Въ огонь и въ воду
Шрифт:
Орфиза встала, прошла мимо Гуго и вполголоса, взглянувъ ему прямо въ глаза, произнесла медленно.
— Олимпія Манчини — это ужь много; еще одна — и будетъ слишкомъ!
Онъ хотлъ отвчать; она его перебила и спросила съ улыбкой:
— Такъ вы пришли со мной проститься?
— Нтъ, не проститься, возразилъ Гуго гордо; это грустное слово я прознесу только въ тотъ часъ, когда меня коснется смерть; но есть другое слово, которымъ полно мое сердце, разставаясь съ вами: до свиданья!
— Ну, вотъ это — другое дло! Такъ долженъ говорить дворянинъ, у котораго сердце на мст! Прощайте — слово унынія, до свиданья крикъ надежды! До свиданья же, графъ!
Орфиза протянула ему руку. Если въ ум Гуго и оставалось еще что-нибудь отъ мрачныхъ предостереженій Брискетты, то все исчезло въ одно мгновенье. Въ пламенномъ взгляд, сопровождавшемъ эти слова, онъ прочелъ тысячу общаній, тысячу клятвъ. Это былъ лучъ солнца, разгоняющій туманъ, освщающій дорогу, золотящій дальніе горизонты. При такомъ свт все становилось возможнымъ! Что ему было за дло теперь, забудетъ-ли его равнодушно графиня де Суассонъ, или станетъ преслдовать своей ненавистью? Не была-ли теперь за него Орфиза де Монлюсонъ?
Гуго не слышалъ земли подъ ногами, возвращаясь въ отель Колиньи, гд все было шумъ, суета и движенье съ утра до вечера, и это продолжалось ужь нсколько дней. Дворъ отеля былъ постоянно наполненъ верховыми, скачущими съ приказаніями, дворянами, просящими разршенія связать судьбу свою съ судьбой генерала, поставщиками, предлагающими свои услуги для устройства его походнаго хозяйства, приводимыми лошадьми, офицерами безъ мста, добивающимися службы, молодыми людьми, которымъ родители хотятъ составить военную каррьеру.
Этотъ шумъ и безпрерывная бготня людей всякаго сорта нравились Коклико, который готовъ бы былъ считать себя счастливйшимъ изъ людей, между кухней, всегда наполненной обильною провизіей, и комнатой, гд онъ имлъ право валяться на мягкой постели, еслибъ только Гуго ршился сидть смирно дома по вечерамъ.
Онъ жаловался Кадуру, который удостоивалъ иногда нарушать молчаніе и отвчать своими изреченіями.
— Левъ не спитъ по ночамъ, а газель спитъ. Кто правъ? Кто неправъ? Левъ можетъ не спать, потому что онъ левъ; газель можетъ спать, потому что она газель.
Арабъ сдлалъ себ изъ отеля Колиньи свой домъ, свою палатку. Онъ никуда не выходилъ и проводилъ часы, или мечтая въ саду, или давая уроки фехтованья Угренку, или пробуя лошадей, приводимыхъ барышниками на продажу. Тутъ только, въ этомъ послднемъ случа, сынъ степей отдавался весь свой врожденной страсти и дикой энергіи; поздивши, онъ опять впадалъ въ молчаливое равнодушіе.
Въ тотъ день, когда было ршено, что графъ де Монтестрюкъ идетъ въ походъ съ графомъ де Колиньи, онъ улыбнулся и показалъ свои блестящіе зубы.
— Скакать! отлично! сказалъ онъ.
И пробравшись на конюшню, онъ выбралъ для себя и для двоихъ товарищей лучшихъ лошадей, какихъ чутье указало ему въ числ прочихъ.
Съ этой минуты онъ сталъ спать между ними и окружилъ ихъ самыми нжными попеченіями.
— На войн, сказалъ онъ Коклико, который удивлялся его зат, чего стоитъ конь, того стоитъ и всадникъ.
Когда графъ де Монтестрюкъ сошелъ во дворъ, Коклико и Кадуръ оканчивали вс приготовленія къ отъзду. Лошади были сытно накормлены, чемоданы крпко увязаны, все ждало только сигнала.
— Сегодня, что-ли? крикнулъ ему Коклико, застегивая чемоданъ,
— Сдлайте коней… демъ! весело отвчалъ Гуго.
— Наконецъ-то! Я никогда не видалъ другихъ турокъ, кром пряничныхъ, что продаютъ на ярмарк въ Ош, и былъ бы очень радъ увидть, каковы они живые.
Говоря это и между тмъ какъ Кадуръ осматривалъ, все-ли исправно у лошадей, Коклико толкнулъ маленькаго мальчика прямо на Гуго и спросилъ:
— Узнаете этого мальчика?
Гуго взглянулъ на мальчика, который смотрлъ на него кроткими и блестящими глазенками.
— Э! да это нашъ другъ изъ Маломускусной улиды! вскричалъ онъ, погладивъ рукой по кудрявой головк.
— Онъ самый! А такъ какъ Угренку сильно хочется научиться солдатскому ремеслу съ добрыми людьми, то я думалъ, не позволите ль вы мн взять его съ собой?
