человкомъ, большой золотой перстень съ гербомъ.
— Еще есть у меня время? спросилъ онъ, взглянувъ на чернаго человка.
— Да, немного… не столько, какъ въ первый разъ.
— Гм! смерть однако поспшаетъ!
Онъ взялъ еще листъ бумаги и тмъ же перомъ написалъ: Графиня, я умираю христіаниномъ, хоть и прожилъ хвастуномъ; простите мн все зло, которое я вамъ сдлалъ… Ввряю вамъ сына.
Онъ вздрогнулъ.
— Э! э! сказалъ онъ, вы правы: я чувствую, что смерть приходитъ!
И обратясь къ Джузеппе:
— Эти два письма отдай графин де Монтестрюкъ, жен моей, а этотъ перстень — моему сыну.
Онъ опустился на солому, закрылъ глаза, сложилъ руки; губы его слабо шевелились. Джузеппе сталъ на колна и положилъ подл графа его обнаженную шпагу. Вс молчали на двор. Священникъ читалъ отходную.
Вдругъ графъ открылъ глаза и, взглянувъ на Джузеппе, сказалъ твердымъ голосомъ:
— До свиданья!
Дрожь пробжала по всему тлу съ головы до ногъ, и онъ окоченлъ.
— Пріими, Господи, душу его! произнесъ священникъ.
— Вотъ и второй! прошепталъ итальянецъ.
Джузеппе обернулъ тло господина въ плащъ и, положивъ его на носилки, направился къ замку Монтестрюкъ.
Шествіе двигалось медленно; Джузеппе халъ за нимъ верхомъ, держа лошадь графа въ поводу. Онъ спряталъ оба письма на груди, подъ полукафтанье, а перстень въ пояс. По временамъ у него кружилась голова, но онъ не поддавался:
— Все равно, доду.
Къ концу ночи онъ увидлъ стны Монтестрюка, выступающія изъ мрака.
— Кто идетъ? крикнулъ часовой, замтивъ толпу людей, подходившихъ къ воротамъ.
— Благородный графъ де Шаржполь, сиръ де Монтестрюкъ, мой господинъ, возвращается мертвымъ въ свой замокъ.