Въ огонь и въ воду
Шрифт:
Она топнула ножкой cъ досады и продолжала:
— Да, надо признаться, мужчины очень счастливы… Они одни имютъ право длать всякія глупости… Хотятъ хать — дутъ, хотятъ оставаться — остаются!… но зачмъ же мы оставляемъ за ними это преимущество? Кто мшаетъ намъ длать то же?… Еслибъ мн захотлось однакожь взглянуть на Дунай, кто бы могъ этому помшать? Разв я не могу длать, что хочу? Разв есть кто-нибудь на свт, кто имлъ бы право сказать мн: я не хочу!… графъ де Шиври? Вотъ славно! разв это до него касается? Король? Но разв онъ обо мн думаетъ? У него есть королевство и маркиза де ла Вальеръ!… слдовательно, еслибъ мн пришла фантазія путешествовать, разв я должна спрашивать у кого-нибудь позволенія?… Разумется, нтъ! А если такъ, то почему жь и не ухать, въ самомъ дл?
Она захлопала руками и вдругъ вскричала веселымъ голосомъ:
— Ршено!… ду!
Тотчасъ же она пошла въ комнату маркизы де Юрсель и, ласкаясь и цлуя ее, объявила:
— Милая тетушка, мн сильно хочется ухать изъ Парижа теперь же… Неправда-ли, вы меня столько любите, что не откажите?
Маркиза, въ самомъ дл очень любившая племянницу, тоже ее поцловала и отвчала:
— Правда! теперь настаетъ такая пора, когда Парижъ особенно скученъ: вс порядочные люди разъзжаются… Вы кстати не приглашены на первую поздку въ Фонтенебло… Я не вижу въ самомъ дл, почему бы и не исполнить вашего желанія?
Орфиза живо, раза два три, поцловала маркизу и продолжала:
— Въ такомъ случа, если угодно, чтобъ не терять времени, удемъ завтра.
— Пожалуй, завтра.
Орфизавъ самомъ дл не потеряла ни одной минуты; на карету привязали чемоданы и сундуки; она назначила распорядителемъ путешествія довреннаго слугу, Криктена, служившаго у ней съ самаго ея дтства; взяла двухъ лакеевъ, на храбрость и преданность которыхъ могла совершенно положиться, и такую же врную, преданную горничную, и на слдующій же день четыре сильныхъ лошади повезли галопомъ карету съ племянницей и теткой.
Черезъ нсколько часовъ, маркиза была немного удивлена, не узнавая дороги, по которой всегда здила въ замокъ Орфизы, въ окрестностяхъ Блуа. Она замтила это племянниц.
— Ничего! отвчала Орфиза: вдь вы знаете, что вс дороги ведутъ въ Римъ!
Посл перваго ночлега, удивленіе маркизы удвоилось при вид полей и деревень, по которымъ она никогда въ жизни не прозжала: ясно, что совсмъ не виды орлеанской провинціи были у ней передъ глазами.
— Уврены-ли вы, Орфиза, что люди не сбились съ дороги? спросила она.
— Они-то? я пошла бы за ними съ завязанными глазами. Не безпокойтесь, тетушка. Мы все таки прідемъ… вотъ спросите хоть у Криктена…
Когда спросили у Криктена, онъ отвчалъ важно:
— Да, маркиза, мы все таки прідемъ.
Такимъ образомъ он миновали уже Mo и Эперне и хали по пыльнымъ дорогамъ Шампаньи, какъ вдругъ, разъ утромъ, изъ пойманнаго маркизой на лету отвта ямщика она узнала, что он только что выхали изъ Шалона.
— Боже милосердый! вскричала она… Эти разбойники насъ увозятъ, Богъ знаетъ, куда! надо позвать на помощь!
— Не нужно, тетушка: полиція тутъ ровно ни причемъ.
— Разв ты не слышала? Вотъ тотъ городъ, откуда мы выхали, — это не Этампъ, и Шалонъ.
— Знаю.
— Ты видишь сама, что они хотятъ насъ похитить… Надо кричать!
— Успокойтесь, тетушка: эти добрые люди вовсе не похищаютъ насъ, а только повинуются.
— Кому?
— Мн.
— Но куда жь мы демъ?
— Въ Вну.
— Въ Вну, въ австрійскую Вну?
— Да, тетушка.
Маркиза просто обомлла на подушкахъ кареты. Такъ близко отъ турокъ! Было отчего испугаться особенно женщин! И что за странная мысль пришла Орфиз подвергать ихъ обихъ такой опасности? Объ этихъ туркахъ разсказываютъ, Богъ знаетъ, какія вещи… Они не имютъ никакого почтенія къ знатнымъ особамъ. Если только кто-нибудь изъ нихъ коснется до нея рукой, она умретъ отъ стыда и отчаянія!… Но когда ей замтили, что въ Вн она будетъ имть случай представиться ко двору императора, добрйшая маркиза успокоилась.
