Въ огонь и въ воду
Шрифт:
— Я не хочу мшать вамъ… позвольте мн только немножко пройдтись съ вами. Я просто молодю, когда васъ вижу и слушаю! Ахъ! славное было тогда время! Вы тоже участвуете, должно быть, въ венгерскомъ поход, судя по вашему мундиру?
— Да, вы не ошиблись… Можно-ли желать лучшаго случая для начала своей службы, какъ сразиться съ врагами христіанскаго міра?
— Я узнаю сына благородныхъ графовъ де Шаржполей! И у меня тоже, при первомъ извстіи объ этой священной войн, закипла старая кровь! Я снова облекся въ старые доспхи! Большой честью для меня будетъ сдлать походъ съ вами и быть свидтелемъ
— Да сколько-жь вамъ лтъ? Вы еще такъ свжи!
— Это только отъ радости, что васъ встртилъ, я кажусь моложе… мн семьдесятъ лтъ.
— Чортъ побери! замтилъ Коклико.
— Потому-то именно, продолжалъ дон-Манрико, я и позволяю себ говорить съ вами, какъ старый дядя съ племянникомъ… У меня водятся деньги… Если вамъ встртится нужда, не церемоньтесь со мной… мой кошелекъ къ вашимъ услугамъ. Я буду счастливйшимъ изъ людей, если вы доставите мн случай доказать вамъ мою благодарность.
Монтестрюкъ отказался, къ большому сожалнью испанца; разговоръ перешелъ на военное дло и дон-Манрико выказалъ въ немъ много опытности. Онъ разстался съ Гуго только у дверей его квартиры и опять обнялъ его такъ искренно, что доврчивый гасконецъ былъ глубоко тронутъ.
— Честный человкъ и опытный человкъ! сказалъ онъ. Какъ благодаренъ за простую постель и за простой обдъ!
— Слишкомъ ужь благодаренъ, графъ… Что-то мн подозрительно!
— Такъ, значитъ, неблагодарность показалась бы теб надежнй?
— Она была бы, по крайней мр, въ порядк вещей и ни мало бы меня не удивила.
Гуго только пожалъ плечами при этой выходк Коклико, ставшаго вдругъ мизантропомъ.
— Такъ ты станешь подозрвать кавалера, отдающаго свой кошелекъ въ мое распоряженіе? спросилъ онъ.
— Именно, графъ: это такъ рдко встрчается въ настоящее время!
— Въ какихъ горячихъ выраженіяхъ онъ говорилъ о сдланномъ ему когда-то пріем въ Тестер, и разв тебя не удивляетъ, что, черезъ столько лтъ, онъ еще не забылъ моего лица?
— Слишкомъ хорошая память, графъ, слишкомъ хорошая память, проворчалъ упрямый философъ.
— Что-жь, ты считаешь это недостаткомъ, а не достоинствомъ, что ли?
— Разумется, нтъ; но я прибавлю только, что такая память слишкомъ щедра на комплименты.
— Ты не можешь, по крайней мр, не сознаться, что дон-Манрико хорошо знаетъ нашъ старый замокъ, гд мы съ тобой прожили столько счастливыхъ дней.
— О! что до этого, то правда! Весь вопросъ только въ томъ къ лучшему-ли для насъ это, или къ худшему?
— Самъ святой ома, патронъ неврующихъ, показался бы очень простодушнымъ въ сравненьи съ тобой, Коклико!
— Графъ! поврьте мн, всегда успете сказать: я сдаюсь! но иногда поздно бываетъ сказать: еслибъ я зналъ!
Если бы Коклико, вмсто того, чтобъ пойдти на конюшню взглянуть, все ли есть у Овсяной-Соломенки и у трехъ его товарищей пошелъ вслдъ за испанцемъ, то его недоврчивость пустила бы еще боле глубокіе корни.
Побродивши нсколько минутъ
— Съ графомъ де Шаржполемъ? переспросилъ слуга, поднявъ руку съ глупымъ видомъ, и сталъ чесать себ лобъ.
Дон-Манрико, вынулъ изъ кармана немного денегъ и опустилъ ихъ въ поднятую и раскрытую руку слуги; языкъ плута вдругъ развязался какимъ-то чудомъ.
— Графъ де Шаржполь пріхалъ вчера ночью съ тремя людьми, двое большихъ и одинъ маленькій, въ род пажа; вс вооружены съ головы до ногъ, и съ ними еще пріхалъ кавалеръ, который тоже, кажется, шутить не любитъ. Этого зовутъ маркизъ де Сент-Эллисъ.
— Четверо, а я одинъ!… Громъ и молнія! проворчалъ испанецъ.
Вырвавшееся у дон-Манрико восклицаніе поразило бы Коклико; но и самъ Монтестрюкъ тоже сильно бы удивился, еслибъ, посл этого короткаго разговора испанца со слугою гостинницы, онъ встртилъ своего собесдника, идущаго смлымъ шагомъ по улицамъ Меца.
Дон-Манрико шелъ въ это время къ ближайшимъ отъ лагеря городскимъ воротамъ; онъ уже не притворялся смирнымъ и безобиднымъ человкомъ и ступалъ твердой ногой. Большой ростъ, гибкій станъ, широкія плечи, рука на тяжеломъ эфес шпаги, надменный видъ — тотчасъ же напомнили бы Гуго недавнее приключеніе и, взглянувъ на этого сильнаго рубаку, не скрывавшагося боле, онъ бы наврное вскричалъ, не задумавшись: Бриктайль!
Это онъ и былъ въ самомъ дл. Капитанъ Бриктайль, позднй капитанъ д'Арпальеръ, опять перемнилъ кличку, но какъ только миновала надобность корчить лицо сообразно рчамъ и личности, за которую онъ теперь выдавалъ себя, онъ самъ невольно измнялъ себ. Ястребиные глаза зорко слдили за всмъ вокругъ; по временамъ онъ вмшивался въ толпу бродившихъ повсюду солдатъ, то оравшихъ псни во все горло, то нырявшихъ въ двери кабаковъ. Его можно было принять за сержанта — вербовщика.
Подойдя къ парижскимъ воротамъ, онъ замтилъ среди запружавшей ихъ разношерстной толпы какого-то лакея съ честной физіономіей, справлявшагося у военныхъ о квартир офицера, къ которому у него было, говорилъ онъ, весьма нужное и весьма важное письмо. По запыленному его платью было видно, что онъ пріхалъ издалека. Дон-Манрику показалось, что лакей, говорившій плохо но французски, съ сильнымъ итальянскимъ акцентомъ, произнесъ имя графа де Монтестрюка. Онъ смло подошелъ.
— Не правда-ли, мой другъ? сказалъ онъ лакею на чистйшемъ язык Рима и Флоренціи, вы ищете сира Гуго де Монтестрюка, графа де Шаржполя?
Услышавь родной языкъ изъ устъ итальянца, посланный улыбнулся съ восхищеньемъ и самъ заговорилъ по-итальянски очень бгло:
— Ахъ! господинъ иностранецъ, какъ бы я вамъ былъ благодаренъ, еслибъ вы указали мн, гд я могу найдти графа де Монтестрюка! Его именно я ищу, и вотъ уже добрыхъ два часа разспрашиваю у всхъ встрчныхъ, а они или отсылаютъ меня то направо, то налво, или просто смются надо мной. Меня зовутъ Паскалино и я служу у принцессы Маміани, которая привезла меня съ собой изъ Италіи и удостоиваетъ своего доврія.