— Пусть детъ!… Вдь онъ храбро помогалъ намъ! Поцлуй-ка меня, Угренокъ.
Угренокъ расплакался и бросился на шею графу де Монтестрюку.
— Ну, вотъ ты теперь и принятъ въ полкъ, пріятель, сказалъ Коклико; пока будетъ хлба для троихъ, будь покоенъ, хватить и на четвертаго.
— Да и лошадей четыре ужь готово, проворчалъ Кадуръ.
Въ тотъ самый часъ, какъ Гуго садился на коня и, въ голов своего маленькаго отряда, прозжалъ по Парижу, по дорог въ Мецъ, Орфиза де Монлюсонъ ходила въ сильномъ волненьи взадъ и впередъ у себя по комнат.
— Это во все не простой вздыхатель — этотъ графъ де Шаржполь, говорила она себ: ничто его не пугаетъ, ни опасности, ни женскія причуды. Онъ не опускаетъ глаза ни передъ шпагой, ни передъ моимъ гнвомъ… Про него нельзя сказать, что онъ идетъ избитыми дорогами къ своей цли — это исторія съ графиней де Суассонъ, тайну которой онъ выдалъ своимъ молчаньемъ, — очень странная исторія…. зачмъ стану я обманывать сама себя?… Я почувствовала дрожь ревности, когда подумала, что это правда…. Съ какой гордой увренностью отправляется онъ въ этотъ далекій походъ, наградой на который должна быть я, и онъ такъ сильно вритъ въ мое слово, что даже объ немъ и не поминаетъ! Каковъ онъ самъ, такою онъ считаетъ и меня, и онъ правъ. Вдь я сравнила себя какъ-то съ Хименой. На другой день я и сама удивлялась, что ршилась сказать это. Я почти жалла: такъ мало это было на меня похоже…. вдь это было почти обязательство съ моей стороны! а нельзя сказать однако, чтобъ онъ этимъ хвасталъ. Онъ думалъ и думаетъ еще теперь, какъ бы заставить меня сдержать слово однми только благородными опасностями, на которыя онъ пускается…. Правда, велика отвага и у графа де Шиври, но въ ней нтъ такой открытой смлости. Мн казалось иногда, что въ ней есть даже разсчетъ. Еслибъ у меня не было герцогской короны въ приданое, была-ли бъ у него такая жь страсть? А глаза того ясно говорятъ мн, что еслибъ я потеряла все, что придаетъ блескъ союзу со мной, то и тогда онъ пошелъ бы за мной на край свта.
Орфиза продолжала ходить взадъ и впередъ, мечтала, бросалась въ кресло, опиралась локтемъ на столъ — и передъ ней все стоялъ, какъ живой, образъ Гуго де Монтестрюка.
— Я помню, какъ бы это было вчера, какъ смло онъ бросился ко мн тамъ въ лсу, на охот: ясно, что я ему обязана жизнью…. Всякій на его мст, видя меня въ такой опасности, сдлалъ бы, разумется, то же самое, вс они говорили такъ, и графъ де-Шиври первый; но…. не знаю… другой имлъ-ли бы столько присутствія духа и столько ловкости? Страннй всего — его отвтъ мн, когда я спросила его, зачмъ онъ остановилъ Пенелопу ударомъ шпаги — гд у меня была голова, когда я такъ странно его поблагодарила? а онъ не потерялся — преимущество остаюсь за нимъ… А черезъ нсколько минутъ, какъ онъ показалъ графу де Шиври, что онъ ни передъ чмъ не отступитъ! — смиреніе графа де Шиври въ этомъ случа, его любезность къ сопернику — меня не много удивила тогда — да и теперь удивляетъ, какъ я объ этомъ подумаю… Онъ не пріучилъ меня къ такой уступчивости и кротости… И вдругъ передъ явно и открыто высказаннымъ соперничествомъ онъ вдругъ становится какимъ-то нжнымъ поклонникомъ, онъ, Цезарь, выходившій на моихъ глазахъ изъ себя изъ-за одного пустаго слова! Какимъ чудомъ появилась вдругъ эта кротость? зачмъ? теперь сколько времени пройдетъ, пока я не увижу Монтестрюка! цлые мсяцы — наврное, годъ — можетъ быть. Германія, Вна, Венгрія — какъ это все далеко! Привыкаешь думать, что дальше Фонтенебло или Компьеня ничего и нтъ… А тутъ вдругъ тотъ, о комъ думаешь, детъ въ такія страны, о которыхъ и не слытала съ тхъ поръ, какъ училась еще географіи въ монастыр!… Должно быть, очень странно, очень смшно въ такой сторон, гд не говорятъ по-французски!… Какъ же тамъ говорятъ? Я люблю васъ?… Мужчины въ этихъ далекихъ странахъ любезные ли, милые, ловкіе? А придворныя дамы одваются ли тамъ по мод? Хороши ли он?… есть ли тамъ Олимпіи, какъ въ Париж?… О! эта Олимпія! я терпть ея не могу!… А если еще кто-нибудь встртится съ графомъ де Монтестрюкомъ, пуститъ въ ходъ т же хитрости, т же непріятныя уловки, чтобъ заставить его забыть свои клятвы? И я потерплю это… я?