Оставимъ теперь маркизу съ племянницей продолжать путь къ Рейну и Дунаю и вернемся назадъ въ Парижъ, гд обязанности по званію и разсчеты честолюбія удерживали Олимпію Манчини.
Еслибы Гуго носился поменьше въ облакахъ, когда возвращался въ восторг изъ отеля Авраншъ въ отель Колиньи, онъ могъ бы замтить, что за каждымъ его шагомъ слдитъ по пятамъ какой-то плутъ, не теряя его ни на одну минуту изъ виду.
Этотъ шпіонъ, хитрый какъ обезьяна и лукавый какъ лисица, былъ преданнымъ слугой графини де Суассонъ и любилъ особенно разныя таинственныя порученія. Онъ былъ домашнимъ человкомъ въ испанской инквизиціи, секретаремъ одного кардинала въ Рим, агентомъ свтлйшей венеціанской республик, наемнымъ убійцей въ Неапол, лакеемъ въ Брюссел, морскимъ разбойниковъ, а въ послднее время — сторожемъ въ генуэзскомъ арсенал, гд чуть не занялъ мста своихъ подчиненныхъ. Карпилло очень нравилась служба у графини.
Когда женщина съ характеромъ Олимпіи вступала на какой-нибудь путь, она шла до самаго конца, не останавливаясь ни передъ какими недоумніями совсти, ни передъ какими преградами. Брискетта не ошибалась: то, что гордая обергофмейстерина королевы называла измной, нанесло жестокую рану самолюбію фаворитки. Предупрежденная, еще при начал своей связи съ Монтестрюкомъ, о любви его къ герцогин д'Авраншъ, она сначала взглянула на это открытіе, какъ на неожиданный случай развлечься немного отъ постоянныхъ интригъ и происковъ, обремнявшихъ жизнь ея. Размышленіе пришло уже посл разрыва, подъ вліяніемъ раздраженія и она принялась разбирать все, до послдней тонкости, вс признаки, вс вроятности, собирать въ памяти малйшіе поступки и слова, подвергать ихъ подробнйшему анализу, подобно тому, какъ алхимикъ разлагаетъ въ своемъ тигл какое нибудь вещество, чтобъ добраться до его составныхъ элементовъ.
Цлымъ рядомъ выводовъ она пришла къ вопросу, не была-ли она просто игрушкой интриги, имвшей цлью — начальство надъ венгерской экспедиціей, а средствомъ — волокитство графа де Шаржполя? Но если послдній не былъ ослпленъ видньемъ будущаго, которое могло ему доставить милость такой высокопоставленной женщины, какъ графиня де Суассонъ, то, значитъ, у него въ сердц было такое честолюбіе, котораго ничто не могло преодолть.
Мысль объ этомъ пришла Олимпіи въ голову въ самую ночь разрыва съ Гуго и имя графини де Монлюсонъ, какъ мы видли попало ей на уста почти случайно. Гордый отвтъ Гуго, которому она пожертвовала всмъ, превратилъ эту догадку ревности въ полную увренность. Но ей нужны были доказательства, и она поручила Карпилло слдить какъ тнь за Монтестрюкомъ.
Много ужь значило знать, что онъ длаетъ, но не мене необходимо было знать и что онъ думаетъ. Вдругъ ей пришла на намять принцесса Маміани, съ которой графиня де Суассонъ была дружна, какъ съ соотечественницей. Разъ вечеромъ, въ Лувр, она поймала на ея лиц выраженье такого волненья, но вовсе не трудно было догадаться объ его причин. Кром того, она слышала отъ самой принцессы, что она очень пріятно провела время въ замк Мельеръ, гд и Гуго былъ принятъ герцогиней д'Авраншъ.
Зазвать принцессу къ себ было не трудно; при первомъ же случа, Олимпія ее задержала и обласкала, употребивъ весь свой гибкій умъ, все свое искусство на то, чтобъ добиться ея доврія. Овладвшее Леонорой серьезное чувство, поразившее ее какъ ударъ молніи, предрасположило ее къ измнамъ, не потому, чтобъ ей хотлось говорить о своей любви, но она просто не могла устоять передъ искушеніемъ слышать имя любимаго человка, говорить о томъ, какъ они встртились. Кто зналъ ее во Флоренціи, въ Рим, въ Венеціи, блестящую, высокомрную, веселую, и кто встртилъ бы ее теперь въ Париж, сурьезную и задумчивую, — тотъ не узналъ бы ея.